— Никчёмный омега, — Стайлз качает головой и прикрывает глаза. Где-то в груди саможалость плещется вместе со стремлением казаться Дереку лучше.

Хейл шлёпает его по заднице и рычит:

— Подтёр сопли и пошёл делать тесто для новой партии!

Ох, эта чёртова альфа-сила, она заставляет Стайлза сладко вздрогнуть (это возбуждает, и это неловко), сжать зубы и приняться за готовку.

Господи, он заслуживает того, чтобы эти пирожные получились!

Но в итоге на второй раз, отправив пирожные в духовку, он только с ног до головы перемазывается оставшимся шоколадом, перемазывает Дерека (не стоит пугать омегу с кастрюлькой этой вот жидкой сладости резкими появлениями!), и оба стоят в совершенно загаженной кухне, смотрят друг на друга и хохочут. Потом Дерек делает шаг вперёд, ещё и ещё, и так — до тех пор, пока Стайлз не утыкается лопатками в стену.

Губы у Хейла сухие и горячие, а язык — шершавый и умелый. Он слизывает шоколад с щёк и шеи Стайлза, и от этого хочется урчать. Омега плавится в его объятьях, мурлычет что-то, толкается пахом в зажатую между его бёдер ногу Дерека, поскуливает, всхлипывает и просит, просит больше. У него яйца звенят от напряжения, в голове пусто, а в горле пересыхает, и чёртов Дерек Хейл должен с этим что-то сделать!

Дерек и делает. Расстёгивает ширинку Стайлза, опускается на колени, так цепко сжимая узкие бёдра, что оставляет синяки. И сосёт. Господибожеправый, Дерек божественно сосёт, несколько неуклюже и сдержанно, как и любой альфа, потому что это вроде как нечто особенное для них, но это настолько горячо, и сам Дерек настолько обжигающе горячий и сексуальный, что Стайлз просто почти кричит — это и не стоны вовсе, — толкаясь бёдрами в его рот и закатывая глаза. Он пытается кусать губы, чтобы не орать так очевидно громко, но даже приглушённого ладонью скулежа достаточно, чтобы понять, насколько его ведёт. У него течка через месяц, а он мокрый, откровенно мокрый, как будто проклятая Счастливая Неделька решила начаться вот прямо сейчас, прямо в тот самый миг, когда эти потрясные губы коснулись чувствительной головки.

И Стайлз определённо не против того, что Дерек запускает ладонь ему в штаны, собственнически мацая упругую задницу.

И Стайлз определённо не против того, что Дерек сдёргивает джинсы и боксеры — на этот раз с Бэтменом, а что? — с его бёдер, скользит своей большой шероховатой альфа-ладонью по пояснице, по ягодицам, и проникает в омегу сразу двумя пальцами.

Вот теперь Стилински кричит так, что и ладонь, в которую он остервенело впивается зубами, не помогает.

Дерек даже не вводит третий палец, только двумя трахает, быстро и резко вгоняя их в Стайлза и то и дело задевая простату. А ещё Дерек сосёт. Он настолько хорош, что от этого перед глазами плывёт, а ещё у Стайлза на ресницах, кажется, дрожат слёзы.

Но это не имеет значения в сравнении с оргазмом, который накрывает омегу почти сразу после того, как Дерек с пошлым причмокиваньем выпускает его член изо рта и отстраняется, при этом особенно сильно и резко вбиваясь пальцами в простату.

Вся кухня в муке, шоколаде и сперме.

Стайлз и Дерек в муке, шоколаде и сперме.

На светлых домашних штанах Дерека расплывается белёсое пятно, и у Стайлза вырывается придушенный смешок.

— Видишь, что ты со мной делаешь, — с деланным смущением (хотя ни капельки ему не стыдно, ему, чёрт возьми, было хорошо) говорит Дерек. Он поднимается с колен и прижимает дрожащего, едва стоящего на ногах омегу к себе.

А потом смотрит на горящую кнопку камеры.

— Упс.

***

Это производит фурор. Дерек не успевает даже попытаться стереть запись, потому что у них со Стайлзом хватило времени на то, чтобы переодеться, и на то, чтобы вытащить из духовки готовые пирожные, но вот на то, чтобы разобраться с плёнкой…

Что ж. Стайлз сидит красный, как варёный рак, и пытается проглотить вставший поперёк горла кусочек пирожного, пока Джексон, Дэнни и Лидия как зачарованные пялятся в экран.

— Вот я и стал порно-звездой, — мрачно отшучивается он, но никто не реагирует, только Дерек сжимает тонкое запястье. Стайлз не злится, просто ему стыдно, и эти ощущения, волнами исходящие от омеги, передаются и Дереку.

— Ребят, могу сказать только то, что вы… да чёрт, вы горячи! — восклицает Дэнни, и Стайлз отворачивается, утыкаясь носом Дереку в плечо.

Но все единодушны. Даже Джексон бросает равнодушно: «Неплохо», а из его уст это звучит так, как если бы Стайлз реально был порно-звездой вроде Саши Грэй и тоже выделывал бы такие штуки с чужими членами.

Стайлз не знает, чувствует он себя польщённым или оскорблённым.

А следующий день — последний.

И сегодня всё особенно пропитано горечью. Лидия предоставляет этот день Стайлзу и Дереку на двоих и обещает прийти вечером, чтобы они, наконец, приняли решение, кем выйдут отсюда — знакомыми или парой. Секрет в том, что они давно приняли решение.

И Дереку хочется его изменить.

И Стайлзу тоже, хотя он никогда этого не скажет. Но не получается. Получается только прижаться к груди вышедшего из душа Дерека, взять его за руку, умоляюще — впервые — посмотрев в глаза, и протараторить хрипло:

— Пожалуйста, Дерек, мне сегодня очень это нужно.

— И что тебе нужно? — Дерек принимает правила игры; его ноздри раздуваются, втягивая аромат омеги, его ладонь, тяжёлая и тёплая, накрывает задницу Стайлза, так что тот прикусывает губу, хрипло выдыхая.

— Трахни меня, Альфа, — только у него получается произносить это слово так, что у Дерека в штанах мгновенно становится тесно. На то, чтобы подхватить охнувшего омегу под бёдра, взяв на руки и вынудив прижаться к себе — он слепо скользит по плечам и спине, впивается ногтями в гладкую кожу, — уходит пара секунд, не больше.

А ещё они не доходят до кровати, потому что Дерек вжимает Стайлза в стену прямо в коридоре, опуская и позволяя встать на ноги, и тот льнёт к нему всем телом, кусая в плечо, а Дерек попросту не может не ответить тем же, и его засос, болезненный и оттого фиолетовый, пестреет на чужой тонкой шее в аккурат у места скопления родинок-созвездий.

Это очень красиво.

Когда Стайлз его — это очень красиво.

Хейл запрещает себе об этом думать. Он проходится ладонями по чужому телу, сминает в пальцах красную худи, решительно и резко стягивая её, так, что омеге, возможно, даже немного больно. Но оба этого снова не замечают: теперь это не животная страсть, но неодолимая потребность, и поэтому нежности Дерека хватает разве что на то, чтобы старательно вылизать пульсирующий болью засос — а после, рыкнув, стиснуть бёдра парня и вжать его пахом в свой пах. Его полотенце — Хейл не успел нацепить ничего кроме — планирует на пол, Стайлз мелко дрожит и сам расстёгивает свои джинсы, торопливо, путаясь и сбиваясь. Поэтому у него не сразу получается.

Оба слишком торопятся — и оба не могут не.

Это их чёртов последний день, и Дерек готов поклясться, что он чувствует отчаянную горечь Стайлза, когда стаскивает с него бельё.

— Развернись, детка, — почти любовно шепчет он, и Стайлз, всхлипывающий, покорный Стайлз, самая что ни на есть настоящая откровенно жаждущая, чтобы ей засадили, омежка, повинуется.

У Дерека не хватает силы воли на то, чтобы сдержать скомканный прерывистый вдох.

Совершенство жмётся грудью к стене, оттопыривая задницу, и тяжело дышит. Когда альфа опускает руку на поясницу омеги, тот прогибается в спине ещё сильнее, подставляется под длинное ласкающее прикосновение и даже не вскрикивает, когда пальцы, скользя вверх, в железной хватке стискивают короткие непослушные пряди.

Сегодня Дерек не будет нежным, а Стайлз не будет этого требовать; эта жёсткость, которая почти по-настоящему помогает остановить время, необходима им обоим, и то, как Дерек впивается голодным поцелуем-укусом в плечо Стайлза, вонзая клыки в нежную кожу, тоже необходимо им обоим; и то, как Дерек стискивает бёдра Стайлза, до синяков и прерывистого шипения, тоже необходимо им обоим; и даже то, как он входит, вынуждая Стайлза ещё сильнее выгнуться и предстать его взгляду максимально открытым, как он вгоняет свой член в чужую дырку сразу и до упора, так, чтобы яйца громко шлёпнулись о задницу омеги, — ещё одна грубая, животная необходимость, без которой они сегодня не смогут.