— Я не знаю, как рассказать, — шепчет он, чувствуя себя таким подавленным и растерянным, каким, наверное, не чувствовал ещё никогда. Дерек поднимается и уходит, чтобы вернуться через минуту. На парту перед Стайлзом мягко планируют чистый лист бумаги и шариковая ручка.

— Тогда напиши, — предлагает Дерек. Стайлз кивает, неуверенно сжимая ручку.

Писать и правда оказывается куда легче, хотя пару раз Стайлз чувствует, что сейчас расплачется, и тогда он откидывает голову назад, смотрит в потолок и считает до десяти. Дерек всё это видит, но ничего не говорит. Стайлз благодарен ему за молчание. Стайлз благодарен ему за то, что Дерек стоит рядом, и сжимает его плечо, сильно и крепко, и молчит, и ждёт, пока Стайлз — буквы выходят неровными, косыми, скачут со строчки на строчку — допишет.

А потом Дерек Хейл читает. Внимательно, хмурясь, и Стилински почему-то нервничает. Он крутит в пальцах несчастную ручку, не замечая, что изредка оставляет длинные полосы чернил на парте. Плевать. Он так… растерян. И сердце до сих пор колотится загнанной птицей так, что больно, и он чувствует такую яркую, острую ненависть к Тео. А ещё — ему нужно принять душ. Как можно скорее. Стайлз ощущает себя грязным. Очень-очень-очень грязным.

— Подожди меня несколько минут тут, — говорит Дерек, и голос у него слишком мягкий, слишком бархатный, чтобы Стайлз не насторожился. Но Стилински не успевает ничего сказать или спросить — Дерек Хейл выходит из класса, оставляя его в одиночестве.

И тогда — когда больше никто не смотрит на Стайлза, когда не перед кем испытывать острое чувство стыда — приходят слёзы. Горячие, солёные и безудержные, они катятся по щекам, срываются с подбородка и — кап-кап-кап — падают на пол. Ему нужно совсем немного времени на это — просто чтобы не грызло потом изнутри постоянное желание разрыдаться. Когда Дерек Хейл возвращается, Стайлз уже не плачет. Он уже почти спокоен. Только глаза красные, и, разумеется, Дерек это замечает. Стайлз почти ненавидит его в этот момент за подобную проницательность.

— Ты плакал, — говорит Дерек, и это звучит не как вопрос, но как утверждение. Стайлз пожимает плечами. «Да, плакал, — говорит он всем своим видом, — но тебя это точно не касается, Альфа».

Стайлз умеет быть равнодушным и отстранённым, когда нужно. Обычно на него накатывает такое состояние как раз после выбросов эмоций вроде этого. Стайлз смотрит на Дерека и тихо говорит:

— Отвезёшь меня домой? Мне нужно, — он передёргивает плечами, — принять душ.

Дерек мрачнеет, но всё же кивает. Молча. Протягивает Стайлзу руку (как будто умудряется мысли читать и знает, что Стилински до чёртиков боится где-нибудь споткнуться и выдать свою слабость), сжимая крепко его пальцы, и тянет на себя, помогая подняться. В прошлый раз подобное закончилось поцелуем. На этот раз Стайлз сглатывает горький ком, поселившийся в горле, и слабо улыбается. Дерек улыбается в ответ. В его улыбке ни грамма радости или чего-то ещё, скорее облегчение, будто он боялся, что Стайлз снова разрыдается. Стилински гордо выпрямляется и идёт к выходу из класса самостоятельно. Он ни-ко-му не покажет, что бывает слабым.

Потому что некому быть для него сильным.

У Дерека Хейла костяшки сбиты в кровь, но Стайлз замечает это только тогда, когда они уже подъезжают к его дому. Дерек перехватывает его взгляд, направленный на сбитые костяшки, и они оба несколько секунд смотрят друг другу в глаза, а потом Стайлз неловко мямлит что-то вроде «Спасибо» и вылезает из машины.

Через неделю он спрашивает у Скотта, как тот понял, что влюблён в Эллисон, и Скотт отвечает, что просто не боялся быть рядом с ней собой.

Стайлз чувствует, что пахнет жареным, и ему хочется умереть.

Они с Дереком целых два месяца исправно общаются на уровне учитель-ученик. Стайлз даже обращается к нему на «Вы». Ни Тео, ни остальные альфы из команды к Стайлзу больше не приближаются. Стилински не знает, чья это заслуга: Дерека или Скотта (а Стайлз знает, что чёртов Хейл рассказал Макколу о произошедшем, и тот на правах капитана команды устроил настоящий Ад для Тео), но, если честно, он рад до чёртиков. Только навязчивая опека Скотта напрягает.

Настолько, что Стайлз не выдерживает и заявляет Скотту, что лучше бы тот за Эллисон так присматривал, и Скотт обижается.

Они со Скоттом не разговаривают вторую неделю (и это по-настоящему дерьмово), когда Дерек просит Стайлза задержаться после уроков.

— Что у вас с Макколом за разлад? — интересуется он, скрещивая руки на груди и опираясь бедром на стол. Стайлз меланхолично пожимает плечами. У него нет никакого желания рассказывать Дереку что-либо о себе и о своих проблемах (он боится, что сболтнёт лишнего и скажет, что влюблён в Хейла, а Стайлз, разумеется, не влюблён, да как такое вообще может произойти, немыслимо), поэтому он просто молча смотрит на этого хмуроволка и нервно кусает губы.

— Чёрт, Стайлз, — говорит Дерек, и Стайлз вздрагивает, как от удара, потому что Дерек ещё ни разу не обращался к нему по имени, и это так сладко, что почти больно. — Ты же омега, тебе нужен кто-то, кто будет защищать от всяких там Рэкенов и подобных им.

— Мне не нужна ничья защита, — отзывается Стайлз. Этот разговор его уже раздражает. Неужели каждый обязан ткнуть его носом в то, что он омега, неужели из-за этого он по умолчанию беззащитен? — Я в состоянии защитить себя сам, о’кей? Я не слабак.

— Я знаю, что ты не слабак, — говорит Дерек, и в его взгляде мелькает что-то такое, что кажется Стайлзу попросту невозможным. Не может же Хейл, не может же…

— …но тебе не справиться со всем в одиночку, — доносится до Стайлза будто бы через толстый слой ваты. Стайлз кусает губы и жмурится болезненно. А потом — это не меньший шок для него самого, чем для Дерека — выпаливает:

— Сходишь со мной на свидание?

Тишина оглушает, отдаётся звоном в ушах. Стайлз шипит от боли: так сильно закусил губу, что разодрал её в кровь. Он усмехается. Конечно, тишина. На что ты мог надеяться, Стайлз Стилински, на то, что этот Альфа сходит на свидание с кем-то вроде тебя?

— Прости, — говорит он и направляется к двери. Рюкзак внезапно кажется очень тяжёлым, а расстояние до коридора — бесконечным.

Дерек Хейл сжимает его предплечье, вынуждая развернуться к себе, а Стайлз упорно смотрит в пол, на свои кроссовки, потому что просто не может найти в себе смелости для того, чтобы поднять голову и увидеть насмешку в чужих глазах. Или, что ещё хуже, сочувствие. «Бедный мальчик, подростковые влюблённости — это всегда так больно.»

— Схожу, — говорит Дерек, и Стайлз настолько этого не ожидает, что отшатывается, неуклюже покачнувшись. Дерек — в который раз? — спасает его от падения, потянув на себя, и смеётся тихо:

— Ты такой неуклюжий, Стайлз.

— А ты придурок, хмуроволк, — бурчит Стилински. Он прижат щекой к груди мужчины, но почему-то в голове ни единой мысли по поводу того, чтобы отстраниться. Дерек такой тёплый, живой и крепкий, и от его запаха так кружится голова…

— Если ты не отлипнешь от меня, мы станем звёздами, потому что через минуту у меня урок, — говорит Дерек. Стайлз обиженно хмыкает, показывает ему язык — ребяческий жест, непонятно откуда взявшийся — и уходит. Дерек кричит ему вслед:

— Я заеду за тобой в воскресенье в семь!

Стайлз улыбается, как полный придурок, весь урок литературы, за что получает непонимающий взгляд учительницы (трагедии Шекспира мало располагают к радости) и смешок Скотта. Стайлз ни-че-го не говорил Скотту о своей влюблённости в Дерека Хейла, но что-то ему подсказывает, что вездесущий Маккол уже и так всё знает. Стайлз поворачивается к Эллисон и встречает лукавый взгляд. Он раздражённо чертыхается. Отлично, знает не только Скотт.

К свиданию Стайлз готовится с особенной тщательностью. Он грёбанных полчаса перебирает вещи, которые водятся в его шкафу, и каждую откидывает со словами «не то». Шериф, заглянувший в комнату сына, смеётся и шутит про то, что его малыш уже совсем взрослый. Стайлз кидается в него синим свитером, и отец, понимающе кивнув, закрывает за собой дверь.