Стайлз Стилински терпеть не может омег. Они кажутся ему такими глупыми и смешными в своём стремлении отыскать богатенького альфу и сесть ему на шею, свесив ножки; его тошнит от их мечтательных визгов о том, как это здорово — большая семья. Просто потому, что Стайлзу Стилински кажется, что стать инкубатором для какого-нибудь вонючего самца — это нихрена не смысл и не цель жизни, это самый настоящий бред. А он никогда не меняет своего мнения о той или иной проблеме. Ни-ког-да.

Стайлз Стилински терпеть не может омег — вы ведь это уже слышали, верно? Проблема в том, что Стайлз Стилински и сам — омега.

И это, сказать по правде, не круто. Совсем-совсем не круто. Стайлз вообще не понимает, за какие грехи получил статус омеги, течки раз в четыре месяца (как он ненавидит это острое, бескрайнее, скребущееся внутри желание быть оттраханным так, чтобы потом и подняться не получилось!) и типичный для омег сладкий запах.

Он, чёрт возьми, терпеть не может сладости! Если вам кто-то когда-то говорил, что омеги не могут почуять собственного запаха, засуньте это «не могут» им в задницу, потому что Стайлз постоянно ощущает это: запах ванили, ничего необычного, такой же у тысячи тысяч омег. Если и отличается чем-то от других, то — каким-то незаметным оттенком. Плевать. Из-за этого на него почти не обращают внимания альфы, и, честное слово, Стайлз счастлив. Потому что альфы ему не нравятся со-вер-шен-но.

Ну, то есть, конечно, своему лучшему другу, Скотту Макколу, он может простить что угодно. И то, что Скотт (в отличие от тщедушного, худого Стайлза!) родился альфой, и то, что уже отыскал свою омегу в Эллисон Арджент. На самом деле, Стайлзу даже кажется, что Эллисон — относительно других омег — довольно-таки неплохая. Относительно. Потому что Эллисон тоже носится со всеми этими розовыми бантиками, романтичными финтифлюшками, и у Стайлза возникает почти непреодолимое желание проблеваться, когда он видит, как Маккол с Арджент обмениваются слюнями в укромном уголке. Стайлз не то чтобы не любит отношения, просто его тошнит от всей этой приторной нежности. В его жизни — спасибо тебе, мамочка, что родила омегой — и без того слишком много сладкого.

Стайлз Стилински терпеть не может сущность омеги. В школе Бейкон Хиллс, огромной школе с огромным количеством учеников, омег красивых достаточно, и на чересчур по меркам многих худого, чересчур язвительного («знай своё место, омега»), чересчур грубого в некотором отношении Стайлза никто не обращает внимания. Стайлз и не просит. Ему по горло хватает проблем и без того, честное слово! И он попросту счастлив, что не успел ни в кого втюриться, потому что он знает, какой она бывает, школьная любовь, и как больно ранит, если оказывается невзаимной. Так что Стайлз Стилински почти что счастлив. Разумеется, не считая того, что сегодня он бредёт в школу один, потому что Скотт с Эллисон сбежали на свидание, а через неделю у него течка. Пре-вос-ход-но. Стайлзу хочется попросить кого-нибудь убить его, но он до того незаметен для альф, привыкших увиваться за маленькими и покорными омежками, что даже этой услуги ему, наверное, никто не окажет.

Он заходит в школу. Ещё слишком рано, так что тут почти никого и нет. Стайлз видит только нескольких учителей, сбившихся в кучку и что-то обсуждающих, и высокого мужчину, прислонившегося к дверному косяку у кабинета химии. На мужчине кожаная куртка и джинсы, у него раздражённо-хмурое выражение лица («хмуроволк», — думает Стайлз, и это его веселит), короткие чёрные волосы и недельная щетина.

Стайлзу не нужно подходить, чтобы понять, что это — альфа. Нет, не так, Альфа, с большой буквы, потому что его запах, терпкий и горький, бьёт в нос, и Стайлз вдруг осознаёт, что попросту не может дышать, потому что для него — одеревеневшего, застывшего на месте и совершенно некрасиво пялящегося на альфу — сделать вдох гораздо сложнее, чем, скажем, встать на голову. Для справки: Стайлз полный ноль в подобных трюках.

У Стайлза в груди всё переворачивается, и он, как порядочная омега, просто обязан подойти к этому альфе и познакомиться, но… Стайлз Стилински громко надменно фыркает, задирает нос и, проходя мимо альфы, будто ненароком задевает его плечом, чтобы бросить, не оборачиваясь:

— Ты воняешь на всю школу, Альфа.

Он выплёвывает это «Альфа» с таким пренебрежением, будто смеётся над самой сущностью мужчины. Стайлзу плевать. Он чувствует себя настолько восхитительно, когда ему удаётся запихнуть куда подальше возникшее непонятно откуда и непонятно зачем тёплое чувство в груди, что его даже не волнует, как может отреагировать альфа. Просто Стайлз очень хорошо знает (не раз испытывал на собственной шкуре), как болезненно представители сильного пола, шли бы они к чёрту, реагируют на подобные слова от омег.

Но в спину ему не летят проклятия, его не пытаются схватить за руку и оттащить куда-нибудь «поговорить по душам», и Стайлз, что свойственно любому подростку, почувствовавшему минутную безнаказанность, ощущает себя на высоте.

За урок — биология, которую Стайлз понимает превосходно и на которой может позволить себе ничегонеделание — он узнаёт об альфе кучу всего интересного. Спасибо сплетницам-омежкам, сидящим перед ним. Теперь Стайлз знает, что странного хмурого мужчину в кожаной куртке зовут Дереком. Дерек. Дерек Хейл. Стайлз пробует это имя на вкус, прокатывает его на языке, и ему нравится, как рычаще выходит, но, разумеется, он никому — а уж тем более Дереку Хейлу! — об этом не скажет.

Следующая новость заставляет Стайлза буквально подскочить на месте.

Он неверяще смотрит на сплетниц, потом — на бумажку с расписанием, волей судьбы вложенную именно в учебник по биологии.

Второй урок. Химия. «Ты слышала? Дерек Хейл, тот самый красавчик, — наш новый химик!»

— Нет-нет-нет-нет, — повторяет Стайлз, ощущая, как кровь приливает к щекам, и сходит с ума в груди заполошное сердце. - Нет. Нет. Нет. Нет. Нет…

И всё-таки — «да». Потому что спустя некоторое количество времени и тонну потраченных нервов он сидит (и что за чёрт дёрнул его занять первую парту) на уроке химии. Прямо перед Дереком-мать-его-Хейлом. И Дерек-мать-его-Хейл смотрит на Стайлза Стилински так, что тот ощущает себя как никогда слабым, беззащитным и беспомощным. Ну, точь-в-точь слепой котёнок.

— К доске пойдёт… Стилински, — возвещает Дерек Хейл после стандартной процедуры знакомства с классом. Стайлз удивлён? Нет, ни капельки. Он ловит ободряющую улыбку Лидии Мартин, самой красивой из свободных омег их школы (когда они были детьми и ещё не знали, кто из них будет альфой, кто омегой, а кто бетой, Лидия очень сильно нравилась Стайлзу, и он мечтал стать альфой для неё), криво улыбается в ответ и плетётся к доске.

Стайлз Стилински уверен в своих знаниях. Они с Лидией лучшие в классе, и они оба это знают. Это вроде как намеренное разрушение мифа о том, что все омеги тупые. Но конкретно в этот момент, стоя у доски с куском мела в руках и слушая задание Дерека Хейла, которое тот, конечно же, произносит таким хриплым, бархатным голосом, что у Стайлза (проклятые гормоны!) мгновенно встаёт, и хвала богам, что под огромных размеров свитером этого не видно, он как никогда отчётливо понимает: не сможет ответить. Ничего.

— Очень плохо, Стилински, — мягко говорит Дерек Хейл, зубасто скалясь, и Стайлзу хочется врезать ему как следует, вот только, разумеется, учителей, а тем паче альф, бить не то что нельзя — не получится. Стайлз возвращается на место с неудовлетворительной оценкой. И он чувствует себя отвратительно. Дело даже не в том, что он показал себя болваном (хотя и в этом тоже, но, в конце концов, весь класс знает, что Стайлз действительно хорош в химии). Дело в том, что он показал себя болваном перед Дереком Хейлом.

Дереком-убейте-Стайлза-Хейлом.

После урока Дерек Хейл вынуждает Стайлза остаться. Задержаться на пару минут для важного разговора. Он внимательно (со своим этим хмурым выражением лица, которое почти бесит) смотрит на омегу, а потом говорит: