Её ещё никогда так не целовали. И никогда ещё она не плакала во время поцелуя; было мокро и солёно, губы пекло и жгло, но откуда-то взялись силы притянуть Виктора ближе к себе за шею, чтобы не отстранялся, и целоваться, целоваться, целоваться, пока не закончился в лёгких кислород.
А потом…
Потом она сбежала из его квартиры. Промямлила что-то невразумительное и — сбежала. Рухнула на полу их с Роном спальни такой, какой была: заплаканной, с потёкшей косметикой — маггловской, — в идиотском коктейльном платье.
Такой её и нашёл Рон.
Долго спрашивал, что случилось, и, не получая ответа, хватал её за запястья, но ей было тошно и жарко, она вырывалась — чувствовать руки Рона там, где раньше были его, было невыносимо, она просила, захлёбываясь своей истерикой:
— Отпусти, отпусти, не трогай…
А когда Рон, опустошённый и обессиленный этой короткой схваткой, опустился на пол рядом, закрыла лицо руками и прошептала:
— Я не люблю тебя. Я… — всхлипнула, закусила дрожащую губу, — я не люблю тебя…
Рон сжал зубы так, что на скулах заплясали желваки. Хотел что-то сказать, но она не дала — заговорила, впервые давая себе волю:
— Я знаю, знаю, что ты мне изменяешь. Я только не знаю… не знаю, кто она, но это неважно, неважно, правда? Важно, что мы оба совершили ошибку. И оба о ней жалеем. Рон, господи, как мне быть, мне страшно, я…
— Тише, тише, — неожиданно спокойно сказал он, обнимая её за плечи. — Мы что-нибудь придумаем.
Гермиона посмотрела на него красными от слёз глазами. И вдруг криво улыбнулась.
— А хорошо, что у нас нет детей, правда? — сказала она жалко, ломающимся голосом, и снова всхлипнула. Рон не ответил, только хватка его на её плечах стала почти стальной. И Гермиона продолжила:
— Да, наверное, да, хорошо, они… им же было бы плохо, так? Было бы… Рон, мне так жаль, так жаль…
Что он отвечал ей, она не слышала.
— Я думала, я счастливая… — прошептала она уже позже, ночью, когда оба лежали в постели, не касаясь друг друга. Слёз не было, но где-то в груди всё ныло и болело. — Что я сделала правильный выбор. А выходит, Гарри был прав…
— Замолчи! — резко крикнул Рон, и она вздрогнула. Муж повернулся к ней лицом, сердитый, покрасневший. — Не говори об этом… этом…
Гермионе стало вдруг неожиданно легко. Будто дошло наконец, сколько всего надуманного, лишнего, тяжеловесного теснилось в её голове.
Она встала с кровати, вытащила из-под подушки волшебную палочку, повернулась к мужу и чётко, внятно проговорила:
— Мне жаль, что ты так и не понял, Рон, как он счастлив. Как они с Северусом счастливы. Так, как никогда не будем мы с тобой.
И, как была, в одной ночной сорочке, аппарировала.
Это потом, уже на кухне у Гарри и Северуса, её прорвало — она снова плакала, рассказывала, давясь слезами и эмоциями, кусала губы. Гарри, разбуженный посреди ночи, прижимал её к себе, гладил по волосам, а она утыкалась в его плечо и ревела, как девчонка. И под наблюдением Снейпа глотала горькое успокоительное, на скорую руку сваренное им же. И долго, долго извинялась — за всё, за что только могла…
— Ну, хватит, — не выдержал наконец Снейп. Встал на ноги. Он набросил мантию прямо поверх ночной рубашки, и теперь из-под коротковатого чёрного среза торчали тощие голые ноги. — Мисс Грейнджер, вы, при всём вашем уме, поразительно глупы. Из-за чего вы рыдаете, что вы оплакиваете? Бездетный несчастливый брак, который тяготил вас шесть лет? Или, быть может, свою репутацию любящей заботливой жены?
Гермиона икнула и затрясла головой. Слабо пожала плечами.
— Просто… я…
— Просто что? — на Снейпа было страшно смотреть — так он был зол. — Вы наконец-то начали осознавать, что ваша жизнь — не игрушка родных и близких, что никто не имеет права говорить вам, как вы должны жить. Вы наконец-то нашли в себе смелость — и тут же вновь отвергли любящего вас мужчину! И теперь, вместо того, чтобы помчаться к нему, сидите здесь и льёте слёзы!
— Я… — забормотала она между всхлипами. — Я…
— Северус, ну, хватит… — с укором протянул Гарри, пытаясь обнять подругу, но она вдруг замотала головой.
— Нет, нет… — успокоиться удалось не сразу, и несколько рыдающих вздохов ещё прорвались. — Он прав, он прав, я…
Что ей было делать — такой взрослой и такой растерянной, стоящей на перепутье между жизнями?
— Дайте сюда руку, — вдруг сказал Снейп. И, ухватив её вялое запястье, стащил с безымянного пальца кольцо, а потом — швырнул его в камин. Взметнулось весёлое рыжее пламя, Гермиона едва не вскочила на ноги, едва не закричала — не позволили, Снейп с силой надавил ей на плечи, вынуждая сесть обратно, и выплюнул:
— А теперь немедленно утрите слёзы и отправляйтесь спать. Завтра у вас сложный день.
Эффектно запахнувшись в мантию, он отчалил в спальню первым. Гарри виновато взглянул на дрожащую Гермиону.
— Ты извини его, не знаю, что это была за вспышка, и…
— Не надо, — покачала головой она, разом вдруг успокоившись. Почти улыбнулась. — Хорошо, что это сделал Северус. Сама я ни за что бы…
— Не переживай, — понимающе сказал Гарри и погладил её по волосам. Улыбнулся. — Мы тебе поможем. С… ну, знаешь…
— С разводом, — неожиданно твёрдо закончила Гермиона. Вытерла щёки. — Спасибо. Я… я не знаю, что теперь будет и как мне теперь, но… спасибо. Вам обоим.
— Вы закончили разводить сырость? — донёсся откуда-то из недр спальни голос Снейпа. — Я не желаю видеть на своём любимом диване плесень.
Гарри с Гермионой переглянулись и неожиданно рассмеялись.
— Спокойной ночи, Миона, — мягко сказал Гарри чуть позже, оставляя её в гостевой спальне одну.
— Спокойной ночи, Гарри, — прошептала она, уверенная, что ни за что не уснёт после такого потрясения — и забылась сном через несколько минут.
А утром, когда Гермиона, встрёпанная, уставшая, с по-прежнему красными глазами, пила чай, Снейп вдруг скомандовал:
— Заканчивайте и собирайтесь.
— Что? — переспросила она непонимающе и взглянула на Гарри, но тот смотрел так же растерянно. Снейп раздражённо закатил глаза.
— У вас обоих есть полчаса, — резко сказал он, не глядя ни на кого из них. — Иначе мы опоздаем на матч.
Изумлённые возражения Гермионы потонули в восторженных воплях Гарри.
Вот как вышло, что спустя сорок минут (на матч они всё-таки опоздали) она сидела рядом с Гарри в вип-зоне стадиона, всё ещё не веря в то, что Северус это провернул.
— Нет, ну ты представляешь! — проорал Гарри прямо ей в лицо, восторженно улыбаясь. — Это он такой подарок на Рождество мне сделал — билеты на квиддичный матч! Сумасшедший!
На них оглядывались, на них косились. Хотя ажиотаж вокруг истории Гарри и Снейпа давно поутих, они редко куда-то выбирались — и теперь вот, сидели здесь, в окружении сливок британского общества. И Гермиона, сжимавшая руку Гарри так очевидно, что ни у кого не оставалось сомнений в том, что она здесь с этими двоими, вдруг подумала: а, пошло всё к дракклам. Она обожала Гарри, глубоко уважала Снейпа, так что стоило мнение общества в сравнении с этими чувствами?
— Никто, кроме вас, не имеет права распоряжаться вашей жизнью, — тихонько сказал Снейп, будто прочитав её мысли. Он почти улыбался чему-то своему — наверное, тому, что Гарри в порыве восторга прижался щекой к его плечу. — Так что хоть раз в жизни поступите так, как хотите вы, миссис Крам.
Гермиона прищурилась, уверенная, что ей послышалось, но Снейп только загадочно усмехнулся и обратил всё своё внимание на поле. Гермиона посмотрела туда же — и прикипела взглядом ко крошечной с такого расстояния фигурке, носящейся по полю. Она не могла разобрать ни черт лица, ни номера на форме — но откуда-то знала, что это Виктор.
Её Виктор.
Гарри рядом орал прямо в ухо на каждом голе, но всё вокруг сливалось для неё в одну какофонию звуков, и не существовало ничего, кроме этой маленькой фигурки. Ничего, кроме неожиданного рывка вперёд и — она не видела, не могла видеть, но откуда-то знала — сверкнувшего в ладони золотого шарика.
