– Будет лучше, если во время процесса ты не будешь ничего осознавать, – хмуро произносит незнакомый, далёкий, чужой Северус Снейп. – Поэтому Трелони научила меня одному трюку.

Спешите видеть, смертельный номер: Северус Снейп гипнотизирует студента! Я едва сдерживаю неуместный смешок.

Странное чувство – всё происходящее кажется мне ненастоящим, картонным, насквозь фальшивым, и во всей этой не-реальности живым и искренним остаётся только Северус: его осторожное прикосновение к моему подбородку, кулон в его ладони, внимательный чёрный взгляд, полный тех обещаний, которые я так просил его не давать, но которые он, упрямый, даёт мне всё равно. И я эгоистично рад этому.

– Подожди, подожди, подожди! – шепчу я торопливо, преодолевая сопротивление разума, и Северус останавливается, удивлённо вскидывая бровь. Я прикрываю глаза. Даже сейчас тяжело собраться с духом, чтобы сказать это; Снейп сжимает мои пальцы, и этот жест придаёт мне сил.

– Я просто… – мне едва ли удаётся скрыть дрожь в голосе, – просто, если мы не сможем, я хочу, чтобы ты знал… всё, что было, не…

– Я знаю, – перебивает меня Северус, но я мотаю головой, хватаясь за его руки.

– Да нет же, нет! Я так… я так пытаюсь сказать, что люблю тебя.

Его лицо – невыразительное, равнодушное лицо – искажает гримаса, и я вздрагиваю, как от удара: в глазах Северуса Снейпа – страдание. Расширенные зрачки, затопившие радужку, моё отражение – растрёпанного, напряжённого, растерянного.

Ещё непослушной рукой Северус поднимает кулон, оставляя мои слова без ответа.

На этот раз нет падения и Голоса, взрывающего барабанные перепонки; я просто будто засыпаю снова, проваливаюсь в никуда, и последнее, что я успеваю увидеть перед тем, как тяжёлые веки опускаются, – как мой Северус надевает перчатки. У него удивительно красивые руки, даже облегающей пальцы резине не скрыть этого, и…

И я уплываю.

Мне снится – или это тоже происходит на самом деле? – темнота. Я бреду, не зная, куда идти, под моими босыми ногами тлеют угли, со всех сторон слышится гулкий нарастающий шёпот: голоса во мне рвутся на свободу, бьются в тесной черепной коробке, толкаются, силясь вылезти первыми. Они твердят: «Глупец, глупец, глупец!», они твердят: «Останься с нами, ос-станься». Они показывают мне картинки, прекрасные картинки: моя мама, молодая и полная жизни, улыбается мне и протягивает руки. Мой отец, ни капли не постаревший со времён своего двадцатилетия, приглаживает непослушные волосы и кричит: «Эй, Гарри, иди сюда!»

Между нами – тонкая грань стекла, оно хрупко и крошится под пальцами, когда я прижимаюсь ладонью к этой поверхности. От моего прикосновения ползут трещины, улыбка мамы становится ослепительной. Смеющаяся рыжеволосая Лили Поттер нетерпеливо подзывает меня к себе, и солнце, спрятавшееся за её спиной, превращает её волосы во всполохи огня. Меня подталкивают, направляют, мне давят на лопатки. Меня понукают перешагнуть истончившуюся завесу – но я почему-то медлю.

Должно быть что-то ещё. Что-то, что не позволит мне преодолеть эту преграду. Что-то… вспоминай, Гарри, вспоминай! Но память сдаётся под натиском писка и вопля, меня касаются чьи-то руки, предплечья режут прикосновениями чьи-то мохнатые лапы, и я не хочу, не хочу, не хочу к ним! Я отшатываюсь, я бегу, глотая вязкую слюну, моя мама, мама, мама с потерянным выражением лица протягивает мне руки, недоумевая, почему я сбегаю. Прости, прости, прости… я бегу, пока чёрное крошево под ногами не начинает дымиться, и бегу даже после, когда первые, ещё неуверенные языки пламени взвиваются по обе стороны от меня живыми стенами. Я бегу, пока не вылетаю, запыхавшийся и испуганный, в какое-то помещение. Если можно так назвать комнату без пола, стен и потолка.

Человек, сидящий ко мне спиной, мне наверняка знаком. Я уверен, что знаю его, но имя не приходит на ум. Он не поворачивается ко мне и ничем не выдаёт того, что услышал, как я пришёл, поэтому я ступаю осторожно и медленно. Пока не дохожу до него и не кладу ладонь на его плечо.

– Привет, Поттер, – невыразительно приветствует меня Драко Малфой и растягивает бледные губы в пародии на улыбку. – Присядешь? Мне не с кем сыграть партию.

Перед ним – шахматная доска. С педантичной аккуратностью расставленные фигурки. Драко решает за меня и ходит белыми ещё до того, как я успеваю сесть; его пешка преодолевает две клетки. Я растерянно хмурюсь, но всё же хожу своей. И неуверенно пытаюсь завязать разговор:

– Не знал, что ты умеешь играть в шахматы.

– Ты вообще многого обо мне не знал, – Драко сосредоточенно жуёт губу и делает свой ход. Я смотрю на его спокойные, отточенные движения, на то, как он изредка откидывает со лба прядь белых волос… у меня так много вопросов, что их все не вместить в шахматную партию. Я передвигаю пешку и хрипло говорю:

– На что это было похоже?

– Моя смерть? – Драко смахивает с доски мою пешку: первую жертву партии. – На освобождение. Я принадлежал самому себе, и никакие боги больше не могли до меня дотянуться.

– Но как же жизнь? – я хожу конём, и пешка Драко падает на пол. – Семья? Забини. Вы же были друзьями.

– Друзьями? – в первый раз Драко поднимает на меня глаза, и я едва не отшатываюсь: мне мерещатся пустые провалы глазниц. Малфой усмехается. Делает свой ход и изящно поправляет волосы.

– Мы были больше, чем друзьями, Поттер, – снисходительно произносит он, даже после смерти оставаясь верным своему излюбленному тону. – Мы были любовниками.

– Что?! – я нелепо взмахиваю руками, и одна из фигурок падает. Драко поджимает губы, ставит её на место, вкрадчиво поясняет:

– Любовники, Поттер, спят вместе.

– Я знаю, что делают любовники! – вспыхиваю, стискивая колени. – Но почему Блейз?

– Почему… – Малфой как-то вдруг мрачнеет. Делает новый ход. Задумчиво поглаживает ферзя по деревянному стану. – Потому что я хотел его, Поттер. И потому что он любил меня. Ты не понаслышке знаком с таким типом отношений, не правда ли?

Он улыбается так сладко, что мне хочется врезать ему, но что-то не пускает: невидимые руки пригвождают меня к полу. А Драко всё улыбается. Улыбается, улыбается, улыбается. Говорит, наматывая прядь волос на палец:

– Признаться, все мы ожидали, что Северус в конце концов выставит тебя вон. Но ты потрясающе упрям, Поттер, а профессор Снейп, как оказалось, вовсе не так несгибаем, как думают его студенты. Наблюдать за вами было… – он прячет фырканье. – Любопытно.

Видимо, выражение моего лица на секунду выбивает его из колеи, потому что Драко уже примирительно произносит, сметая с доски моего слона:

– У мёртвых немного развлечений, Поттер.

– Ты говоришь во множественном числе, – бормочу я, сглатывая горький ком. – Кто – «мы»?

– О… – Драко задумчиво постукивает пальцем по своему подбородку. Делает ход. Удовлетворённо скалится. – Шах и мат, Поттер. Партия окончена. Пойдём, я покажу тебе кое-что.

И я зачем-то поднимаюсь на ноги, и следую за Малфоем, и языки пламени ластятся к моей коже, готовые лизнуть локти. Драко ведёт меня узкими петляющими коридорами огня, проходит сквозь пламя и подхватывает его на ладони, но на бледной коже не расцветают ожоги. Тысячу коридоров спустя мы оказываемся в крошечной комнате.

– Это комната воспоминаний, – доверительно сообщает мне Драко. – Видишь ту сферу? Если прикоснёшься к ней, она покажет тебе какой-то момент из твоей жизни.

Он мрачнеет почти сразу.

– Мы не любим эту комнату, – хрипло говорит он, обнимая себя за плечи. – Некоторым сложно забыть о том, что когда-то они состояли из плоти и крови. Во всём есть свои минусы, знаешь ли.

– Да кто такие «мы»?! – почти зло рявкаю я, намеренно отворачиваясь от поблёскивающей сферы. Драко вскидывает бровь.

– Ты ещё не понял? – тягуче произносит он и усмехается. – Мы – твои мёртвые, Поттер.

– Ничего не понимаю, – со вздохом признаюсь я и тру виски.

– Поймёшь, – мягко обещает мне Малфой и замирает, к чему-то прислушиваясь. – Моё время истекло, Поттер. Сейчас придёт она. Постарайся не поддаваться хотя бы в первые пять секунд.