– Я бы не хотел, чтобы вы, как Блейз, каждый день боялись и гадали: умру я сегодня или завтра?

– Гарри! – она восклицает это так громко, что едва не оглушает меня. – Даже не смей говорить о подобном! Если за дело берётся профессор Снейп, он всегда выходит победителем.

– Ну да, – не слишком уверенно бормочу ей в ответ я. И усмехаюсь. Как много мы не знали о Снейпе, Герми, дорогая! Если бы ты только могла представить себе, если бы только знала… Я только-только начал разгадывать эту сложнейшую загадку – Северуса Снейпа.

– Кстати, – тон у неё смущённый, – Рон, как ты понимаешь, в красках расписал мне всё, что произошло, и… вы со Снейпом, ну…

Гермиона тушуется, теряется, явно не зная, как поделикатнее выразиться. Я закрываю глаза. Под веками выжжен образ: строго нахмуренные брови, и без того тонкие губы, сжатые в ниточку, недовольный взгляд. Обманчиво мягкое «мистер Поттер». Насмешливо-ласковое «Поттер». Сдавленное, глухое, мучительно нежное «Гарри».

– Кажется… – шумно прочищаю горло. – Кажется, я люблю его.

Гермиона тактично не комментирует мои слова. Какое-то время мы молчим, слушая дыхание друг друга, и эта уютная, мягкая тишина – едва ли не самое прекрасное из всего, что со мной случилось за последнее время.

Не считая, разумеется, Снейпа.

– А вообще, – говорю я, прерывая затянувшуюся паузу, – я позвонил не для этого. Я… Герм… понимаешь, всё сложно.

– Не надо, – она обрывает меня почти резко, и я слышу, как она глушит судорожный вздох. – Гарри, пожалуйста, не надо! Не смей прощаться!

Я закрываю глаза. Под веками почему-то печёт.

– Ещё увидимся, Герми, – мягко говорю я и сбрасываю вызов. Непроизнесённое «В другой жизни» жжёт рот. Я едва удерживаюсь от желания разбить телефон об стену – нет, нет, на такое я не пойду, Снейп не одобрит, Снейп недовольно вскинет брови, Снейп бросит что-нибудь едкое, болезненное, острое… Я только вытаскиваю сим-карту. И после минутного раздумья ломаю её пополам. Половинки летят в мусорный бак.

На часах половина второго, когда у меня начинается мандраж. Я вдруг как-то разом вспоминаю, что никогда не занимался сексом с мужчинами, что даже с девушками у меня опыта маловато – может быть, мне никогда не приносил удовольствия секс с ними как раз потому, что…

Моя ошибка – попытка узнать, что мне предстоит, путём изучения форумов. Это смешно: бояться секса больше, чем грядущего сражения с богом за право обладать моим телом! Это смешно, но я боюсь.

Первый же форум настоятельно советует мне как следует расслабиться, если я не хочу залечивать повреждения и трещины. Второй – растянуть себя самому во избежание того же. Третий, четвёртый… меня начинает тошнить. Я захлопываю крышку ноутбука почти зло. Мотаю головой. Тру виски. Закрываюсь в ванной и раздеваюсь. Я долго, очень долго стою перед зеркалом, изучая своё тело. Вот здесь, в нескольких дюймах от сердца, сидит паук. Злая ирония: его невозможно было вытащить раньше, зато теперь, когда он в любой момент может совершить марш-бросок…

Закрываю глаза.

Их плохо видно. Если не приглядываться, кажется, что это просто оттенок кожи, но чем внимательнее смотришь, тем явственнее проступают ещё серые прожилки отравы. Они не добрались до сердца, но кто знает, сколько времени им потребуется, чтобы преодолеть оставшееся расстояние?

Я худой. Я очень худой – можно прощупать рёбра, ключицы торчат несуразными тонкими ветками, на бедре, чуть выше косточки, старый шрам. Впалый живот, дорожка волос…

Я не девчонка, чтобы переживать о том, понравится ли моё тело Снейпу! Так, всё. Нужно выкинуть эти мысли из головы. Встаю под холодный душ, но быстро замерзаю, и приходится переключить на горячую воду.

В ванной я провожу много, много времени – так много, что вздрагиваю, когда Снейп стучит в дверь, чуть насмешливо спрашивая:

– Ты там не утонул?

– Я… нет, я сейчас! – вылезаю из ванны, наскоро обматываюсь полотенцем и, даже не одеваясь, пулей выскакиваю за дверь. Снейп – серьёзный и строгий в официальной одежде – ловит меня за плечи, не то я бы уже растянулся на полу, окидывает меня внимательным взглядом, вскидывает бровь:

– Видимо, ты готовился.

А я могу только жарко покраснеть – до самых ключиц.

Снейп гладит кончиками пальцев серые прожилки на моей груди, и от этой ласки меня трясёт. Я перехватываю его запястье, мотаю головой, почти умоляю:

– Не надо.

– Всё хорошо, – так успокаивают норовистых животных. Снейп широко оглаживает мою спину, массирует поясницу и, доходя до кромки полотенца, усмехается. А потом развязывает и без того ненадёжный узел, позволявший куску ткани держаться на моих бёдрах.

Я остаюсь абсолютно обнажённым. Смущённым и не знающим куда себя деть. Вопросительно смотрю на него, но Северус ничего мне не объясняет – только коротко целует в подбородок и сжимает мою задницу ладонями. Странное, непривычное чувство, от которого я вздрагиваю и дёргаюсь; он ловит меня за руки, притискивает обратно, почти шипит мне в губы:

– Стоило бы уже привыкнуть.

А потом – целует, целует, целует, его метки горят на моей шее, и я с глухим стоном подставляюсь под его прикосновения… не знаю, чего во мне больше: предвкушения или страха. Видимо, Северус замечает эту мою неуверенность, потому что он вдруг спрашивает:

– Боишься?

– Я доверил тебе свою жизнь, – хрипло отвечаю я, напряжённо следя за его влажными приоткрытыми губами. – Разве доверить тело сложнее?

– Глупый мальчишка, – ласково отзывается Снейп, а в следующую секунду на мои глаза опускается плотная чёрная повязка. Я застываю, не зная, что это значит, и не решаясь спросить, а Снейп завязывает на моём затылке узел и прижимается – я чувствую, но уже не вижу – губами к моему виску, негромко выдыхая:

– Так будет лучше.

Мне хочется возразить ему, что без возможности видеть ещё страшнее, но горло сдавливает ком, и я позволяю ему увести меня в спальню. Должно быть, в спальню: я могу ориентироваться только на его скупые подсказки: подставленную ладонь, если мы проходим мимо поворота, задающее направление прикосновение к лопаткам, если поблизости порог. Так, верно, чувствуют себя марионетки в руках кукловодов: Снейп тянет за ниточки, и я, послушный его воле, шагаю куда приказано.

Это почти унизительно.

Это почти возбуждающе.

– Ложись, – негромко произносит Снейп, когда я врезаюсь в кровать. Лечь выходит неловко, я буквально распластываюсь по матрасу, прижимаясь щекой к простыне, но чужая рука – властная рука опытного дрессировщика – скользит по моей спине, понукая выгнуться, и под бёдра мне подсовывают небольшую подушку. Я едва не взбрыкиваю, но Снейп, будто зная, что я попытаюсь отстраниться, сжимает мой загривок. И тихо шепчет, касаясь губами волосков на задней стороне моей шеи:

– Это совсем не так страшно, как тебе кажется.

Я хочу ответить ему, что мне-то как раз не с чем сравнивать, чтобы знать наверняка, но Снейп пресекает все попытки возразить: его губы, эти горячие, сухие, жадные губы, скользят по моей шее, и я невольно опускаю голову, давая ему больше пространства, и мне так хочется, чтобы его ладонь скользнула по моему животу, опустившись ниже… Но он не позволяет мне идти по лёгкому пути – он начинает с малого, вычерчивает короткими поцелуями линию позвонков, сползает на плечи, долго метит их засосами, которые не сойдут ещё долго… а потом широко и влажно лижет мне лопатку. Я давлюсь воздухом, в животе скапливается тяжесть; одно это прикосновение заставляет меня неловко сдвинуть колени, выгибая спину, и шумно выдохнуть. Его руки – почти музыкальные длинные пальцы, чуткие и знающие все чувствительные места на моём теле – скользят по моим ногам от коленей и выше, к бёдрам, сухо растирают поясницу, большие пальцы уютно устраиваются в ямочках. Приятное, тёплое ощущение.

Я ничего не вижу, но это играет мне на руку: все прочие органы чувств обостряются, и я могу предсказать, куда поцелует меня Снейп, за секунду до самого поцелуя.