– Вы упали с лестницы? Врезались в стену? С вашим везением могло случиться что угодно.

– Профессор, – осторожно начинаю я, отводя его руку и позволяя себе на краткое мгновение сжать его пальцы, – мне кажется, вы сегодня устали, и…

– Не смей играть со мной в эти игры, мальчишка! – он вспыхивает легко, как спичка, и без причины, раздражённо прищуривает глаза. Вскидывается – хищник перед броском. – Хватит валять дурака! Что с твоим лицом?

– Да не понимаю я, о чём вы говорите! – я не хочу кричать, но почти ору это; нижняя губа отдаётся болью, начинает печь, горячее и тёплое ползёт по подбородку. Я автоматически прижимаю ладонь ко рту.

Когда я убираю её, на тыльной стороне остаётся отчётливый кровавый поцелуй.

– Что, чёрт возьми… – мне кажется, я готов осесть оземь, но Снейп не позволяет мне даже этого; вздёргивает за плечи, тащит куда-то, чертыхаясь сквозь зубы, я – кукла, перебирающая ногами, но больше мешающая, чем помогающая – глупо пялюсь в его плечо, от чёрной ткани в глазах начинает рябить. Он подталкивает меня к раковине, становясь позади; высокий, выше на голову, и очень злой… хватает за подбородок, заставляя привстать на цыпочки, отрывисто приказывает:

– В зеркало!

Человеком в отражении не могу быть я. Я – Гарри Поттер, всего лишь Гарри Поттер, двадцатилетний студент ничем не примечательной внешности.

Там, по ту сторону стекла, замирает растрёпанный молодой человек; глаза у него тёмно-серые, почти чёрные.

Его скулы и подбородок – сплошь краска уродливо застывшей крови; из лопнувшей нижней губы ещё тянется тоненькая красная ниточка, засохшие чешуйки в уголках рта кажутся пурпурными.

Отражение подмигивает мне, и я отшатываюсь. Снейп придерживает меня за плечо, глядя в зеркало, и холодно, с явной угрозой в голосе, спрашивает:

– Теперь ты соизволишь объяснить мне это?

Я смотрю на то, как его напряжённые пальцы белеют на моём плече. На то, как встревоженный и разозлённый взгляд выжигает стекло. На то, как скалится – почему, почему он этого не видит?! – зеркальный двойник. Жмурюсь. Прислушиваюсь к себе. Что-то… рыжие волосы, синие глаза… сжатые кулаки… уходящая Гермиона… куда она идёт? почему я не иду с ней? торопливые шаги… нервное напряжение… дрожь пальцев… под ложечкой сосёт – случится что-то непоправимое… но что? ближе, ближе… отвращение… «ты теперь со Снейпом?»

Шею обжигает болью.

– Поттер! – меня встряхивают, как тряпичную куклу, и я едва не впечатываюсь в зеркало лбом. – Хватит играть в кисейную барышню, чёрт бы тебя побрал! Что случилось?

Неудобно. Я разворачиваюсь в стальной хватке, боясь посмотреть в зеркало снова, заглядываю в чёрные глаза Снейпа и испуганно, как ребёнок, потерявшийся в лесу, выдыхаю:

– Я не… я не помню.

Его лицо застывает восковой маской. Снейп молчит. Держит меня за подбородок – от прикосновения пальцев глупое тело выламывает сладкой болью, но я не смею сказать ему об этом, – хмурит брови. Едва заметно шевелит губами. И неожиданно осторожно, словно извиняясь за прежнюю грубость хватки, проводит ладонью по моим губам. Глухо выговаривает:

– Для начала нужно разобраться с этим.

Я не морщусь, когда он щедро льёт на мои губы перекись, обеззараживая рану, и стараюсь не дёргаться, когда он стирает кровь мокрым платком; я держу голову подчёркнуто ровно, крепко-крепко сжимаю пальцами бортик ванной… Снейп сосредоточен и внимателен, ему некогда отвлекаться на меня – наверное, потому он забывается, подаётся вперёд, устраиваясь между моих бёдер. Высокий, белокожий. Даже не худой – тощий в этой своей водолазке, льнущей к телу. Мне кажется, если я осмелюсь дотронуться до тонкой чёрной ткани, под подушечками пальцев отпечатываются бугристые рифы рёбер. Но я, конечно, не осмеливаюсь, только судорожно втягиваю воздух сквозь зубы, когда он наклеивает пластырь на мою нижнюю губу: она пульсирует глухой болью, пугающей, страшной, невесть откуда взявшейся болью.

И боль эта отдаётся жжением в шее.

– Профессор… – слово падает с губ тяжело и грузно; я будто потерял право на это обращение. Смотрю в сторону. Плитка под взглядом вот-вот расплавится. Снейп – в одной руке круглобокий флакон, в другой окровавленный платок – отстраняется и сухо бросает:

– Я слушаю.

В его тоне – откровенное предупреждение; он слишком сердит на меня (или на кого-то ещё), чтобы вновь положить ладонь мне на макушку, обнять меня или… или… я яростно мотаю головой и вспыхиваю под его насмешливым взглядом. А потом неловко, путаясь в словах, бормочу:

– Мне кажется… что-то произошло.

– Какая наблюдательность, Поттер! – усмешка приподнимает уголки его губ, и Снейп, чуть помедлив, осторожно ставит флакон на полочку над раковиной: аккуратный, собранный, держащий себя в руках. Контролирующий ситуацию намного лучше меня. Я до спазма в горле завидую этому его умению.

– Нет, вы не поняли, – я только сейчас рискую поднять на него глаза – всего на секунду, но этого хватает, чтобы снова смутиться и растерять остатки мужества. Поворачиваю голову. Прикасаюсь к шее – ранки давно нет, но я могу отыскать её с закрытыми глазами, слишком хорошо помню, как она разрасталась вот тут, под ухом… скольжу ниже, веду дорожку пальцами. И, добираясь до ключицы, застываю: здесь, под костью, на несколько дюймов ниже положенного, замер плотный бугорок.

– Что-то произошло, – с нажимом повторяю я.

Снейп совсем близко, его дыхание обжигает кожу; мне в голову приходит неуместная мысль, что кончик крючковатого носа вот-вот вонзится мне в плечо, и от этого хочется глупо хихикнуть. Я еле удерживаю себя от этого желания – только прикрываю глаза. И вздрагиваю: ледяной мазок пальцев оказывается неожиданным.

– Что ты чувствуешь? – ровно спрашивает Снейп, скупыми движениями повторяя контуры твари. – Больно, горячо? Жжёт?

Я прислушиваюсь к себе.

И отрицательно мотаю головой. Он выпрямляется, отворачивается от меня, начинает переставлять все эти свои флакончики, выуженные из домашней аптечки… Я смотрю на его худое бедро, обтянутое штанами, смотрю, смотрю, смотрю.

Понимание того, что значит отсутствие боли, приходит ко мне не сразу, но бьёт – наотмашь.

– О господи, сэр, это же… – я вскакиваю на ноги, едва не врезаясь в его плечо, потому что в тесной ванной слишком мало места, нервно сжимаю пальцами его локоть, кусаю губы. – Они… сэр!

Последнее выходит совсем истерично – но Снейп не разворачивается и не надавливает на мои плечи, вынуждая сесть. Я даже не дожидаюсь раздражённого окрика; он словно уходит в себя.

Только потом, спустя целую вечность, которую я не дышу, сверля напряжённым взглядом его лопатки, Снейп глухо произносит:

– Он продвигается слишком быстро.

Я не успеваю вставить слово – меня не слушают; он опирается на раковину, склоняет голову. Я вижу ряд узких выступов шейных позвонков, и мир перед глазами покачивается, как корабль на воде.

– Слишком быстро… – Снейп говорит не со мной, он не ищет мой взгляд в отражении, он прячет глаза под завесой чёрных волос. Неожиданная трусость, больно бьющая по диафрагме. – Но почему, почему? Что могло произо…

Он вдруг осекается. Выпрямляется, неловко сводя плечи. И отрывисто бросает:

– Поттер, как ты относишься к гипнозу?

И всё, что мне остаётся, – нервно рассмеяться, обхватив его за пояс, чтобы не упасть. Теперь Снейп находит в себе силы повернуться ко мне. Обхватывает моё лицо ладонями, будто собирается поцеловать, смотрит встревоженно и с необъяснимой, рвущей мне сердце горечью, гладит большими пальцами за ушами – я и не знал, что здесь моя кожа так чувствительна… А потом произносит:

– Неважно. Я просто хочу попросить тебя… довериться мне. Это тяжело, я знаю, но…

Я перебиваю его легко, обхватывая тонкие костлявые запястья пальцами и сжимая, чтобы он не смел убирать руки:

– Я доверяю вам.

Чёрные глаза расширяются. Он не ожидал. Я вижу, как он борется с изумлением, как сражается с собой за право нацепить маску равнодушия. Целую тысячу лет Снейп не отрывается от меня, лишь потом осторожно высвобождает пальцы и кивает: