Не знаю, как я досиживаю остаток лекции: мысль, до этого не приходившая мне в голову, теперь щекочет сознание. Я просто приду в клуб и найду себе кого-то – почему нет? Может быть, даже парня. Чтобы точно узнать, привлекают ли меня они. По крайней мере, я перестану так болезненно, так мучительно хотеть того, кому это не нужно. Нетерпение и что-то ещё, сладковатое, острое, дразнят меня на протяжении оставшихся пятнадцати минут занятия. Я вылетаю из аудитории в числе первых, едва успев наскоро обнять Гермиону и пожать руку Рону, несусь к раздевалке; едва попадаю от волнения руками в рукава пальто, сжимаю сумку.

А уже у выхода зачем-то кидаю взгляд в сторону холла – и сталкиваюсь глазами с Северусом Снейпом. Он щурится внимательно и подозрительно, весь подбираясь, будто спрашивает у меня безмолвно: «Что за спешка, Поттер? Пожар?»

Я отвечаю ему неловкой фальшивой улыбкой и отворачиваюсь быстрее, чем моя совесть – и почему бы ей не заткнуться? – начинает скрестись под рёбрами брошенным псом. Странное чувство: словно я обманываю его. Словно поход в клуб – нечто слишком постыдное для того, чтобы сказать об этом Снейпу.

Меня отпускает уже в метро: в окружении десятков людей, так не похожих на Снейпа, о нём не думать легче. Ещё легче – перешагивая порог клуба.

Несмотря на то, что вечер только начался, здесь уже хватает посетителей: фигуристые официантки снуют тут и там, торопясь донести коктейли до удалённых от танцевальной площадки диванчиков, кто-то сидит у барной стойки, кто-то вовсю зажигает с партнёром – и не разобрать, сколько они знакомы, год или пару минут. Я на секунду застываю, внезапно остро почувствовав собственное несоответствие этому месту, но думать об этом себе запрещаю. Не хочу! Сдёргиваю с шеи шарф с такой силой, что от мягкого вязаного бока на коже остаётся едва заметная розовая полоса, падаю на диванчик. И выдыхаю в ответ на вопросительную улыбку подоспевшей официантки:

– Что-нибудь покрепче.

Она – высокая блондинка в блузке с глубоким декольте – кивает и уходит, громко цокая шпильками. Я украдкой оглядываюсь. Здесь царит полумрак, неоновые блики света изредка выкрашивают в фиолетовый, синий и красный лица собравшихся здесь людей: довольных собой и своими партнёрами, весёлых, чуточку пьяных. Беззаботных. Минутная зависть неожиданно сильно обжигает диафрагму.

Официантка ставит на низкий столик передо мной бокал с чем-то ядовито-голубым. Мне хочется сказать ей, что я не девочка-первокурсница, впервые попробовавшая алкоголь, чтобы яркого коктейля оказалось достаточно, но официантка улыбается, подмигивает многообещающе. Голос у неё – это она говорит мне, что знает наверняка, кому из посетителей какой напиток подойдёт – глубокий и хриплый. Прокуренный.

Я по достоинству оцениваю злую иронию собственных душевных метаний и вызывающего цвета коктейля… а потом шлю всё к чёрту и одним большим глотком ополовиниваю бокал.

Не разобрать, что здесь понамешано, отчётливо чувствуется только лёгкая горечь. Будто бы полынная… чертыхаюсь про себя, жмурюсь, зло кусаю губы. Я не буду думать о нём. Я не буду! Не сейчас, не там, куда я пришёл, стараясь доказать себе, что у меня всего-навсего давно не было секса. В конце концов, кто в здравом уме захочет Северуса Снейпа?

От глухого удовлетворения, которое приносит эта злая мысль, мне становится стыдно и неприятно, приходится запить гадкое послевкусие остатками коктейля, сжевать кислую лимонную дольку. Отпускает. Ненадолго. В голову не бьёт, но в животе становится тепло. И приходит долгожданная, полузабытая лёгкость: точно я могу сделать всё, чего бы ни захотел.

– Привет, – ко мне бесцеремонно подсаживается юноша. Немногим старше меня, если не ровесник, высокий, коротко стриженый, с колючим даже на вид ёжиком волос на затылке. Глаза – карие, тёмные, тёплые. Внимательные. – Скучаешь?

Я разглядываю его с неприкрытым интересом: хорошо сложенного, довольно крепкого, хотя и стройного, одетого в футболку и обтягивающие бёдра джинсы. И отвечаю хрипло:

– Наверное.

– Значит, я – именно то, что тебе нужно, – незнакомец улыбается. Улыбка у него обворожительная, белозубая, идеальная. Такие называют голливудскими. Он жмётся ближе, бедром к бедру, бесцеремонно забирается ладонью на моё колено, сверкает глазами. – Неправильно позволять такому красавчику сидеть в одиночестве.

Что-то в его интонациях, не манерных, но отчётливо отдающих сладкой штампованностью, меня настораживает. И я тут же одёргиваю себя. Боже, Гарри! Ты становишься параноиком! У тебя есть возможность расслабиться и отдохнуть, не принимая на себя лишних обязательств, – так используй её, а не ищи подвох повсюду!

– С чего ты вообще решил, что я по мальчикам? – с интересом спрашиваю я, невольно прикусывая губу. Мой случайный знакомый, чьего имени я даже не знаю, скалится, как довольный кот, устраивает руку на спинке диванчика, почти приобнимая меня, шепчет в самое ухо, обжигая холодным мятным дыханием скулу:

– Такое видно сразу. С первого взгляда понял. Но если ты против…

Он, почти по-женски грациозный, даже слегка приподнимается, будто демонстрируя, что может уйти. Я ловлю его за запястье, выдавливаю из себя, чувствуя, как начинают гореть уши:

– Не против, я просто… я никогда с мужчиной…

Он улыбается – обаятельный чёрт с тёмными глазами. И склоняется ко мне, оставляя влажный след поцелуя на подбородке.

– Не переживай. Я тебя всему научу.

Мы добираемся до его дома на такси, и долгая дорога оказывается такой короткой, если разбавлять её поцелуями; его губы, требовательные, жадные, слишком мягкие по сравнению с теми, другими, о которых я не хочу, не могу думать, повсюду, соскальзывают с подбородка на ключицы и возвращаются, дразнят… простая механика – я завожусь моментально, стоит его ладони с аккуратно подпиленными ногтями лечь мне на пах и легонько сжать. Странное, неправильное желание, оно кажется почти незнакомым. И есть в том, что оно вызвано незнакомцем, какая-то своя глупая ирония.

Коридор у него узкий и тёмный, очень похожий на мой; я больно врезаюсь лопатками в висящую на стене вешалку, но едва ли замечаю это, занятый поцелуем; чужие пальцы, умелые и тёплые, забираются ко мне в боксеры, и этого достаточно для того, чтобы стало плевать на впивающиеся в спину крючки. Мы целуемся, целуемся, целуемся, губы начинают болеть, а язык становится слишком чувствительным; я шарю ладонями по его телу, зажмурившись, потому что мне страшно посмотреть в чужое лицо, вжимаюсь губами в его подбородок, щёку, шею, только бы не говорить. Только бы не выдохнуть на очередном движении пальцев по члену предательское «Северус».

Северус. Его губы, сухие и жёсткие, и в половину не так осторожны: он не церемонился тогда, когда сжимал мои запястья, заставляя так выгибаться, что мы лишь чудом не упали в ванну… он не трогал меня так – он меня вообще почти не трогал, мне не с чем сравнивать, так почему? Запрещаю, запрещаю, запрещаю себе думать о нём! Здесь и сейчас я в объятьях белозубого красавца, притирающегося ко мне нетерпеливо и страстно, о чём ещё я могу мечтать?

Господи, я предаю его.

Паникой меня накрывает, когда я теряю опору и спина врезается в мягкий матрас кровати. Надо мной нависают, целуют, вновь лезут в штаны, но я теряю что-то важное, что-то, что позволяло мне наслаждаться его ласками и желать большего; сглатываю, замирая безвольной куклой, и неожиданно для самого себя выдыхаю, когда чужая ладонь ползёт по моей заднице:

– Стой… стой.

– В чём дело? – он отстраняется, поджимает губы раздражённо, почти зло. – Что не так?

– Не могу, – в горле тошнота напополам с ненавистью к себе: то ли за слабость, не дающую трахнуться с тем, кто хочет меня, то ли за то, что я вообще позволил привести себя сюда. – Не могу… прости, я…

И почти отталкиваю его. Сажусь на кровати, нервно застёгивая штаны, сжимаю ладони коленями. Он молчит. А потом садится рядом. И спрашивает:

– Кто он?

Я упрямо, угрюмо молчу. Обсуждать Снейпа – сейчас? Нет. Не хочу. Нет…