Или любящего… нет. Нет. Думать об этом – кощунство, которое я не могу позволить себе сейчас.

– Не спи, Гарри, – мягко улыбается мне Гермиона и, забывшись, проводит ладонью по волосам Рона. Друг жмурится, становясь похожим на огромного рыжего котяру, сейчас живущего у родителей Герми, и меня накрывает секундным чувством острой зависти – и я, и я хочу, чтобы ко мне прикасались вот так, чтобы смотрели тепло и мягко, от таких взглядов начинает казаться, что ты, именно ты, кем бы ты ни был, как бы много ты ни падал, способен на что угодно. Покорить Эверест, победить богов…

Мотаю головой. Кидаю взгляд на часы.

Мне остаётся около восьми. Может быть, чуть больше – в зависимости от того, когда это начнётся.

Пауки не приходили в последнее время, отступили, затаились, я знаю, этом заслуга Снейпа. То ли его присутствие, то ли моя подсознательная тяга к нему отталкивают богов, и они медлят, и отпускают меня, и позволяют жить, не ожидая, что вот-вот по моим запястьям зазмеятся линии пауков. Они забираются в сны, воровато оглядываясь, отравляют, заставляют давиться кошмарами, но это ничего. Если честно, я даже согласен платить подобную ценность за то, чтобы Снейп садился рядом, сжимая в ладонях кружку, и говорил мне сухо и резко от волнения:

– Я с тобой поседею, Поттер.

Он как-то незаметно опустил официальное «мистер», и обращение, раньше всегда ассоциировавшееся у меня с пренебрежением, теперь становится чем-то ласковым, домашним, почти интимным. О, скажи я что-то подобное при Роне – уж он-то точно упёк бы меня в психушку…

Я провожу весь вечер с друзьями. Они удивляются, шутят: мол, должно было случиться что-то невероятное, чтобы Гарри, забыв о своих делах и проблемах, решил присоединиться к нам. Мне стыдно из-за недоверчивой радости, изредка вспыхивающей в глазах Гермионы, из-за лёгкой неловкости жеста, с которым Рон обнимает меня за плечи. Будто он отвык от этого. Будто мы все отвыкли проводить время вместе, забыли друг про друга, а теперь старательно и суетливо пытаемся всё это восстановить. Я обещаю себе, что обязательно буду проводить с ними больше времени, если…

Нет, Гарри. Не смей. Не «если». «Когда».

– Ты сегодня странный, – говорит мне Гермиона уже в прихожей, когда я, обутый, застёгиваю куртку. Я удивлённо смотрю на неё, а она тихо смеётся. – Я имею в виду, ещё более странный, чем обычно.

– Какой лестный комплимент, – улыбка на губах ощущается почти чужеродной, но я всё равно улыбаюсь, потому что знаю – это нужно не мне. Ей. И вздыхаю, запуская ладонь в волосы. – Сегодня ночью… произойдёт кое-что важное для меня. Если честно, я ужасно нервничаю.

Она больше ничего не спрашивает, моя милая Гермиона, только кидается мне в объятия, и я зарываюсь носом в её волосы, пахнущие лавандой, и глажу её по спине, и старая подруга, готовая простить мне что угодно, тихо шепчет:

– Надеюсь, у вас всё получится.

– У нас? – прикусываю губу. Подруга смотрит на меня с улыбкой. Гладит по плечам. И, стряхивая с моей куртки длинный чёрный волос, лукаво говорит:

– Ты знаешь, о ком я.

Я и правда знаю. И отдал бы всё за то, чтобы этой ночью произошло то, о чём подумала Гермиона. Моя милая Гермиона, неспособная осудить меня даже за такое. Пусть она думает, что мы со Снейпом и впрямь… что я его… пусть думает. Обнимаю её снова, целую в висок, выдыхаю:

– Только Рону не говори.

И она смеётся, понимающе щурясь. Потом я прощаюсь с Роном – за руку, почти официально. Но напоследок он подмигивает мне, вновь становясь не взрослеющим шалопаем, которым я знаю и люблю его, и моё мятежное сердце ненадолго успокаивается: мне становится легче, будто от одного их присутствия тяжесть взваленного на меня груза может уменьшиться.

Даже в метро я ещё улыбаюсь – непривычной, но сладкой улыбкой, отдающейся во всём лице лёгким покалыванием.

Встречающий меня Снейп одет в простые свободные штаны и футболку. Правда, его шея опять надёжно скрыта; мне начинает казаться, что он не прячет следы лишь тогда, когда ложится спать и идёт в душ. Но ни юркнуть в его постель, ни забраться в ванную, когда он там, я не решусь – наверное, никогда. Мне слишком страшно утратить то эфемерное чувство душевной близости, которого мы достигли; оно хрупко, его легко разбить – что, если Северус Снейп никогда не смотрел на Гарри Поттера в таком плане? Что, если он видит во мне сына старой подруги, а значит – почти что крестника? Что, если ничего больше…

Настроение у меня портится моментально. Снейп замечает это, но никак не комментирует – должно быть, списывает на волнение. Я правда волнуюсь, руки дрожат, а во рту всё горит. Но признаться ему в этом всё равно что расписаться в собственной слабости.

Я обещал себе, что не буду слабым. Не перед Северусом Снейпом.

– Пойдём, – говорит мне Снейп, когда я переодеваюсь. – Ты наверняка ещё не ужинал.

И мы ужинаем, а потом Снейп откупоривает бутылку вина. Наливает полный бокал, придвигает ко мне. Я смотрю на бокал почти с ужасом, ненужные воспоминания барахтаются и толкаются, торопясь выбраться из рёбер, и я выдыхаю:

– Может, не нужно?

– Поттер, – строго, но с какой-то неуловимой теплотой произносит Снейп, – тебя ждёт процедура, способная до смерти напугать любого здравомыслящего человека. Это, – он поднимает собственный бокал, будто салютуя мне им, – способ немного уменьшить нервозность. Ты мне скоро скатерть прорвёшь.

Только теперь я понимаю, что всё это время бездумно и бесцельно царапал ногтями скатерть. И отдёргиваю руку. И краснею. Снейп тяжело вздыхает.

– Пей, Поттер. Это хорошее, дорогое вино, не стоит отказываться от подобных предложений.

И я пью пряное, чуть горчащее на языке вино, но даже после него мои резиновые губы остаются пересохшими, а во рту собирается соль. Мне не просто страшно – у меня сосёт под ложечкой. Я не знаю, чего ждать, но хуже всего то, что этого не знает Снейп. Неопределённость и впрямь куда страшнее всего остального: я накручиваю себя до такой степени, что едва не роняю опустевший бокал, и Снейп забирает его у меня, благодушно усмехнувшись:

– Надо же, как тебя развезло.

Я хочу возразить, что всё совсем не так, что мне ничего не могло сделаться от одного бокала, но тело становится ватным. Снейп одобрительно кивает самому себе, приближается ко мне, помогает подняться:

– Давай, Поттер, двигайся.

– Вы… – язык предаёт, – вы что-то подмешали…

– Было бы глупо рассчитывать на то, что бокал вина поможет тебе справиться с волнением, – прохладно замечает Снейп, и я даже не могу разозлиться на него. Только цепляюсь за худые крепкие плечи и бреду, лишённый координации и – какое счастье – шанса на ужас.

Я ожидаю, что он опять уложит меня на скрипучий диванчик, а сам уйдёт, но Северус Снейп, решивший сегодня шокировать меня, открывает дверь собственной спальни. Помогает мне опуститься на кровать. Я хватаюсь за его запястье, едва он выпрямляется, выдавливаю:

– Не уходите.

– Глупый мальчишка! – он полушутливо сердится. – Я никуда не уйду. Тебе стоит попробовать уснуть. Во сне это может быть менее… болезненным.

Судорога, набежавшая на его лицо, говорит мне о его беспокойстве много больше любых слов. Но спать одному мне сейчас нельзя – я этого боюсь, хотя веки наливаются свинцом. Поэтому прошу, едва шевеля губами:

– Побудьте… тут.

Я не говорю «со мной» – это слишком двусмысленно и дерзко. А может, не говорю просто потому, что у меня не хватит сил на лишние буквы.

Я вижу, как он замирает, растерянный, не ожидающий этой моей просьбы, но в следующий миг матрас едва заметно прогибается под тяжестью его тела, и хотя Снейп, наверняка застывший в нелепой скованной позе, не касается меня даже плечом, я чувствую жар его кожи.

Это помогает мне уснуть.

Пробуждение – ад. Нет, не так. Я не просыпаюсь до конца, но мыслю связно и чётко; просто нет сил открыть глаза, как будто кто-то старательно смазал веки по контуру клеем. Шея горит огнём. Ранка пульсирует, словно расширяясь и сужаясь, я почти чувствую, как она сокращается, как становится больше и сжимается в следующий миг. Это горячо, это очень горячо – но хуже всего не это. Хуже всего то, что я слышу стрёкот тысячи насекомых, окружающих меня; он забивается в уши и ноздри, мешает дышать, рвёт барабанные перепонки, он настойчиво и тяжело давит на грудь, он… Дёргаю ладонью в бессмысленной попытке найти Северуса – ничего. Ничего! Я понимаю, что мысленно назвал его Северусом, лишь спустя долгие несколько секунд, но сейчас мне на это наплевать. Его нет! Нет! Его…