– Я должен позволить им захватить моё тело, я должен сдаться, я не должен сопротивляться! Какая разница, что я чувствую, правда? Какая разница, что это моё тело, и я не хочу его ни с кем делить! Какая разница – я всего лишь ребёнок, а дети не должны задавать лишних вопросов!

Он заставляет меня осечься резко – горячей сухой ладонью впечатывается в кривящийся от горечи рот. Я почти чувствую губами привкус отчаяния на его коже. Снейп смотрит на меня долго, невыносимо долго, и тихо говорит:

– Я бы выбрал неведение. Знать подобное… – качает головой. Затем усмехается чему-то. – Но вы, Поттер, всегда были слишком любопытны.

Отступает на шаг.

Жестом предлагает мне сесть.

Я мотаю головой так резко, что начинает болеть шея, и Снейп рычит:

– Да сядьте же вы, бога ради!

И начинает говорить, когда я, сдавшись бескомпромиссному металлу в его тоне, падаю на стул. Он весь как-то горбится, опускает голову, неловко сводит плечи, будто ему тяжело выталкивать из себя эти слова.

– То, что произошло с Драко Малфоем и происходит с вами… это началось не сегодня и не год назад, как вы можете догадаться, – тон у него лекторский, и я почти уверен, что за этим тоном Снейп прячет волнение. – У богов странный, страшный юмор: чаще всего их месть переживают молодые люди. Тебе может быть пятнадцать, двадцать, двадцать пять… жестоко, не правда ли, Поттер? Жить да жить – но тебя выбрали. Жребий брошен. И отказаться от сомнительной чести быть избранным нельзя. Это можно пережить или не пережить, – он перескакивает резко, кривит рот в невесёлой улыбке, – предугадать невозможно. Под раздачу попали мы все. Кто-то оказался более удачлив. Вашим родителям не повезло.

– Что?! – я вскакиваю на ноги, уверенный в том, что мне послышалось, или в том, что Снейп зло, цинично шутит, или… Он опускает ладони на мои плечи, насильно заставляет меня сесть, прижимает палец к моим губам:

– Не перебивайте меня, если хотите услышать всё.

И я замолкаю. Сам себе рот зажимаю ладонью, чтобы наверняка, но мысль о том, что мои мама и папа погибли по вине прихотливых богов, колотится в висках. Почему-то больно и горячо под рёбрами, а переносица ноет. Они не могли… Тётя говорила, это была авария… Автомобильная авария – мало ли таких случается в мире? Отец не справился с управлением, и они с матерью погибли, а годовалый я чудом уцелел. Разве было не так?

– Ваш отец, Поттер, был не лучшим человеком, – говорит мне Снейп. Я сжимаю зубы. Не протестовать, нет. Я выскажу ему всё потом. – Он был безрассуден и никогда не задумывался о последствиях своих поступков. И его выбрали. Уж не знаю, каким способом они подчиняли его себе, но к моменту вашего рождения он, полагаю, был уже подчинён богам. Не поймите меня неправильно, – он поднимает ладонь, предвосхищая мой вопрос, – это означает лишь то, что боги завладели его телом.

– Они способны контролировать наше сознание? – выпаливаю я раньше, чем вспоминаю, что мне нельзя его перебивать, и Снейп мрачнеет, но отвечает, не одёргивая меня:

– Вы пересмотрели фильмов ужасов, мистер Поттер. Они неспособны нас контролировать. Они просто воздействуют на определённые участки нашего мозга, – по-моему, это много страшнее обычного контроля. Но вслух я этого не говорю, и Снейп продолжает дальше. – Они могут заставить нас видеть то, чего нет, или прятать от нас то, что существует на самом деле. Им неподвластна роль кукловода, не они управляли вашим отцом, когда он садился в машину вместе с вашей матерью и вами на руках. Не они заставили его выжать педаль газа до упора. Но, – какие строгие и тонкие у него губы, какие серьёзные глаза, только их внимательное цепкое выражение удерживает меня на краю и заставляет сидеть молча, не крича и не забрасывая его вопросами, – они показали ему что-то. И это что-то так испугало его, что он попытался затормозить. Тормозить на такой скорости… это самоубийство. Разумеется, он не справился с управлением – машина вылетела в кювет. Выжили только вы, – он дотрагивается пальцем до моего шрама, оставленного той аварией, и я дёргаюсь, уходя от прикосновения. Снейп усмехается. Будто он ждал этого. Что он понимает…

– А возможно, – говорит Снейп, почему-то не глядя на меня, – они просто успели добраться до сердца. Не знаю, Джеймс Поттер никогда не снимал при мне рубашку…

Я истерично хихикаю, давясь очередным вдохом, и выдавливаю сквозь спазм, скрутивший лёгкие:

– Что происходит, когда они добираются до сердца?

Снейп медлит. Будто не знает ответа на этот вопрос – хотя, скорее всего, попросту не уверен в нём. То ли мой взгляд, то ли сам этот разговор напоминает ему о том, что он обещал рассказать мне всё. И, тяжело вздыхая, Северус Снейп отвечает:

– Это последняя стадия, Поттер. Человек умирает. Остановка сердца – после отказа большей части жизненно важных органов. Долгая, мучительная, жестокая смерть.

– Как рак, – задумчиво говорю я. Его глаза расширяются. Снейп опускает ладонь на моё плечо – я искренне благодарен ему за это, потому что боюсь упасть, неосторожно пошевелившись – и кивает:

– Да. Как рак.

– Вы сказали «все мы», – вдруг вспоминаю я и смотрю на него почти с мольбой, веря и не веря собственному смелому предположению. – Значит, вы тоже…

Снейп отстраняется. Отходит. Поворачивается лицом к окну.

– После этого можно выжить, – ровно говорит он, предусмотрительно не глядя на меня. – Если найдётся кто-то, кто поможет. Конечно, это большая редкость. Из тех, кто попал под раздачу в прошлый раз, выжили двое.

Я встаю, приближаюсь к нему, худому и высокому, порывисто прижимаюсь со спины. Зажмуриваюсь. Пожалуйста, не нужно спрашивать меня о том, что и зачем я делаю… Я не смогу ответить даже мысленно – мне и самому неясно, что руководит мной. Я просто… хочу. Говорю ему куда-то в лопатку:

– Двое. Вы и..?

И понимаю, что знаю ответ, ещё до того, как он открывает рот; просто не бывает таких совпадений, не может быть, чтобы те слова, с которых всё началось, не значили ничего. Я лишь киваю, когда Северус Снейп выдыхает:

– Ремус Люпин.

Добрый, внимательный, заботливый профессор Люпин. Знавший, что нужно делать и кого нужно звать, когда я упал в обморок. Профессор Люпин – потрёпанная одежда, уродливый шрам на лице. Значит, у Снейпа тоже должны быть шрамы. Но спросить его о них сейчас – верх бестактности. Поэтому я только выдавливаю:

– Но как? И кто?..

Он разворачивается в стальной хватке моих объятий, опускает ладонь на мою макушку, и меня накрывает острым чувством déjà vu. Это становится почти традицией. Снейп усмехается, очевидно, подумав о том же, и отрывисто произносит:

– Может быть, мысль о том, что боги мстят нам, не совсем верна. Может быть, они всего лишь испытывают нас – и отпускают тех, кто проходит испытание. Моим спасителем, – здесь он напрягается, словно думать об этом ему неприятно, – был Дамблдор. Я тогда сам ещё был студентом, а он едва-едва занял пост ректора.

Так вот откуда эти понимание и надежда в голубых глазах. Вот откуда предположение…

– Кто тогда вытащил профессора Люпина? – спрашиваю я, едва ли рассчитывая на ответ. Снейп пожимает плечами.

– Ваша мама.

Я закрываю глаза и смеюсь – я совсем разучился смеяться нормально, выходит только сдавленный хрип. Столько лет жить, не зная о родителях, а теперь обрести память о них и тут же потерять всё, что было связано с ними… тупая боль гнездится в животе гнилым комком.

Снейп трёт шею, будто она у него резко заболела, и я закусываю губу – знаю, откуда-то знаю точно, что именно здесь, в месте, всегда скрытом шарфами и высокими воротами, прячутся следы испытания. Испытания, которое он прошёл, а я… мне становится мучительно, до красных пятен на щеках, стыдно за себя. Опускаю голову, прячу взгляд; Снейп замечает сразу, не может не заметить. Впивается пальцами в мой подбородок, внимательно смотрит в глаза. И – словно умеет читать мысли – почти мягко говорит:

– Испытывать страх – это нормально. Все боятся смерти, хотя, возможно, юность чуть меньше. Не вини себя за то, что тебя пугает сверхчеловеческая сила.