– Я вам никогда не нравился, – зло плюнул тогда в него я. Его плечи окаменели, взгляд стал острым и тяжёлым; я пожалел о собственных словах моментально, это было низко – вот так тыкать человека носом в его симпатии и антипатии. В таком контексте. Целую минуту я ждал, что он вышвырнет меня за шкирку, бросит: «Чёрт с вами, выбирайтесь как хотите!», захлопнет дверь, а я, разбитый и одинокий, останусь там… Но Снейп этого не сделал. Титаническое усилие воли: я видел, как судорожно побелели его пальцы, как отдались в моих плечах тисками, но вместо того, чтобы поставить зарвавшегося щенка на место, Снейп произнёс:

– Нет.

Всего одно слово – а как оно обескуражило меня! Я замер, растерянный, непонимающе нахмурился. Снейп отстраняться не торопился. Он будто забыл, что рядом с ним, по сути, в его объятиях – Гарри Поттер. Или, может, перестал придавать этому значение. Он коснулся ладонью моего затылка, словно проверяя, здесь ли я ещё, и выдавил, почему-то не глядя на меня:

– Я знал ваших родителей.

Тогда это было взрывом. Я всё-таки вырвался из его цепких пальцев, но зачем-то – глупый, глупый – сам ухватился за них, стиснул, наверное, больно. Он даже не поморщился. А я жадно вгляделся в его некрасивое осунувшееся лицо, ища там признаки лжи, и вместо заготовленного «Я вам не верю!» прошептал жалкое, совсем детское:

– Какими они были?

Что у меня от них оставалось? Две фотографии, выцветшие от времени и прикосновений, и презрительные ухмылки на лицах вспоминающих их Дурслей. Я знал, что у моей мамы были рыжие волосы и зелёные, совсем как у меня, глаза; я знал, что мой отец был лихачом, любителем погонять на высоких скоростях, знал, что это погубило их…

– Вы многого не понимаете, – ровно сказал Снейп, лавируя между острыми углами вопросов, которыми я засыпал его. На секунду на его губах заиграла слабая, едва заметная усмешка – он что-то задумал. – А знаете, Поттер… я расскажу вам всё, что вы захотите. О ваших родителях, о том, что с ними случилось. Если, – он впился пальцами в заднюю сторону моей шеи, и я до сих пор помню, каким болезненным и отчего-то волнительным было это прикосновение, – вы перестанете жалеть себя.

Пожалуй, только такой стимул мог заставить меня согласиться на то, что случится совсем скоро: поддаться богам.

– Гарри! – Рон тормошит меня за плечо, в глазах – беспокойство. После того, как я упал в обморок на лекции Люпина, друзья носятся со мной так, будто я хрустальный. Раздражающая, навязанная опека, которая хрустит на зубах. Если бы они знали, от чего действительно стоило бы попытаться уберечь меня… Если бы они знали.

– Иду, иду, – тут же поднимаюсь на ноги, шагаю к кафедре, опускаю листок с выполненным тестом на стол… Дамблдор смотрит на меня с пониманием и тревогой, словно знает, в глубине голубых глаз не прячется призрак смеха.

– Гарри, мальчик мой, – мягко произносит он, и меня тошнит от жалостливых ноток в голосе старика. Не надо меня жалеть. Я сам себя жалею – больше, чем стоило бы. – С тобой всё в порядке? Ты выглядишь невыспавшимся…

Моя уверенность в том, что он знает, граничит с непоколебимой. Я прищуриваюсь. Тонкий дипломатический ход почти впечатляет – он не говорит ни о чём, что могло бы быть связано с богами, но намекает: прячет подтексты в слова, в выражение лица, даже в косматые седые брови…

– Всё в порядке, сэр, – во мне откуда-то столько злости и бессильного раздражения, что хочется зарычать. – Вы извините, я… опаздываю на дополнительные занятия.

– О, как замечательно, что ты не хочешь останавливаться на достигнутом, Гарри! – восклицает довольный старик, и я скашиваю глаза на дверной проём: там маячит веснушчатое лицо Рона, терпеливо ждущего меня. Потерпи, приятель, ещё чуть-чуть. – А с кем же ты практикуешься? Дай-ка подумать… должно быть, за тебя взялся профессор Люпин! Он всегда питал к тебе особую слабость…

– Нет, я занимаюсь не с ним, – до боли впиваюсь пальцами в чёрную змею лямки рюкзака. – С профессором Снейпом.

Я вижу, как прячется вспыхнувшее было в его взгляде замешательство, как после секундного размышления Дамблдор улыбается:

– Какая замечательная новость! Наконец-то вы с профессором Снейпом смогли найти общий язык. Право, я так рад, мой мальчик… Надеюсь, он сможет тебе помочь.

Я вскидываюсь, как пуганый пёс, после последнего предложения, бледнею, невольно отступаю на шаг. И выдавливаю:

– Простите, сэр, мне уже пора.

Я спасаюсь почти бегством, не оборачиваясь, зная, что старик смотрит на меня, тяжело облокотившись на стол; уже в дверях улавливаю краем уха – или сознания – глухое «Никто, кроме него, не сумеет», но, может быть, это мне только кажется.

– Чего он от тебя хотел? – Рон кивает в сторону подоконника, и мы усаживаемся здесь, прижавшись к стеклу. Я пожимаю плечами, упираюсь затылком в стену, обнимаю рюкзак… И легко – потому что делал это десятки, сотни раз за последние недели – лгу ему:

– Да насчёт моих занятий со Снейпом вызнавал.

– Всё ещё поверить не могу, что ты на полном серьёзе попросил этого ублюдка с тобой заниматься, а он ещё и согласился, – Рон качает головой, принимая за чистую монету каждую мою полуправду. – Мне иногда кажется, что тебе стоило бы всё-таки провериться у врача, Гарри. Обмороки, навязчивые идеи, неожиданная дружба со Снейпом… – он показушно двигает бровями, и мы смеёмся. Проходящий мимо Забини смотрит на нас со странной смесью зависти и презрения – и отворачивается. А я вдруг вскакиваю на ноги, бросаю Рону, что сейчас вернусь, и бегу за Забини, и хватаю его за плечо, и торопливо произношу:

– Послушай… я хотел спросить.

– Какая честь, ко мне обратился сам Поттер. Чего тебе? – он выглядит паршиво: воспалённые белки глаз, складки у губ. Я сжимаю зубы, игнорируя вспыхнувшее внутри чувство раздражения, отвечаю мягко, почти дружелюбно:

– Это насчёт Драко.

Его лицо преображается моментально – на долю мгновения сквозь равнодушие проступают боль и ужас. Но уже через секунду передо мной стоит прежний Блейз Забини, лучший друг Драко Малфоя, потерявший его. У меня не выйдет выразить свои соболезнования, но я могу спросить – о том, что было важно для Драко и теперь важно для меня.

– Ты знал? – выдыхаю я, почти уверенный в том, что Забини непонимающе нахмурится, но он внезапно воровато оглядывается, как карманник, которого заприметила полиция, и, найдя укромный уголок, решительно тянет меня туда:

– О таком говорят не в коридоре, Поттер.

Я машу Рону, без слов прося забрать мой рюкзак и кинуть на парту в аудитории, он кивает, моё глупое сердце на секунду сжимается от глухой нежности: Рон, дружище… Забини прижимает меня к стене, выдыхает прямо в лицо:

– А тебе-то откуда об этом известно?

Я едва заметно улыбаюсь. Надо же – у Драко хватило смелости рассказать ему. Я не найду в себе ни мужества, ни жестокости признаться друзьям в том, что меня убивают боги. Вместо ответа поворачиваю голову, сдёргиваю с шеи нелепый цветастый шарф. Ранка на несколько пальцев ниже уха – диаметром в два мизинца. Снейп говорит, ей осталось совсем немного. Дня два, может, три.

– Поттер… – Забини сжимает мои запястья, подаётся ближе, чуть ли не вжимаясь носом в мою щёку, от него пахнет дорогим парфюмом и усталостью. Совсем не полынью. Не приготовленными собственноручно лекарствами, не терпеливой усталой лаской. Не Снейпом. Глаза у него встревоженные и воспалённые – не спал ночь или две. – Ты же понимаешь, что…

– Понимаю, – я обрываю его резко, затягиваю шарф потуже, вскидываю подбородок. – Но я хотел поговорить не об этом. Драко… во время этого… – прикасаюсь ладонью к шее, морщусь, как от удара. Слова выходят неловкими, неправильными. – С ним что-то происходило? Я имею в виду его состояние, характер…

Забини продолжает сжимать мои запястья. Закрывает глаза. Я вижу, как ходят желваки под тёмной кожей, как лёгкая дрожь отчаяния от потери прорывает его броню. Прости, Блейз. Прости. Я не хотел напоминать тебе, но мне нужно знать – если мне суждено стать вместилищем для богов…