– Потерял? Должно быть, на кафедре, – она тихо невесело смеётся. – Ты не поверишь, кто нашёл его.

Я закрываю глаза. Больно прикусываю язык. И обречённо, без доли вопросительной интонации, произношу:

– Снейп.

– Точно! – Гермиона протягивает мне на ладони мой мобильник. И вдруг хмурится, начинает что-то судорожно искать в сумке, пока не выуживает оттуда двойной тетрадный лист. И извиняющимся тоном произносит:

– Он просил передать, это расписание контрольных и пересдач… Он сегодня рвал и метал, Гарри. Больше обычного. Дал большую практическую.

Этого следовало ожидать. Я прикрываю глаза и приподнимаю уголки губ в намёке на улыбку. Надо же, джентльмен – передал Гермионе «потерянный» мной телефон, потрудился составить расписание пересдач. Только вот как мне появиться в следующий раз на его занятии, я не знаю. Страшно, под кожей – иголки.

– Спасибо, Герм, – глажу её по плечу, стискиваю в руке её тёплые пальцы. – Не волнуйся. Я немного приболел. Завтра уже приду.

Ложь обжигает язык и бумажным шариком скатывается по горлу вниз.

Вопреки всем моим протестам и заверениям в том, что я уже почти совсем здоров, Гермиона готовит мне куриный бульон. Я давлюсь пересоленным делом рук замечательной, доброй, ласковой подруги, совершенно не умеющей готовить, и что-то мычу в ответ на её болтовню. Спрятанный в карман список контрольных жжёт кожу через ткань джинсов. Я откуда-то знаю – Снейп не мог оставить моё позорное бегство без комментария. А кому ещё передавать, возможно, довольно однозначного содержания послание, если не Гермионе, которая никогда и ни за что не заглянет в этот лист? Она наверняка и у Снейпа получит зачёт автоматом.

Думать о нём не страшно, просто странно тяжело, будто бы что-то нависло надо мной, надавило на меня, сжало в мучительно крепких объятьях. Когда Гермиона уходит, я уговариваю себя, что не стану читать. По крайней мере, не сейчас. Мне следует подготовиться к занятиям, времени мало.

Спустя две минуты упорной внутренней борьбы я с затаённой дрожью в сердце выуживаю из кармана расписание. Изящный почерк, тонкие буквы, чуть косящие влево – контрольная в эту среду, важный коллоквиум через три недели…

И сложенный вчетверо листок внутри.

Я разворачиваю его со смешанными чувствами: любопытства, неловкости и детского страха. Но бумага не наливается алым и не кричит на меня, выплёвывая едкие слова. Здесь всего пара фраз, я глотаю их жадно, как пленник пустыни – драгоценную воду.

«Мистер Поттер,

не смею надеяться на то, что узнаю, по какой причине вы решили сбежать из моего дома и не прийти на занятие, но рассчитываю увидеть вас на следующем. Будьте добры, не валяйте дурака и возвращайтесь; если станет слишком поздно, я не смогу вам помочь.

С.С.

P.S. Рекомендую приехать ко мне как можно скорее».

Приехать как можно скорее! Чёрт бы его побрал! Он даже ничего не помнит… думает, что я, как глупый ребёнок, испугался его откровений. Или просто испугался – без продолжения. А мне, мне как вернуться, если я не забыл?

Письмо остаётся лежать на столе.

Нет у меня сил к нему ехать. Боги отступили, оставили в покое; может быть, решили, что им стоит поискать кого-то ещё, не Гарри Поттера, для своих забав? Может быть, всё происходившее мне просто мерещилось, а горькие отвары Снейпа избавили меня от галлюцинаций? Может быть… может. Не поеду. Не могу. И ни одна сила меня не заставит.

Я так непробиваемо уверен в этом, когда ложусь спать, что просто обязан ошибиться.

И, разумеется, я ошибаюсь.

***

Они не приходят с наступлением сумерек, не заползают, перебирая бесчисленными мохнатыми лапами, на мою постель, не наваливаются сверху и не клацают челюстями у самого моего лица. Их нет – даже мелких и серых, незаметных, привычно гнездящихся в уголках потолка. Их нет. Должно быть, потому я и не могу уснуть: странное чувство тревоги, ничем не оправданное и ни к чему не ведущее, щекочет подсознание. Я так отвык от своего дома, подумать только! Мне кажутся чужими эта кровать, слишком мягкая в сравнении с продавленным диванчиком в чужой гостиной, и эта дверь, в которой не маячит высокий худой силуэт Снейпа, и эти голые стены, не прячущие в себе десятки, сотни книг, написанных кем-то когда-то. И даже я сам, одетый в лёгкие штаны, кажусь себе незнакомцем – будто есть ещё один Гарри Поттер. Спать хочется немилосердно. Ноют и чешутся глаза, зевки рвут горло. Поворачиваюсь на бок, укрываюсь пледом, сжимаю зубы. Спи, Гарри, чёрт бы тебя побрал! Это не так сложно – ты засыпал здесь миллион раз. Спи.

Но из головы не идёт сцена нашего поцелуя. Его губы, горячие, твёрдые, его напористые, резкие прикосновения, его безжалостная ласка – я не просил о ней и не хотел её, так почему чувствую себя сейчас так, словно это я виноват в произошедшем? Закрываю глаза. Широким круговым движением тру виски. Спать. Спать.

Уснуть сегодня мне удаётся одним чудом, не иначе; лишь под утро, извертевшись на сбившихся простынях, я проваливаюсь в дремоту. А потому особенно мучительной оказывается трель будильника, разрывающая воздух спустя несколько часов. Я слепо шарю ладонью вокруг себя в поисках телефона, пока не нахожу и не отключаю звук, со стоном роняю лицо в подушку… Ощущение такое, будто по мне всласть прошлись ногами, наподдав напоследок под рёбра коваными каблуками сапог. Бреду в ванную, яростно чешу колючую щёку, близоруко щурюсь. Отражение невесело усмехается мне, будто намекая: «Краше в гроб кладут». Отвожу взгляд раньше зеркального двойника и включаю воду. Не знаю, как долго я торчу здесь, старательно умываясь, бреясь и силясь оттереть с кожи следы мешков под глазами, но когда я, посвежевший и почти проснувшийся, выхожу из ванной, вдруг оказывается, что я опаздываю. На завтрак не остаётся времени; я в спешке натягиваю джинсы, не сразу попадая ногами в штанины, вскакиваю, ероша и без того походящие на воронье гнездо волосы, оглядываюсь в поисках рубашки… Последний рывок – на кухню, наскоро сообразить что-нибудь вроде бутерброда, пусть это и грозит задержкой. На ходу жуя сыр, прохожу мимо стола… и замираю. Медленно, боясь поверить собственным глазам, возвращаюсь назад. Я спокоен. Просто пальцы почему-то трясутся, когда я поднимаю вчерашнюю записку Снейпа.

Кто-то вычеркнул все слова, оставил только два, исковеркав одно из них.

…не смею надеяться на то, что узнаю, по какой причине вы решили сбежать из моего дома и не прийти на занятие, но рассчитываю увидеть вас на следующем. Будьте добры, не валяйте дурака и возвращайтесь; если станет слишком поздно, я не смогу вам помочь…

Меня накрывает отвратительным приступом тошноты, и я цепляюсь пальцами за стол, напуганный, выбитый из колеи. Проклятый лист! Комкаю в ладони, озираюсь пугливо, как заяц, за которым гонится сотня охотников, торопясь, путаясь в движениях и вдохах, выуживаю из шкафа давно забытый там коробок спичек…

Он горит неохотно, будто сопротивляясь пожирающей силе пламени, горбится, как старуха, выпрашивающая мелочь, пока не сдаётся и не чернеет. Только теперь я понимаю, что почти не дышал, и спасительный кислород обжигает лёгкие. Господи. Значит ли это, что я зря поверил в милосердие богов? Значит ли это, что сейчас они подбираются ко мне со спины, выбирая удачное время для нападения? Резко поворачиваюсь вокруг своей оси, но позади никого – даже крохотного паука. Почему-то это не приносит мне облегчения. Боже, я становлюсь параноиком не хуже Снейпа. И всё же… Руки ещё дрожат, когда я решительно выуживаю из кармана джинсов телефон и, плюя на то, что опаздываю, нахожу в самом конце списка контактов его номер. Две извивающиеся змеи вместо букв, чёрное пятно вместо фона. Целую вечность я держу большой палец над круглым зелёным значком, готовый вызвонить его даже с того света…

А потом медленно опускаю телефон обратно в карман.

«Трус», – ехидно выплёвывает голос в голове.

В аудиторию я прихожу через десять минут после начала пары. И пусть. И ладно. Люпин замечает меня, конечно, хотя ничего не говорит и не сбивается с мысли – пару секунд посверлив меня взглядом, он отворачивается и продолжает: