Питер запустил руку в волосы, отворачиваясь.

— Чем могла провиниться такая булочка? — проворковал Уэйд, и Питер в эту секунду почти возненавидел его привычку превращать всё в фарс. — Такая очаровательная маленькая булочка, как Пити! Нет, дело совсем не в ней.

— Вот, значит, как.

Питер вцепился в лямку рюкзака. Сейчас он предпочёл бы остаться с Флэшем — ловить удары, не имея ни шанса защититься, сглатывать соль и металл. Только не… только не так.

— Нет, — вдруг сказал Питер твёрдо, встряхивая головой и сжимая зубы. Нет, он не будет бесхребетной тряпкой, не сейчас. — Пойдём.

— Что? — Уэйд посмотрел на него растерянно, но Питер уже решился: он схватил Уэйда за руку и потащил за собой. Уилсону ничего бы не стоило высвободиться из столь ненадёжного плена — всего лишь тонких пальцев, стиснувших его запястье. Но он почему-то сдался и покорно побрёл следом.

Питер не хотел думать о том, чем могла быть вызвана подобная послушность.

Питер вообще не хотел думать об Уэйде. Не сейчас — он боялся, что тогда растеряет запал и все слова, скопившиеся под языком, а это…

Ему повезло, что он жил совсем рядом со школой. Ему повезло, что Уэйд не пытался отговорить его.

Уэйд вообще шёл молча. И это пугало.

Питер так, чёрт возьми, боялся. Если бы этот придурок только знал.

— Давай, вперёд, — сказал он хмуро, вталкивая Уэйда в квартиру первым и захлопывая за ними дверь. Прижался к косяку. Нервно выдохнул. Вот теперь… теперь мужество отказало ему.

Уэйд стоял молча, спрятав руки в карманах джинсов, нахохлившийся и измученный, и смотрел на него.

Питер провёл по волосам дрожащей рукой.

— Может, чаю? — по крайней мере, голос не подвёл его.

Уэйд безразлично пожал плечами, и Питер со вздохом кивнул в сторону кухни. Им обоим следовало успокоиться, так что он заварил ромашковый. Пальцы немилосердно дрожали.

— Пей, — сказал он хмуро, вталкивая Уэйду в руки чашку. И разом ополовинил свою. Прислонился бедром к кухонному столу, прикрыл глаза. И выпалил:

— Послушай, если ты больше не хочешь со мной общаться, ты можешь сказать прямо.

Уэйд, сделавший глоток, подавился чаем. С трудом справившись с кашлем, он вскинул голову и переспросил:

— Что?

Питер нервно потёр ободок чашки.

— Ты слышал. Я просто… я просто не понимаю, что происходит. Почему ты… мы же всегда…

Ромашка не помогала. Сердце взлетело до горла.

— Малыш, — сказал Уэйд мягко, — дело не в те…

— А в ком тогда?! — рявкнул Питер, с грохотом опуская чашку на столешницу. — В тебе? Не смеши меня, Уилсон, я прекрасно знаю все эти отговорки! Мне нужна причина! Мне нужно, чёрт возьми, понять, что с тобой такое! Думаешь, ты можешь так поступить со мной? Просто перестать… перестать…

Горло сдавило спазмом.

Питер рухнул на стул, как подкошенный, и закрыл лицо руками.

— Я не знаю, — сказал он глухо, — я не знаю, как объяснять тёте Мэй, что ты не придёшь, потому что больше не хочешь меня… со мной… я даже не знаю, как объяснить это себе самому!

Уэйд вскочил, чудом не обернув на себя чашку, схватил Питера за руку, стиснул запястье горячими пальцами, хрипло прошептал:

— Нет, нет, всё не так. Я бы никогда…

— Ты бы никогда что? — Питер поёжился и вцепился зубами в нижнюю губу.

— Я бы никогда не бросил тебя, — сказал Уэйд неожиданно серьёзно, едва ощутимо касаясь большим пальцем его вены. Питеру взвыть хотелось от этого робкого, неловкого прикосновения. — Но, Пит, послушай… я не могу. Просто не могу.

Питер закрыл глаза, силясь выровнять дыхание. Хотелось по-девчачьи разреветься, ринуться Уэйду в объятия, вжаться мокрым лицом ему в шею…

Глупые, стыдные желания.

— Тогда в чём дело? — спросил Питер почти ровно. — Всё же было хорошо. Всё же… ты готовился к полуфиналу, и…

— Было. Но…

— Что-то случилось?

— Да, — тихо согласился Уэйд, выпуская его руку, и Питер едва не всхлипнул от острого, отчётливого ощущения потери. — Что-то случилось.

Уэйд отвернулся. Питер несколько секунд сверлил взглядом его широкую спину, обтянутую красной тканью худи, потом всё же решился. Встал, надеясь только, что подкосившиеся ноги не поведут его в самый ответственный момент, шагнул ближе… робко коснулся ладонью чужой лопатки. Уэйд не пошевелился, только окаменел под его рукой, словно боялся, что Питер может сделать ему больно.

— Уэйд, послушай, — сказал Питер, сражаясь с желанием прижаться к нему всем телом, зарыться носом в светлые волосы, втянуть запах тела и Уэйда, — это не… неважно. Что бы это ни было. Наша дружба… я… я слишком дорожу ею. А ты пытаешься её уничтожить.

— Нет! — Уэйд вздрогнул, дёрнулся, будто собирался повернуться к нему лицом, но всё-таки остался на месте, повинуясь тихому «ш-ш-ш» и прикосновению второй ладони. — Всё не так, Питер, я не…

— Я знаю, — легко согласился Питер, хотя, конечно, он не знал и потому боялся. — Ты просто… ты просто можешь поделиться со мной всем. Любой проблемой. И мы придумаем, как её решить. Вместе. Как всегда.

— Как всегда, — эхом откликнулся Уэйд. Осмелев, Питер обнял его поперёк живота и всё же прижался пылающим лбом к лопаткам. Голова шла кругом — от близости Уэйда и страха. Сумасшедшее было сочетание.

— Уэйд, пожалуйста, — мягко шепнул Питер. — Я всю неделю думал, что я… надоел тебе или…

Уэйд молчал.

Сердце Питера бухало где-то в животе, яростно вколачиваясь в рёбра. Разочарованный и уязвлённый этим молчанием, он разжал руки, шагнул было назад…

Развернувшийся к нему лицом Уэйд схватил его за запястья так крепко, что это было даже больно. Но Питер не зашипел и не попытался вырваться — только поднял голову.

— Обещай, что ты не будешь меня жалеть, — свистящим шёпотом произнёс Уэйд, наверное, до синяков стиснув его руки. — Обещай.

Глаза у него сейчас были серые-серые, как штормовое небо, и Питер боялся, что этим штормом вот-вот накроет и его самого.

Он еле разомкнул пересохшие губы.

— Обещаю.

Хватка Уэйда стала почти невыносимой. А потом — исчезла.

— Хорошо, — тихо сказал Уэйд. И замолк на несколько секунд. Его взгляд упал на запястья Питера, теперь украшенные вязью следов от пальцев, и его лицо исказила болезненная гримаса. — Чёрт, Пит, я…

— Неважно, — Питер спрятал руки за спину. — Всё хорошо, Уэйд. Так что… что случилось?

Кажется, в Уэйде шла внутренняя борьба: он молчал, лишь изредка приоткрывая пересохшие губы, словно отвечая самому себе, а после вдруг встряхнул волосами, как большой мокрый пёс, и взглянул на Питера остро и беззащитно.

— У меня рак.

У Питера в ушах зашумело. Он невольно отступил назад — и тут же дёрнулся, заметив, как искривились губы Уэйда, и порывисто шагнул к нему, и обнял, так крепко, как только мог. И прошептал куда-то ему в плечо, сражаясь с дрожью в голосе:

— Всё… всё хорошо. Ты справишься. Мы справимся.

Уэйд обнял его осторожно, как будто не мог поверить, и робко. Коснулся его спины. И усмехнулся:

— По крайней мере, не скорпион, а то, знаешь, все скорпионы такие мудаки…

— Придурок, — Питер фыркнул, закрыл глаза, всё же потёрся носом о его шею — по инерции, бездумно — и тут же замер, испугавшись собственного порыва. Но Уэйд ничего не сказал ему. Уэйд только погладил его по волосам. И выдохнул:

— Спасибо.

— Рано радуешься, ковбой, — ответил Питер, поднимая голову. — Ты меня ещё возненавидишь! Потому что я заставлю тебя разобраться с этим дерьмом. Что говорят врачи? Какие прогнозы? Когда планируется…

Уэйд делано застонал.

***

— У меня только одно условие, — сказал Питер много, много позже. Они сидели на кровати, поедая пиццу, и Уэйд ловил сырные нити языком (а Питер, возможно, пялился). Уэйд недоумённо промычал что-то с набитым ртом, его брови сошлись на переносице. Питер смущённо потёр подбородок. — Ну, я просто хочу… хочу, чтобы ты всё же закончил год. А для этого нужно появляться в школе хоть иногда, смекаешь?

— Пифи! — пробулькал Уэйд и проглотил непрожёванный кусок. — Я тут бедный и несчастный больной! Мне положено лежать в кровати, томно вздыхать и флиртовать с какой-нибудь грудастой медсестричкой!