— Вы же понимаете, — говорил Питер опять и опять, нервно и спокойно, с улыбкой и без. — Он — наша главная надежда на кубок. Вы же не хотите потерять такой шанс?

Директор вздыхал и поджимал губы. Но каждый раз шёл на уступки.

— Он вернётся к финальному матчу, — обещал Питер, и губы у него еле заметно дрожали. — И сдаст все экзамены на приличный балл. Я готов поручиться за него.

Мистер Смит качал головой.

Питер уходил победителем.

Легче от этого не было.

Вечером, после очередного посещения Смита, Питер, не удержавшись, написал Уэйду смс.

Глупую коротенькую смс.

«Надеюсь, у тебя всё хорошо».

Он не ждал ответа — Уэйд будто намеренно отмалчивался, словно от этого становилось легче. Но телефон неожиданно завибрировал.

«просто отпад, детка! я бы отправил тебе пару селфи, но, боюсь, ты намочишь штанишки, а я женщина, а не стиральная машина!»

Уэйд был таким придурком.

Питер так тосковал по нему. Питеру сейчас… Питеру сейчас было так стыдно за те жестокие слова, что он бросил в порыве злости! Нет, Уэйд и впрямь поступил как трус, Уэйд и впрямь сбежал, не позволив Питеру помочь ему, но…

Но теперь Питер понимал.

Конечно, понимание облегчения не приносило. И, конечно, понимание никак не избавляло от глухой боли где-то в груди.

Но, может быть…

Может быть, Уэйд не бросал его.

Может быть, Уэйд собирался вернуться.

Если сможет.

Когда сможет.

И если Питер ещё мог верить хотя бы во что-то, то в это он верил всем своим по-прежнему глупым, по-прежнему разбитым и по-прежнему любящим Уэйда Уилсона сердцем.

***

— Смотрю я на тебя, Паркер, и удивляюсь, — сказал Флэш, нагнавший его и схвативший за плечо. Питер растерянно замер — Томпсон и впрямь в основном обходил его десятой дорогой, а тут подошёл, один, без дружков, и теперь шагал рядом с ним…

— Чего надо? — устало спросил Питер, поправляя лямку рюкзака. Флэш состроил гримасу. Куртки на нём не было.

— Ты же должен ныкаться по углам и рыдать, как брошенка, — протянул он лениво, перекатывая слова на языке, как жвачку. — А вместо этого бегаешь к старому козлу и упрашиваешь не отчислять Уилсона. На кой?

Питер мог бы послать его к чёрту. Их с Томпсоном отношения уместней всего было бы назвать холодной войной — и он не обязан был откровенничать с без пяти минут врагом.

Но он зачем-то ответил.

— Ты же всё знаешь, — вышло устало. Питер остановился, потёр лицо, и Томпсон остановился тоже. — Из-за чего он уехал. Уверен, ты-то в курсе.

— Именно поэтому я и удивляюсь твоему упорству, — удивительно, у них выходил почти цивилизованный разговор. Необычное чувство.

— Это всё равно не твоё дело, — Питер пожал плечами, покусал губы. — Он просто… должен вернуться. И, уж прости, он — капитан. Всегда им был. Всегда им будет. Без него вы не победите.

Флэш открыл было рот.

Он был отвратительным мудаком, этот Флэш, и он ненавидел Питера так яростно, как только мог ненавидеть один человек другого. Но с Уэйдом…

Питер, по правде, так и не постиг до конца природу отношений Уэйда и Томпсона: они не были друзьями, скорее приятелями, а больше всего — соперниками, вечными конкурентами в борьбе за первое место чёрт знает в чём. И всё же… было что-то ещё. Что-то, чего Питер не понимал.

Что-то, что сейчас заставило Флэша промолчать. Будто он был согласен. Будто ему нечего было возразить.

— А ты, Паркер? — спросил он вместо того, чтобы заспорить. — Ты без него — что?

Питер мягко улыбнулся ему. Полюбовался изумлённым вытянувшимся лицом, пожал плечами, давая бессловный и оттого особенно искренний ответ, и, отвернувшись, продолжил путь. Нагонять его Флэш не стал.

***

Питер лёг спать с предчувствием чего-то хорошего — странным, почти незнакомым, до того он от этого предчувствия отвык. Столько было всего плохого…

Слишком много и для десятка таких, как Питер.

Но он почему-то верил. Верил, засыпая, в то, во что не верил больше никто.

До матча оставалось меньше недели, у мистера Смита сдавали нервы, учителя недовольно поджимали губы, а Питер…

Питер ждал.

…На следующее утро Уэйд написал ему. Сам. Первым. Неожиданно, как и всегда, и так вовремя, словно чувствовал. Словно сквозь разделявшие их мили ощутил, как отчаянно Питер нуждался в нём сейчас — много больше, чем когда-либо прежде.

Питер долго смотрел на экран телефона. Всё думал, что всё это окажется чудесным сном, миражом, галлюцинацией… чем угодно.

Но…

«через полчаса в нашем месте»

Их место… знакомый до боли школьный двор, изученный вдоль и поперёк. Питер, по правде, почти не заглядывал туда после того, как Уэйд исчез. Это было… больно. Он боялся воспоминаний, боялся их силы, их власти над ним; боялся, что они — шелест жухлых осенних листьев, блеск первого снега — окажутся для него слишком мучительны.

Удивительно — он пропустил весну.

То есть, конечно, Питер знал, что сейчас уже апрель, что снег давно растаял, и на смену хмурым тучам пришло яркое солнце. Но только теперь, ступая по новой ярко-зелёной траве, он вдруг осознал, что это — весна.

Уэйда он узнал сразу, даже со спины. Слишком знаком был этот широкий разворот плеч. Эта толстовка. Уэйд был в капюшоне и, услышав шаги Питера, не обернулся. Только тихо сказал:

— Я и правда поступил как трус.

Оживающее сердце заколотилось где-то у Питера в рёбрах.

— Да, — согласился он и сделал ещё шаг к Уэйду. — Но ты вернулся.

Уэйд повернулся к нему. Его лица почти не было видно, так низко нависал на лоб капюшон; весь он, непоколебимый, крепкий, огромный, вдруг показался Питеру ужасно хрупким и уязвимым. И лишь спустя долгое мгновение Питер понял почему.

— Как ты похудел… — сказал он с безотчётной болью, протягивая руку и дотрагиваясь до чужой груди. Одежда и впрямь висела на Уэйде мешком. Сколько он потерял? Должно быть, добрых двадцать фунтов.

Уэйд перехватил его запястье.

— Подожди, — сказал неожиданно хрипло, будто кричал, пока не сорвал голос. — Подожди, я… я должен кое-что тебе сказать.

Питер молча поднял на него взгляд.

— Я так боялся, — Уэйд слабо усмехнулся. — Так боялся, что тебе придётся… смотреть на это. Смотреть на то, как я умираю. Как меня собирают по кусочкам после каждого сеанса химиотерапии. Знаю, это было предательством, и я не надеюсь на прощение, но…

— Уэйд, — Питер сглотнул горький ком, шагнул ещё ближе. — Я знаю, знаю, я всё понял, тебе не нужно…

— Нет, постой, — Уэйд перебил его, скользнул робкой лаской по запястью, поджал губы. — Я решил, что так будет лучше. Пятьдесят на пятьдесят, помнишь? И если бы я умер… если бы даже химия не помогла… ты бы запомнил меня тем, кем я был до всего этого. Уэйдом Уинстоном Уилсоном. Капитаном футбольной команды. Твоим лучшим другом. Тем, кто так долго был в тебя влюблён и ещё дольше не мог этого понять.

Питер всё-таки всхлипнул. Уэйд сжал его руку сильнее.

— Всё позади, Пит. Позади, слышишь? — сказал он с неожиданной горячностью. — Я выиграл счастливый билет. Но теперь… я… если ты решишь, что такой я тебе не нужен, я пойму. Даже ес…

Питер заткнул ему рот ладонью. И сдёрнул капюшон одним рывком.

А потом замер на секунду.

Пока ткань скрывала черты лица, то, как ужасно похудел Уэйд, было не слишком заметно — но теперь невозможно было не увидеть обострившиеся скулы, запавшие щёки, резкий скол подбородка… и…

Питер не раздумывал ни секунды.

— Ты такой идиот, Уэйд Уилсон, — сказал он мягко, борясь с удушающей, отчаянной нежностью. Глаза Уэйда — голубые-голубые, ярче всего на свете — вспыхнули, и нежность эта прорвалась наружу, и, не в силах противиться ей, Питер приник к исхудавшему, но всё ещё сильному и надёжному телу.

И провёл в короткой ласке дрожащими пальцами по абсолютно лысой голове.

На этот раз Уэйд поцеловал его первым.

========== I’ll be there by your side ==========

— Как тебе это удалось? — ЭмДжей тронула его за плечо, упала рядом на сочную зелёную траву, взметнулось воздушное жёлтое платье. Питер состроил нарочито непонимающее лицо, и она рассмеялась. — Я имею в виду, провести старика Харриса. Я же знаю, Уэйд сам не написал бы итоговый тест, так что давай, делись секретом, мистер Самый-Умный-Парень-Школы.