Ему даже дурно было от того, как это оказалось приятно — пусть поцелуй не продлился и нескольких мгновений, пусть губы Уэйда, эти шершавые тёплые губы, не разомкнулись податливо, как в его самых смелых, самых несбыточных мечтах, и юркий язык не скользнул ему в рот.

Он хотел бы этого. Он так бы этого хотел.

И потому чувствовал себя совершенно омерзительным.

Тётя Мэй, уходя на работу, потрепала его по волосам и велела успокоиться. Ещё и улыбнулась загадочно, по-женски, будто что-то знала. Но Питеру всё равно было страшно и стыдно. Что, если Уэйд никогда не рассматривал его с такой точки зрения? Что, если Питер всегда был для него лишь другом, и все эти совершенно невообразимые пошлые шутки — уэйдовские шутки — были, в конце концов, только шутками?

— Хватит вести себя как девчонка, Питер Паркер, — решительно сообщил он своему отражению. Зеркальный двойник скорчил рожу и поморщился, запустил пятерню в волосы, взлохмачивая их ещё сильнее, а после тут же торопливо пригладил их. Лучше не стало — выглядел он откровенно жалко. Питер закусил губу. Чертыхнулся. Глянул на время, чертыхнулся снова и, схватив рюкзак, рванул к двери. Что ж, попереживать он успеет по дороге — а мистер Джонс не терпел опозданий.

Он влетел в класс за пару секунд до того, как прозвенел звонок. Упал за парту, ни на кого не глядя, отгородился рюкзаком и уставился на доску с прилежанием, какого ещё не знал этот несчастный предмет. И всё равно краем глаза успел заметить пустующий стол Уэйда.

Питер не знал, чего в нём было больше, облегчения или разочарования.

Что ж, очевидно, Уэйд решил прогулять занятия. По крайней мере, это давало Питеру отсрочку. И, быть может, крошечный шанс на то, что Уэйд успеет забыть о случившемся.

Как же. Забудет.

Губы горели. Питер дотронулся до них кончиками пальцев и тут же отдёрнул руку — рот знакомо запекло, словно Уэйд был здесь, целовал его, сжимал его в своих объятиях.

Питер хотел бы, чтобы это было правдой.

Он вытащил из сумки учебник и открыл его, невидящим взглядом уставившись в разворот.

Это было сродни трансу или, быть может, сну: где-то на периферии сознания раздавался бубнёж учителя, но слова сливались в неразборчивую кашу, а перед глазами всё плыло. Питер давно решил бы, что заболел, не знай он — а он знал это хорошо, — почему не может сосредоточиться. Почему чудом не выпал ещё из дрожащих рук чёртов учебник.

Питер был так влюблён.

Питер так облажался.

Скрипнула дверь; он, как и все присутствующие, невольно вскинул голову, надеясь и боясь, что это Уэйд.

Это и впрямь был он. Вошёл в кабинет как ни в чём не бывало, притворил дверь и ухмыльнулся уголком рта. Мистер Джонс от такой наглости даже подавился язвительным «молодой человек»; застыл, комично хватая воздух ртом, схватился за парту, но взгляд у него был недобрый.

Питер почти физически ощутил всю силу этого взгляда, этого молчаливого «какого чёрта».

— Простите за опоздание, — бросил Уэйд наконец небрежно. Он по-прежнему ухмылялся, но теперь ухмылка напоминала злой оскал. — Возникли… проблемы.

У Питера даже дыхание перехватило — он всё ждал, что желчный мистер Джонс выставит Уэйда вон и отправит к директору, велев не возвращаться в кабинет.

Этот день был полон сюрпризов. Мистер Джонс остро взглянул на Уэйда, а потом выражение его лица изменилось — на нём мелькнуло что-то сродни переживанию, — и он хрипло прокаркал:

— Что с вами, Уилсон?

Только теперь Питер разглядел и неестественную бледность, и испарину на лбу Уэйда; но Уэйд лишь отмахнулся и легкомысленно отозвался:

— Всё в порядке, мистер Джонс. Могу я сесть?

— Да, да… конечно, — отозвался мистер Джонс неожиданно взволнованно. То есть Питер, разумеется, знал, что он тоже был человеком и наверняка был способен на какие-то переживания, но видеть это воочию оказалось неожиданно странно. Будто бы он позабыл, что и у учителей, даже у самых жёстких и требовательных, были чувства, и иногда эти чувства прорывались сквозь привычное вежливое равнодушие.

А потом ему стало совсем хреново.

Флэш смотрел на Уэйда. Нет, не так, Флэш пялился, и взгляд у него был по-лисьи хитрый, и улыбался он с таким превосходством, с такой насмешкой, что Питер невольно судорожно сглотнул. Непонятно было, как этот едва уловимый звук смог привлечь внимание Флэша, но тот лениво повернул голову и уставился теперь на Питера.

А потом осклабился.

И Питер хотел бы, чтобы ужасная догадка, пришедшая вдруг ему на ум, оказалась всего-навсего расшалившимся воображением. Или паранойей. Чем угодно, но не правдой.

Уэйд молча прошёл мимо замерших в изумлении одноклассников и тяжело опустился на стул. Его парта была совсем рядом с питеровской, руку протяни — дотронешься до обтянутого рваными джинсами колена. Но Питеру было страшно даже повернуть голову в его сторону.

Особенно теперь, под пронзительным взглядом Флэша.

Что ж, это было жалко. Питер готов был признать. Но взглянуть на Уэйда до самого конца урока он так и не решился.

Не решился бы, наверное, и потом, сбежал бы… но почему-то после звонка помедлил, нарочито неторопливо складывая учебники в сумку, и краем глаза покосился на Уэйда: тот всё ещё сидел на месте, низко опустив голову, так, что увидеть его лицо было невозможно, и молчал.

Флэш покинул класс одним из последних. И на прощание заговорщически подмигнул Питеру.

Питер едва ли обратил на это внимание. Он всё медлил и медлил, всё ждал, что сейчас Уэйд встанет и как ни в чём не бывало начнёт болтать о всякой ерунде, но Уэйд продолжал сидеть, не шевелясь и не поднимая головы.

И тогда Питер решился.

Он осторожно дотронулся до чужого плеча, ненавидя себя за эту робость, и тихо позвал:

— Уэйд?

Уэйд не ответил. Питер нервно оглянулся на дверь, но никто не спешил нарушить их уединения; у него не было теперь ни одного оправдания собственному страху.

Он должен был.

— Уэйд? Что-то случилось?

— Всё нормально, — как-то сухо отозвался Уэйд и едва заметно повёл плечом, сбрасывая руку Питера. Питер даже не представлял, что такая мелочь может уязвить его так сильно. Он разозлился моментально, больше на себя, на собственную нерешительность, на дрожь в коленях, и недовольно процедил сквозь зубы, сжимая их с такой силой, что заныла челюсть:

— Посмотри на меня, чёрт возьми.

— Тебе лучше уйти, — холодно ответил Уэйд.

Может быть, это и правда было бы лучше.

Может, ему и правда стоило.

Но Питер нутром чуял, что что-то случилось; и, не выдержав, он сграбастал Уэйда за волосы, вынуждая запрокинуть голову.

Уэйд явно этого не ожидал. Да Питер сам от себя не ожидал такой дерзости, и в другое время он непременно полюбовался бы изумлённо распахнувшимися глазами Уэйда, голубыми-голубыми, полными неверия и странного истеричного веселья, но он смотрел не на них — он смотрел на перемазанные в крови губы, на тонкую алую струйку, тут же устремившуюся вниз, к подбородку, на метнувшуюся было к носу, но тут же безвольно опустившуюся обратно на парту руку, тоже перепачканную красным.

— Чёрт, — только на это его и хватило. — Чёрт… твою мать.

— Всё нормально, — упрямо прогнусавил Уэйд. Будто было хоть что-то нормальное в кровотечении из носа, будто можно было говорить подобное, выглядя так, как выглядел сейчас он… Питер запретил пальцам дрожать. Суетливо порылся в рюкзаке, с трудом отыскав чистый платок, прижал к лицу Уэйда, сосредоточенно оттирая от кожи подсыхающую кровь, огляделся, будто что-то в этом классе могло подсказать ему, что теперь делать… С жалобной, жалкой ноткой выдохнул:

— Я вызываю скорую.

— Нет! — Питера спасли лишь рефлексы: он успел схватить Уэйда за плечи, удерживая от явно неудачной идеи вскочить на ноги, зло поджал губы.

— Нет? Какого чёрта, Уэйд? Тебе нужна помощь! Что, если кровь не остановится? Я, знаешь ли, не врач! Я не знаю, что надо делать в подобных случаях! Ты просто…

Уэйд перехватил платок, на секунду дотронувшись до его пальцев, и Питер невольно отдёрнул руку. Наверняка Уэйд помрачнел не от этой невольной реакции — точно не от неё.