крылами радуги касаясь!..
Слова застыли на губах,
нет восклицаний и вопросов.
И вместо веры – только страх
и медных солнц
в карманах россыпь.
Ищу пропавшую тебя,
как Шлиман призрачную Трою,
ещё как будто бы любя,
но так устав от этой роли.
Женская дуэль
Страшнее нет дуэли женской,
нет беспощадней поединка.
Доведено всё до гротеска,
и оттого ужасно дико.
Бушует боль в глазах безумных,
и на губах кривится мщенье.
Здесь будет жарко, будет шумно,
и битва до изнеможенья.
И закипает кровь, но скоро
она рекой в траву прольётся.
А секундантов уговоры
напрасны.
Вот уж вышло солнце…
Готова сцена для трагедий,
и декорации готовы.
Сильнее мести нет на свете
из-за обиды ерундовой.
Но не из пьесы эта схватка,
клинки звенят не понарошку.
И остриё воткнет подарком
На грудь рубиновую брошку.
Смертельным криком день разбудят
бедой напуганные птицы,
и колокольным перегудом
качнутся выцветшие выси.
Одна из двух обнимет землю,
замрёт,
как будто бы устала…
Нет победителей в дуэли,
и нет у смерти пьедестала.
Отключаем время
Тело белое твоё, как снег,
мысли чёрные мои, как уголь,
звёзд далеких россыпи в окне
да луны пшеничная краюха.
Вперемешку явь и полусон
на границе будущего с прошлым…
Лунный свет, как воск мадам Тюссо…
Мы плывём туда, где всё возможно.
Крестик твой, как маятник, летит
вверх и вниз, нам вечность обещая.
Где-то в центре Млечного пути
невзначай мы время отключаем.
Притаились тени по углам,
тишина звенит тугой струною…
Ты мосты свои уже сожгла -
в этом мире нас осталось двое.
Городской блюз
Город неприкаянный, беспечный,
я тебя до одури люблю:
новых улиц каменные свечи,
подворотен старых тихий блюз.
Отражаюсь в незнакомых окнах,
отраженье города во мне…
Я бываю и творцом, и богом,
а бываю нищего бедней.
Провода расчерчивают небо.
Перекрёстков красные глаза…
И мостов протяжная нелепость
да сквозняк в зелёных волосах.
Тополиный пух целует скверы,
чайки кру̒жат над твоей рекой.
И в разлуке, если будет скверно,
я во сне сбегу сюда тайком.
И когда вдруг станет очень трудно,
по уснувшим улицам пройдусь.
Я – твой сын, отчаянный и блудный,
пью взахлёб твою ночную грусть.
Суккуб
Живёт с одним, другого – любит
и пишет третьему стихи.
Она из племени суккубов,
она из демонов стихий.
Себя не знать – её призванье.
Вчера она – мадам де Сталь,
сегодня – в роли дерзкой дряни
и героини в догги-стайл.
А как хитра – порок искусен,
и мы не ангелы отнюдь.
Но, впрочем, ей не до дискуссий.
Ну, вот и ночь…
– Гарсон, меню!
Смертельные ласки
На реке собирала кувшинки
И с небес воровала луну,
Всё ждала, кто бы сделал ошибку,
К берегам твоим манким прильнув.
Сладкой песней меня зазывала,
Обещая волшебные сны,
И ткала из воды покрывало
И дразнила нарядом цветным.
Я шагну в эту дивную сказку -
Мне уже пропадать всё равно.
Подари мне смертельные ласки,
Опои меня терпким вином…
Джесси и Рэмбо
У меня есть мой друг непутёвый,
я зову его ласково – Рэмбо.
Даже сытый он голоден снова,
просит сволочь – дай чёрного хлеба!
У меня есть ещё и подруга,
урождённая фрау фон Джесси.
Обожаю, хотя она – сука,
и живот ей чешу от депрессий.
А собачью не вытравишь верность -
за тобою в огонь или в воду.
Если рядом их нету, мне скверно…
Я люблю вас, разбойные морды.
Штрафные роты
Роты штрафные – не для парадов,
Не для медалей и орденов.
Роты штрафные, смерть им не рада -
Братской могилы нету следов.
Время срывает знаки различий
И обрекает – первый-второй.
Минное поле… Мат без приличий.
Смерть не обманешь тихой мольбой.
Кто-то за веру, кто за награду -
Могут не верить только они.
В спину свои же лупят взаправду.
С пулями салки – эй, догони!
Чёрные лица не от загара,
Чёрные слезы не от обид.
Подлое счастье – выжить до завтра:
Чтобы до кро̒ви, но не убит…
И в аду бывает холодно
И в аду бывает холодно,
и в раю бывает жарко.
Всё звонит по ком-то колокол
между Хэмом и Ремарком.
Вот и мы в стране потерянных,
но у нас опять фиеста -
три товарища размеренно
пьём за Эриха с Эрнестом.
Драй Мартини с Кальвадосами
не в чести у маргиналов.
Водка с вечными вопросами…
Только жалко – водки мало.
Апельсиновые мячики,
мы и Осень на скамейке…
В три пластмассовых стаканчика
наливаем по линейке.
Голоса басят негромкие,
время стынет на запястьях.
Листья жёлтою позёмкою
заметают наше счастье.
Для чего мы жили, силимся
разгадать промежду прочим,
позабыв Шекспира Вильяма –
пусть помянут, но не к ночи.
Без восторгов и патетики
на полотнах календарных
ставим нолики и крестики.
Эта живопись бездарна.
Чертит жизнь свои отметины –
будто паzzлы из морщинок.
В сердце каждого – картечины,
а в крови – любви токсины.
Как идёт нам неприкаянность,
седина почти мальчишек.
Всё случилось, но нечаянно,
словно в песне «Чижик-Пыжик».
«Летучий Голландец» forever
Гудит в снастях незрячий ветер.
Ни звёзд, ни солнца, ни луны.
На том ли ты, на этом свете?
Когда и света нет, увы…
Нет сожалений, ожиданий,
воспоминаний – ни-че-го.
Ты – сумасшедший странный странник.
Куда? Откуда? Для чего?
Тебе неведом порт приписки.
Обрывки якорных цепей
стучат в борта со звоном низким
и в пустоту кричат
– Ничей!
