Но кресло было пустым, ломаные тени раздражали — только дрожащий отсвет снега немого разгонял тьму.

Когда мистер Баттеркап проснулся, по его коже неизвестно почему бежали мурашки ужаса.

Однако ночь была тихой, а лунный свет играл на мягком снегу.

Засыпая, он проворчал от недовольства, что слышит гулкий кашель мистера Винджери, сейчас ничего слышно не было.

— Он спит, — сказал он сам себе, но не мог объяснить себе, почему неведомый инстинкт заставил его сжаться в комок и укрыться в теплом убежище одеяла.

Вечер с его шествиями теней должен был показаться ему более враждебным, чем эта бесшумная и совершенно светлая ночь. Мистер Баттеркап не боялся ночи, но голоском более тонким, чем волос ребенка, он жалобно простонал:

— Ну что же творится здесь?

Ничего не происходило. Лунный свет подчеркивал тишину ночи и ничего больше.

— Что это может быть? — проскрипел он тем же тоненьким голоском.

И вдруг из глубины неподвижной ночи пришел ответ.

Он пришел в виде тяжелого стука свинцовых подметок без всякого эха.

Эти шаги звучали в доме и теперь наполняли его мрачным и монотонным гулом.

— Мистер Винджери! Мистер Винджери! — позвал мистер Баттеркап.

Его крику ответил лишь непоколебимые шаги. Казалось, они покидают номер гостя. Он хотел воспротивиться налетающему безымянному ужасу, который накатывал, как темные волны, и попытался отшутиться:

— Что я жаловался на отсутствие компании… Сначала был один, потом явился Винджери.

Он перегнулся через перила, но ничего не увидел, хотя лестничная клетка была наполнена серебристым светом.

Шаги раздавались на нижних ступеньках лестницы.

— Э!.. — проблеял мистер Баттеркап. — Мистер путешественник… мистер последний путешественник… хоть покажитесь.

Но его голос был по-прежнему тонок и едва преодолел трясущиеся губы.

Он замолчал, даже не думая больше призывать мистера Винджери, но заставил себя спуститься вниз.

Шаги теперь звучали в холле, хотя мистер Баттеркап не слышал ни скрипа открывающихся дверей, не щелканья ключа в замочной скважине. Шум затерялся в глубинах подвала.

Позже хозяин гостиницы признал странным свое поведение — он даже не удосужился прихватить какое-нибудь оружие.

Шаги стихли, и безмолвие дало ему мужество осторожно продолжить спуск.

Он двигался с такими предосторожностями, что показался сам себе вором в собственном доме. Дверь номера мистера Винджери не была заперта на ключ, хотя в трех местах висело объявление: «Запирайте на ночь ваши двери». Он бесшумно распахнул дверь.

Лунный свет тут же позволили мистеру Баттеркапу увидеть всю драматическую и мрачную сцену.

Мистер Винджери лежал на кровати, его голова тонула в подушке, а черный провал рта открылся в беззвучном крике, который словно продолжался и теперь. В открытых глазах отражался голубоватый свет луны, бьющий в окно.

— Умер!.. — прошептал мистер Баттеркап. — Умер! Боже, ну и дела!..

Пару секунд спустя он, забыв обо всем, несся на верхние этажи. Вдруг послышались шаги, пересекшие холл и поднимающиеся по лестнице.

Если бы какой-нибудь ученый муж однажды сказал мистеру Баттеркапу, что в эту минуту седьмое чувство, родственное непогрешимому инстинкту самосохранения животных, овладело всем его существом, готов поспорить, что он встретил бы подобное утверждение недоверчивым пожатием плеч или попросту отмахнулся бы от него. Но сейчас, без всяких сомнений, мистер Баттеркап убегал охваченный безраздельным ужасом.

Противный внутренний голосок человеческой логики с первой минуты воздержался от совета спрятаться в каком-нибудь уголке, полном теней, и чем-нибудь вооружиться.

Настойчивый инстинкт наполнял его душу:

«Надо бежать! Против этого все бесполезно, абсолютно бесполезно!»

Мистер Баттеркап добрался до последнего этажа мансард, где жил обслуживающий персона и курьеры, споткнулся в беспорядочном нагромождении мусора, оставленного недовольной прислугой. Шаги доносились из номера в номер, словно кто-то проводил тщательный осмотр.

— Он в 12, — пробормотал хозяин гостиницы, — в 18… в 22… в 29. Боже, он уже в моей спальне!

У него на сердце захолонуло при мысли, что ночной Незнакомец движется среди привычных и личных вещей, от которых он только что бежал, но которые никак не покидали его воспоминаний.

В последней мансарде для служанок он заметил в углу гипсовый бюстик святого и кусочек освященного дерева. Неожиданная мысль посетила его: он воздвиг в коридоре хрупкую баррикаду из мебели и водрузил на самом верху бюстик святого и священную веточку.

— Он должен пройти здесь и тогда…

Мистер Баттеркап весьма бы затруднился объяснить, что за личность этот «Он».

Впрочем, у него не оставалось времени ни на раздумья, ни на логические выводы. Тяжелый шаг грохотал по ступенькам, которые вели к его убежищу.

Еще никогда шум не казался ему столь зловещим и угрожающим. Ему казалось, что все здание вопит от ужаса.

— Еще выше, — простонал несчастный беглец.

Он забрался на чердак, покрытый ковром из пыли, пустой и звонкий, со скрипучим полом, словно уложенным лунными плитами.

Мистер Баттеркап обвел чердак безумными глазами.

Могло ли это пустое помещение, полное пыли и паутины, стать жалкой декорацией его агонии? Вдруг он коснулся тонкой металлической лестницы — бельведер! Он бросился наверх, люк в потолке качнулся, но не повернулся на петлях, буквально заваренных пылью и грязью. Коридор перед мансардами загудел, потом шаги преодолели бессильную баррикаду.

— Даже это его не остановил, — прошептал хозяин гостиницы, размазывая по лицу слезы, и отчаянным ударом, от которого разом заболели голова и плечи, распахнул скрипучий люк: его встретила голубая ночь в блестках снега и сиянии звезд.

Бельведер был широкой террасой, возвышающейся над окружающей местностью.

Мистер Баттеркап никогда здесь не был. Даже наклонившись на стуле, он испытывал сильнейшие приступы головокружения.

— Лучше спрыгнуть вниз, — воскликнул он, — чем ждать, что это доберется до меня.

Он прошел по мягкому снегу до крайних перил. Его сердце ощущало невероятную тоску.

Вдали, на черной дороге вдоль моря друг за другом двигались два огонька, а желтый глаз маяка мола бесстрастно пронзал мрак.

— Скорее… скорее… — всхлипнул хозяин гостиницы..

Пронзительный скрип железа заставил его вздрогнуть — его издавали ржавые перекладины лестницы… Шум становился все сильнее и уже достиг люка.

Мистер Баттеркап вдруг различил длинный стержень громоотвода, отсвечивающий в лучах луны. Икнув от ужаса, он схватился за него, перебрался через балюстраду и с отчаянным криком заскользил в пустоту.

Что-то выпрыгнуло на террасу.

Близкие огоньки облизали горизонт.

В глубине заснеженного углубления железной дороги зажегся зеленый свет, стекла маленького вокзала белели от ледяного света ацетиленового фонаря. Еще невидимый первый поезд лениво прогудел вдалеке. Мистер Баттеркап вылез из-за штабеля пропитанных креозотом шпал, которые всю ночь служили ему убежищем, и, хромая от боли в суставах и окровавленных руках, с безумным видом бросился к маленькому вокзалу. Он бежал к крохотному зданию, освещенному и обитаемому, который казался ему самым желанным оазисом в мире.

Только в одиннадцать часов утра, после униженного примирения с начальником вокзала и разъяснений врача, приехавшего на велосипеде из соседней деревни и сообщившего, что мистер Винджери умер от застарелой чахотки, мистер Баттеркап решился на обход гостиницы.

Он не нашел ничего подозрительного и уже был готов во всем обвинить одиночество, страх и виски, когда выбрался на террасу бельведера.