Об этом свидетельствует книга пророка Даниила, в первой части которой описываются жизнь пророка и современные ему события в вавилонском и мидо-персидских царствах.
Отец часто читал мне её, поэтому Ветхий Завет я знаю лучше всего. Мой взгляд скользит по стопке книг на столике передо мной, которые я только что взял в библиотеке. Не бог весть, какие издания, но всё же я люблю перечитывать знакомые с детства строки, как будто в моей голове вновь оживает тихий и вкрадчивый голос отца. Моя рука сама собой тянется к потрёпанному кожаному переплёту с золотым теснением и открывает четвертую главу книги пророка Даниила.
″…Ещё речь сия была в устах царя, как был с неба голос: „тебе говорят, царь Навуходоносор: царство отошло от тебя! И отлучат тебя от людей, и будет обитание твоё с полевыми зверями; травою будут кормить тебя, как вола, и семь времён пройдут над тобою, доколе познаешь, что Всевышний владычествует над царством человеческим и даёт его, кому хочет!“ Тотчас и исполнилось это слово над Навуходоносором, и отлучён он был от людей, ел траву, как вол, и орошалось тело его росою небесною, так что волосы у него выросли как у льва, и ногти у него — как у птицы. По окончании же дней тех, я, Навуходоносор, возвёл глаза мои к небу, и разум мой возвратился ко мне; и благословил я Всевышнего, восхвалил и прославил Присносущего, Которого владычество — владычество вечное, и Которого царство — в роды и роды…″
Я закрываю книгу и долго смотрю прямо перед собой в пространство. То, что дало великому царю небывалую силу, в Библии описывается, как проклятье, от которого он излечивается, отрекаясь от язычества, обращаясь к иудейской вере. Как-то я спросил отца: ″Отчего люди считают проклятием дар, делающий царя отличным от других?″ И он ответил мне в своей привычной тихой манере: ″Оттого, что люди никогда не смирятся с тем, что на свете есть вещи неподвластные их пониманию. Эти вещи обречены носить клеймо тьмы до скончания времён, обретая форму зла. Однако не зло будоражит их умы, а собственный страх перед бездной под ногами, именуемый Смертью. ″ Так считал мой отец…
″Всегда помни, что смерть ходит рядом″.
Я знаю это. Я помню. Смерть — самое жестокое и пугающее проявление природы. Она охотится за всеми живыми существами, населяющими нашу планету. Смерть — это судьба, и отрицать или клеймить её злом — есть проявление величайшей глупости на свете, потому как мы все рождаемся, чтобы когда-нибудь умереть. И абсолютно нет никакой разницы, в какой форме придёт она за нами — застигнет ли внезапно в постели родного дома или отразится в зрачках убийцы… Смерть — это ничто, она делает нас вновь ничем, обнуляя и возвращая туда, откуда мы на самом деле пришли. И это знание единственное, что способно по-настоящему закалить наш дух. Потому как только при осознании и принятии смерти, можно обрести истинную свободу любому человеку, несмотря на происхождение. Однако человек слеп, слишком горд и беспечен, считая себя вправе делить мир на чёрное и белое, и давать имена явлениям, о которых он не имеет никакого представления. Это понимал великий царь Навуходоносор, это понимал мой отец, это понимала моя мама, а теперь это понимаю и я.
Тяжело вздыхая от внезапно нахлынувших на меня воспоминаний из детства, я отпиваю ароматный кофе из белой фарфоровой чашки и убираю книги в сумку, устало откидывая густую чёлку со лба. Это происходит вновь… Я опять чувствую голод… Он коварно подкрадывается через слабость и лёгкую дрожь в руках, делая меня рабом своих инстинктов. Время снова не на моей стороне…
Неожиданно ко мне подходит девушка, ставит передо мной стакан с карамельным латте и начинает смущённо говорить о том, что она давно наблюдает за мной и хотела бы познакомиться поближе. Девушка робко улыбается мне, нерешительно теребя край своей блузки. Она хорошенькая с этим нежным лицом в форме сердечка и большими серыми глазами. Румянец окрашивает её щёчки в трогательный розовый цвет. У неё великолепная фигура, но всё, о чем я могу думать в этот момент — какова её плоть и кровь на вкус. Я смотрю на её шею, где так маняще бьётся пульс её жизни и чувствую, что ладони покрываются липким потом, а во рту начинает вырабатываться слюна.
Я резко отвечаю девушке, что не настроен знакомиться с ней ближе, и замечаю, как её безоблачная улыбка разочарованно увядает. Чтобы подчеркнуть, что разговор окончен, я резко встаю из-за стола и направляюсь к выходу небольшого кафе, находящегося неподалёку от колледжа Джубан. На моё место тут же садится пожилой господин с подносом сладостей. Я слегка принюхиваюсь — от него чувствуется тошнотворный запах болезни и стариковской мочи. Его плоть пахнет тленом и начавшимся разложением, пусть даже сам пожилой господин отрицает собственное умирание. Какой потрясающий контраст — два человеческих существа, но такая разная судьба. Одна пахнет сладко и желанно, а другой кисло и вызывает отвращение. Я морщусь от запаха и поспешно покидаю кафе, бросая рассеянный взгляд на девушку, которая продолжала с тоской глядеть мне вслед. Глупый маленький кролик. Знала бы она, что только что избежала смерти, не стала бы так на меня смотреть…
Оказавшись на улице, я быстро смешиваюсь с толпой. Как же мне одиноко бродить среди этих зомбированных и делать вид, что я ничем не отличаюсь от них. Я пытаюсь вглядываться в лица прохожих, стараясь уловить своих братьев по крови. Но тщетно… Об этом предупреждал мой отец, что так будет, пока я не встречу ЕЁ, и тогда моя планета потеряет привычную орбиту и ринется со всей скоростью к новому Солнцу. К новому смыслу жизни… Но пока я бреду в одиночестве и думаю о ней, единственной, кто имеет для меня значение… Моей несравненной фее с белокурыми волосами и глазами бездонной синевы… Все идёт, как нужно… Я улыбаюсь…
***
— Так что скажешь, Усаги? — голос Минако вернул меня в реальность.
Я оторвала взгляд от книги и посмотрела на вопросительные лица моих подруг и мистера Нефрита Сайто. Мы впятером сидели в его кабинете, куда он пригласил нас зайти после занятий, предлагая обсудить организацию Осеннего Фестиваля. Дело в том, что наша великолепная пятёрка состояла в студенческом оргкомитете, председателем которого являлась Рей. Не то, чтобы я была фанатом организовывать социальную студенческую жизнь, но поскольку моим подругам это нравилось, под их совместным напором пришлось стать активным участником и мне. Таковы уж были негласные правила нашего маленького товарищества — один за всех, и все за одного. Мои подруги просто горели энтузиазмом, когда речь заходила об организации чего-нибудь во имя чего-нибудь. Я всегда была в полном восторге от их решимости и целеустремлённости. Глядя на них, я тоже заражалась этим огнём. Однако после того, что произошло между мной и Ятеном в субботу, все эти разговоры стали выглядеть пресновато. Ничто больше не занимало мой ум и чувства, как этот чёртов белобрысый.
— Так что вы думаете, мисс Цукино? — повторил вопрос Нефрит Сайто, нарушая тишину затянувшейся паузы.
Я перевела взгляд на мистера Сайто, как будто удивляясь тому факту, что он находился прямо передо мной и явно ждал от меня какой-то реплики в ответ. Его кабинет был той самой декорацией, которая как нельзя лучше оттеняла привлекательность молодого мужчины. Чистые поверхности, аккуратно расставленные книги на полках, репродукции картин в стиле Пита Мондреана вместе с дипломами и сертификатами на стенах — все сияло яркой холодностью и свежестью. Мне было несколько неуютно находиться в такой стерильной чистоте, и поэтому я не сразу нашлась что ответить.
