– Ты… серьезно? Или ты играешь со мной?

– Серьезно ли я? О да!

– Эрнест, я… – Девушка снова взяла его за руку и заглянула в глаза. – Ты действительно любишь меня так же, как… теперь мне не стыдно это произнести… как я люблю тебя?

Эрнест чувствовал себя ужасно. Поцеловать молодую женщину – это одно, он и раньше делал это, но подобный всплеск чувств испугал его, это было гораздо больше того, на что он рассчитывал. Какая-то его часть чувствовала удовлетворение при виде того, какие сильные чувства испытывает к нему Флоренс – однако Эрнест отдал бы все, чтобы она не испытывала подобных чувств. Он колебался, не в силах ответить сразу.

– Как ты серьезна! – наконец смог сказать юноша.

– Да, – просто ответила она. – Я серьезна, я давно уже серьезна. Вероятно, ты достаточно хорошо меня узнал, чтобы понять: я не та женщина, с которой можно играть. Надеюсь, что и ты тоже – серьезен, иначе худо будет нам обоим.

С этими словами она отбросила его руку, словно она жгла ее.

Эрнест попытался взглянуть на все холодно и рассудительно – и нашел, что положение совершенно ужасно. Что нужно сказать или сделать, он не знал, поэтому стоял молча, и молчание помогло ему больше, чем любые слова.

– Вот как, значит… Я тебя напугала, Эрнест. Это потому, что я люблю тебя. Когда ты меня поцеловал, мир вокруг сделался так прекрасен, и я словно услышала музыку небес. Ты пока еще не понимаешь меня – я слишком неистова, я знаю – но иногда я думаю, что сердце мое глубоко, словно море, и что я могу любить в десять раз сильнее, чем все эти легкомысленные женщины вокруг меня. Я могу так любить – а могу и ненавидеть.

Подобные слова никак не могли успокоить Эрнеста.

– Ты странная девушка, – тихо сказал он.

– Да! – отвечала она с улыбкой. – Я знаю, что я странная; но пока я с тобой – мне так хорошо, а когда тебя нет – моя жизнь пуста, и в голове мечутся только горькие мысли, словно летучие мыши. Однако, доброй ночи! Мы ведь увидимся завтра на танцах у Смитов, не правда ли? И ты будешь танцевать со мной? И ты не должен танцевать с Евой, помни! – или, по крайней мере, не слишком часто – иначе я буду ревновать, а это будет плохо для нас обоих. Так значит – доброй ночи, мой дорогой, доброй ночи! – и она снова подняла к нему свое пылающее личико для поцелуя.

Эрнест поцеловал ее – у него не было иного выхода – и она ушла. Он смотрел ей вслед, пока ночные тени не поглотили ее фигурку, а затем уселся на большой валун, растерянно вытер лоб и засвистел.

По крайней мере, попытался засвистеть!

В ту ночь Эрнест спал очень плохо: вчерашняя сцена никак не шла у него из головы, и он проснулся в угнетенном состоянии, которое всегда следует за неприятностями, совершенными глупостями и неумеренным употреблением салата из омаров. Его мрачное настроение не мог развеять даже прекрасный солнечный день; напротив, он, скорее, усугубил его. Эрнест был неопытен в любовных делах, но, даже будучи неопытным, понимал, что впутался в крайне неловкую ситуацию. Он нисколько не был влюблен в мисс Чезвик – скорее, он опасался Флоренс. Она была, как он и говорил вчера, так ужасно серьезна. Будучи всего на год старше Эрнеста, она, тем не менее, обладала таким сильным и жестким характером, такой волей к достижению своих целей, которыми вряд ли могли похвастаться представительницы ее пола в любом возрасте. Об этом-то он знал уже давно – он лишь не мог предположить, что вся эта воля и страсть будут с такой силой направлены именно на него.

Злосчастный поцелуй словно распахнул ворота шлюзов ее души – и теперь поток чувств Флоренс грозил смыть несчастного Эрнеста Кершо. Он понятия не имел, что ему теперь делать. Поначалу он хотел рассказать все Дороти и спросить у нее совета, но инстинктивно догадался, что делать этого не следует. Затем он подумал о Джереми, но отказался и от этой идеи. Что мог знать Джереми о подобных вещах? Эрнест даже и не догадывался, что Джереми буквально распирает от его собственной сердечной тайны, заговорить о которой ему мешало смущение.

Чем дольше Эрнест размышлял, тем яснее ему становилось, что у него остался лишь один безопасный выход из неприятного положения: бегство. Да, это позорно, что правда то правда, но, по крайней мере, Флоренс не сможет последовать за ним. Он уже давно договорился с одним из университетских друзей отправиться путешествовать во Францию в конце августа, то есть – недель через пять. Что ж, он поменяет планы и отправится в путь немедленно.

Частично утешившись этой мыслью, он принялся одеваться, готовясь к вечеру у Смитов, где ему снова предстояло встретиться с Флоренс; большим облегчением было думать, что уж там-то она не будет требовать от него новых поцелуев. Танцы должны были начаться после лаун-тенниса, Дороти и Джереми собирались участвовать в турнире и потому уже ушли. Эрнест, по понятным причинам, отказался – и собирался ограничиться одними танцами.

Когда он вошел в бальный зал особняка Смитов, уже началась первая кадриль. Пробираясь между гостями, Эрнест почти сразу наткнулся на Флоренс Чезвик, которая сидела рядом с Дороти, а позади девушек маячила огромная фигура Джереми. Казалось, обе девушки ждали Эрнеста, потому что Флоренс немедленно освободила ему место на скамье и пригласила сесть рядом. Эрнест сел.

– Ты опоздал, – негромко заметила она. – Почему ты не пришел на теннис?

– Я полагал, что наша команда и без того укомплектована, – ответил Эрнест, кивая в сторону Джереми и Дороти. – Почему ты не танцуешь?

– Потому что меня никто не приглашает! – довольно резко ответила Флоренс. – Кроме того, я ждала тебя.

– Джереми! – обернулся Эрнест к другу. – Флоренс говорит, ты не пригласил ее на танец.

– Не говори ерунды, ты прекрасно знаешь, что я не танцую.

– Конечно! – вставила Дороти. – Это сразу бросается в глаза: во всем зале нет более несчастного на вид человека, чем ты.

– И такого же огромного, – ввернула Флоренс.

Джереми немедленно забился в угол, стараясь выглядеть меньше ростом. Его сестра была совершенно права: танцы были истинной пыткой для Джереми Джонса. Тем временем кадриль закончилась, и начался вальс, который Эрнест танцевал с Флоренс. Оба неплохо вальсировали, и Эрнест старался кружиться как можно больше, чтобы избежать любой возможности разговоров во время танца. Во всяком случае, пока не прозвучало ни единого намека на события вчерашнего вечера. Отведя после танца Флоренс на место, он спросил:

– Где твои тетушка и сестра, Флоренс?

– Сейчас придут, – коротко ответила девушка.

Следующий танец – галоп – Эрнест танцевал с Дороти, которая сегодня больше напоминала ребенка, нежели взрослую женщину, в своем белом муслиновом платье. Однако – ребенок или женщина – выглядела она очень привлекательно. Эрнест даже подумал, что никогда еще не видел, чтобы это серьезное маленькое личико с огромными голубыми глазами было столь красиво. Нет, Дороти не была хорошенькой – в общепринятом смысле слова, – однако ее лицо было одухотворенным, его словно освещала присущая ей доброта и вечное стремление заботиться о других…

– Ты сегодня прелестна, Куколка! – сказал Эрнест.

Она вспыхнула от удовольствия и просто ответила:

– Я рада, что ты так думаешь.

– Да, именно так я и думаю: ты – прелестна.

– Перестань, Эрнест! Разве ты не можешь подыскать кого-нибудь другого, чтобы потренироваться расточать комплименты? Зачем тратить их на меня? Я хочу посидеть.

– Честное слово, Куколка, не знаю, что на тебя нашло в последнее время – ты все время сердишься.

Она вздохнула и мягко ответила:

– Сама не знаю, Эрнест. Я и правда все время какая-то сердитая… но ты не должен смеяться надо мной. О, вот и мисс Чезвик с Евой идут сюда.

Эрнест и Дороти подошли к Джереми и Флоренс. Девушки уселись на скамейку, юноши встали рядом: Эрнест перед ними, Джереми позади. После слов Дороти оба молодых джентльмена стали оглядывать комнату, а Дороти и Флоренс с тревогой смотрели на Эрнеста. Так преступник со страхом и надеждой ждет приговора суда, который должен решить его судьбу…