Многие подходят ближе к оратору, среди них можно заметить М о р т е н а Х и и л я.

Д о к т о р С т о к м а н (продолжает). В последние дни я много думал – обмозговывал дело со всех сторон, чуть голову не сломал.

Ф о г т (кашляет). Гм, гм!

Д о к т о р С т о к м а н. Но в конце концов я разобрался, понял связь вещей и со всей ясностью увидел главное. Вот почему я стою сегодня на этой сцене. Я намерен сделать серьезные разоблачения, дорогие сограждане. Хочу поделиться с вами открытием гораздо большего масштаба, чем то, что наш водопровод отравлен, а лечебницу построили, коротко говоря, на чумном рве.

Г о л о с а с о в с е х с т о р о н (кричат). Ни слова о курорте! Не желаем о нем слушать! Не говорите о нем!

Д о к т о р С т о к м а н. Я уже сказал, что буду говорить об открытии, серьезнейшем открытии, которое сделал в последние дни – я открыл, что все источники нашей духовной жизни отравлены, а наше гражданское общество строится на лжи, этой моровой язве.

О т о р о п е л ы е г о л о с а (вполголоса). Чего он говорит?

Ф о г т. Инсинуация!

А с л а к с е н (хватается за колокольчик). Докладчик призывается к умеренности!

Д о к т о р С т о к м а н. Я любил свой город так высоко и сильно, как можно любить только отчий дом. Я уехал отсюда, едва повзрослев, и расстояние, разлука и воспоминания придали в моих глазах еще больше красоты и городу, и людям.

Жидкие аплодисменты и возгласы поддержки.

В чудовищном захолустье на крайнем севере я прозябал много лет. Встречаясь с живущими там людьми, рассеянными меж каменными осыпями несчастными созданиями, я не раз и не два думал: этим убогим было бы куда больше пользы от ветеринара, чем от меня.

Шепот в зале.

Б и л л и н г (откладывает ручку). Не-ет, ну такого я еще не слышал, убей бог!

Х о в с т а д. Это неуважение и поношение простого народа!

Д о к т о р С т о к м а н. Погодите… Я думаю, никто не может обвинить меня в том, что в дальних краях я забыл родной город. Как птица на гнезде высиживает яйца, так и я выпестовал план – план строительства курорта в нашем городе.

Аплодисменты и возгласы.

И когда судьба, наконец-то, смилостивилась и благосклонно позволила мне вернуться домой, мне казалось, что больше и желать нечего. Дорогие сограждане, у меня была только одна мечта: неутомимо, энергично работать во славу нашего города и общества.

Ф о г т (ни к кому не обращаясь). Хотя весьма странным образом…

Д о к т о р С т о к м а н. И я жил, ослепленный радостью, и нежился в этой слепоте. Но вчера утром – простите, точнее, позавчера вечером, – я духовно прозрел, глаза мои широко открылись, и первое, что я увидел, – безмерную глупость властей.

Ф о г т. Господин председатель!

А с л а к с е н (звонит). Властью, данной мне…

Д о к т о р С т о к м а н. Не цепляйтесь к словам, господин Аслаксен, это мелочно. Я просто хотел сказать, что осознал, какое беспримерное свинство учинили отцы города со строительством курорта. Начальников я на дух не выношу, навидался на своем веку. От них один урон, они топчутся, как козлы среди свежих ростков. Им непременно надо преградить дорогу свободному человеку, куда бы он ни повернулся и ни тыркнулся. Конечно, я хотел бы увидеть, как их изведут, точно прочую вредную живность.

Волнение в зале.

Ф о г т. Господин председатель, разве такие выражения допустимы?

А с л а к с е н (звонит в колокольчик). Господин доктор!

Д о к т о р С т о к м а н. У меня не укладывается в голове, что я непредвзято увидел этих господ только сейчас, ведь здесь, в городе, у меня перед глазами, можно сказать, ежедневно был ходячий пример… мой родной брат Петер… тяжелый на подъем тугодум, закосневший в предрассудках.

Смех, свист, шум. Катрина Стокман выразительно кашляет. Аслаксен отчаянно гремит колокольчиком.

П ь я н ы й (снова вернувшийся в зал). Это вы что ль про меня? Ну да, меня Петерсоном звать, но какого дьявола гонять меня…

С е р д и т ы е г о л о с а. Выведите пьяного! Взашей его!

Пьяного выводят.

Ф о г т. Кто таков?

С т о я щ и й р я д о м. Я его не знаю, господин фогт.

Е щ е о д и н. Он не здешний.

Т р е т и й. Вроде как торговец лесом из… (неразборчиво).

А с л а к с е н. Человек перебрал баварского. Продолжайте, господин доктор, но соблюдайте наконец умеренность.

Д о к т о р С т о к м а н. Ладно, сограждане мои, не буду больше поминать первых лиц. И если кто-то подумал, будто я призываю сей же час разделаться с этими господами начальниками, то он ошибся, причем серьезно. Потому что я лелею радостную и утешительную надежду, что эти мастодонты, это отсталое старичье из эпохи отживших идей сами уберутся в мир иной; чтобы приблизить их смертный час, помощь доктора не нужна. Тем более что вовсе не эти люди – главнейшая угроза обществу, не они деятельнее всех разлагают его основы и отравляют духовные источники, не они суть самые страшные враги правды и свободы в нашем обществе.

В о з г л а с ы с о в с е х с т о р о н. А кто тогда? Кто? Назовите их!

Д о к т о р С т о к м а н. Да, сейчас назову, слушайте. Ибо это и есть то эпохальное открытие, которое я совершил вчера. (Возвышает голос.) Главный враг свободы и правды – компактное большинство. Да, да, проклятое компактное либеральное большинство – вот кто! Теперь вы это знаете.

Невообразимый шум в зале. Чуть ли не все кричат, топают ногами, свистят. Какие-то мужчины в возрасте злорадствуют и украдкой переглядываются. Катрина Стокман в тревоге вскакивает. Эйлиф и Мортен угрожающе наступают на горланящих мальчишек. Аслаксен гремит колокольчиком, призывает к порядку. Ховстад и Биллинг говорят разом, но их не слышно. Наконец гвалт стихает.

А с л а к с е н. Председатель собрания ждет, что докладчик возьмет свои неосторожные слова обратно.

Д о к т о р С т о к м а н. Ни за что на свете, господин Аслаксен! Это подавляющее большинство нашего общества отнимает у меня свободу и запрещает мне говорить правду вслух.

Х о в с т а д. Большинство всегда право.

Б и л л и н г. И правда на его стороне, убей бог!

Д о к т о р С т о к м а н. Нет, большинство никогда не бывает право. Никогда, я сказал! Это очередная ложь, и свободный, думающий человек обязан бороться против такой догмы. Кто составляет большинство населения страны? Умные или недалекие умом? Нам придется согласиться, что по всему земному шару глупые в страшном, подавляющем большинстве. Но это же, черт побери, неправильно, чтобы недоумки командовали умными!

Шум и крики.

Давайте, давайте, вопите. Переорать меня вы можете, но возразить вам нечего. У большинства – к несчастью – сила и власть, но не правота. Прав я и еще несколько человек, единицы. Право всегда меньшинство.

Снова страшное возмущение, шум.

Х о в с т а д. Ха-ха, а доктор-то Стокман с позавчерашнего дня успел стать аристократом!

Д о к т о р С т о к м а н. Я уже сказал, что не собираюсь тратить слова на малочисленную шатию одышливых узкогрудых доходяг, которые плетутся в обозе позади всех. С ними живой пульсирующей жизни рассчитывать не на что. Но я думаю о тех немногих среди нас, единицах, кто привержен расцветающим истинам завтрашнего дня. Этот передовой отряд маячит далеко впереди – компактное большинство будет плестись туда еще много лет, – и там, на горизонте, эти думающие самостоятельно сражаются за новые истины, народившиеся так недавно, что они еще не успели дойти до большинства.