Сказка о кузнеце, укравшем лошадь Был кузнец непьющим. Ел, что Бог предложит. То ли от безумия, то ли от забот он украл однажды у соседа лошадь. Кузнеца поймали. И собрали сход… Дали слово старцу. Распростер он руки. Покатились слезы из-под дряблых век: «Люди! Я заплакал от стыда и муки!.. Вор у нас в деревне! Мерзкий человек!.. Мне стоять с ним больно. Мне дышать – противно! Пусть не станет вора на святой земле!..» Зашептались люди. В общем, выходило: кузнецу придется кончить жизнь в петле… И тогда поднялся старец (очень древний!) От волненья вздрагивал седины венец. Он сказал: «Подумаем, жители деревни!.. Что украли? Лошадь. Кто украл? Кузнец!! Он у нас – единственный! Нужный в нашей жизни. Без него – погибель! Бог ему судья… Мы, повесив вора, кузнеца лишимся! Выйдет, что накажем мы самих себя! Вдумайтесь!..» И люди снова зашептались. Спорам и сомненьям не было конца… И тогда поднялся самый главный Старец: «Правильно! Не надо вешать кузнеца!.. Пусть за свой проступок он заплатит деньги!.. А поскольку этот разговор возник, — есть у нас два бондаря. Двое! И – бездельники!.. Лучше мы повесим одного из них…» Умные селяне под домам расходятся. Курят. Возвращаются к мирному труду… Кузнецом единственным быть мне очень хочется! Если ненароком лошадь украду. Западнее Париж, Франсуазе Саган Пишу вам по праву ровесника, уважаемая Франсуаза… Возможно, вздохнув невесело, письмо вы поймете не сразу. То, над чем вы горюете, вы знаете лучше всего… Ходят по улицам люди возраста моего. В Лондоне и в Париже замашки у них одни. Свое поколение лишним всерьез называют они. Они вас считают знаменем неверия и порока. Они вас считают снадобьем и даже чуть-чуть пророком. Пророки обычно безжалостны, но я не под богом рос… Ответьте, пророк, пожалуйста, на очень нестранный вопрос: кому вы все ж таки лишние, парни, нарочно небрежные? Девчонки, модно подстриженные, не слишком гордые, грешные? Зачем ваши души выданы в липкие лапы молвы? Кому это все ж таки выгодно, чтоб лишними были вы? Чтоб вы обо всем забывали? Чтоб жизнь вам казалась тесною? Чтоб вы вином запивали песню, лишь с виду дерзкую: «Мы лишние. Мы неуемные. Нас понимает любой! Политики не признаем мы, а признаем любовь! Рабы разгулявшейся плоти, мы — лишнее поколение — унылое чувство локтя сменили на чувство колена. Мы лишние, лишние, лишние! Лишние нощно и денно!..» Конечно, все это — личное, личное ваше дело… Но вот к небрежному парню неумолимо и веско однажды — для вящей памяти — ляжет на стол повестка. «Я лишний… Не надо! Я лишний… С политикой я не знаком». Но рявкнет фельдфебель рыжий: – Прр-р-рямо-о! Бегом!! — А через пару суток в очень серьезный день парню дадут подсумок, в котором — сорок смертей. Потом поведут — погонят (он будет не лишним в строю!). И пуля его уколет в Африке, в первом бою… Над высушенной гвоздикой прошебаршит гром. И на песок тихий тихо вытечет кровь. Станет сердце неслышным. Небо застынет в глазах… «Не надо… Ведь я же лишний…» — успеет парень сказать. Но будет грохотом танка в землю вдавлена фраза! И все оборвется… Так-то, уважаемая Франсуаза. А где-то в своем Париже, которого не повторить, станет девчонка стриженая лишние слезы лить. Лишними станут подруги, лишним покажется март, лишними станут руки, привыкшие обнимать. Будет войной зачеркнут ее молчаливый Жан… Мне жалко эту девчонку. Мне этого парня жаль. Небрежного, лишнего парня, которому нравится бокс. Который в своей компании — по общему мнению — бог. Он говорит медлительно, он знает новинки джаза. Он очень не любит политики. |
