1963 Юноша на площади Он стоит перед Кремлем. А потом, вздохнув глубоко, шепчет он Отцу и Богу: «Прикажи… И мы умрем!..» Бдительный, полуголодный, молодой, знакомый мне, — он живет в стране свободной, самой радостной стране! Любит детство вспоминать. Каждый день ему — награда. Знает то, что надо знать. Ровно столько, сколько надо. С ходу он вступает в спор. как-то сразу сатанея. Даже собственным сомненьям он готов давать отпор. Жить он хочет не напрасно, он поклялся жить в борьбе. Все ему предельно ясно. в этом мире и в себе. Проклял он врагов народа. Верит, что вокруг друзья. Счастлив!.. …А ведь это я — пятьдесят второго года. Шла война «Та зима была, будто война…» Та зима была, будто война, — лютой. Пробуравлена, прокалена ветром. Снег лежал, навалясь на январь грудой. И кряхтели дома под его весом. По щербатому полу мороз крался. Кашлял новый учитель Сергей Саныч. Застывали чернила у нас в классе. И контрольный диктант отменял завуч… Я считал, что не зря голосит ветер, не случайно болит по утрам горло, потому что остались на всем свете лишь зима и война — из времен года! И хлестала пурга по земле крупно, и дрожала река в ледяном гуле. И продышины в окнах цвели кругло, будто в каждую кто-то всадил пулю!.. И надела соседка платок вдовий. И стонала она допоздна-поздно… Та зима была, будто война, — долгой. Вспоминаю и даже сейчас мерзну. Баллада о молчании Был ноябрь по-январски угрюм и зловещ. Над горами метель завывала. Егерей из дивизии «Эдельвейс» наши сдвинули с перевала… Командир поредевшую роту собрал и сказал тяжело и спокойно: «Час назад меня вызвал к себе генерал. Вот, товарищи, дело какое: Там – фашисты. Позиция немцев ясна. Укрепились надежно и мощно. С трех сторон – пулеметы, с четвертой – стена. Влезть на стену почти невозможно… Остается надежда на это „почти“. Мы должны — понимаете, братцы? — нынче ночью на чертову гору вползти. На зубах — но до верха добраться!..» А солдаты глядели на дальний карниз, и один — словно так, между прочим, — вдруг спросил: – Командир, может, вы – альпинист?.. — Тот плечами пожал: – Да не очень… Я родился и вырос в Рязани, а там горы встанут, наверно, не скоро… В детстве лазал я лишь по соседским садам. Вот и вся «альпинистская школа»… А еще (он сказал, как поставил печать!) там у них — патрули! Это значит: если кто-то сорвется, он должен молчать. До конца. И никак не иначе… …Как восходящие капли дождя, как молчаливый вызов, лезли, наитием находя трещинку, выемку, выступ. Лезли, почти сроднясь со стеной, — камень светлел под пальцами. Пар поднимался над каждой спиной и становился панцирем. Молча тянули наверх свои каски, гранаты, судьбы. Только дыхание слышалось и стон сквозь сжатые зубы… Дышат друзья. Терпят друзья. В гору ползет молчание. Охнуть – нельзя. Крикнуть – нельзя. Даже — слова прощания. Даже — когда в озноб темноты, в черную прорву ночи, все понимая, рушишься ты, напрочь срывая ногти! Душу твою ослепит на миг жалость, что прожил мало… Крик твой истошный, неслышный крик мама услышит. Мама… …Лезли те, кому повезло. Мышцы в комок сводило, — лезли! (Такого быть не могло!! Быть не могло. Но – было…) Лезли, забыв навсегда слова, глаза напрягая до рези… Сколько прошло? Час или два? Жизнь или две? Лезли!! Будто на самую крышу войны… И вот, почти как виденье, из пропасти на краю стены молча выросли тени. И так же молча — сквозь круговерть и колыханье мрака — шагнули! Была безмолвной, как смерть, страшная их атака!.. Через минуту растаял чад и грохот короткого боя… Давайте и мы иногда молчать, об их молчании помня. |
