Но, хотя сатурация земли человеческим родом наступила, и человек достиг совершенства, изменения, вследствие органического развития, в теле человека и его мозговой субстанция не прекратились, как не остановилась сама жизнь. Какая пища кроется в принципах Правильности для все растущих требований органически развивающейся мозговой субстанции? Кто знает, в какую сторону повернет завтра эта таинственная и страшная человеческая сила? Правильность установила строй неподвижности и незыблемости, общественный строй для умерщвления духа, ибо страшен свободный дух человека. Правильность есть самоубийство из-за трусости.

— Семен Яковлевич, к чему служат эти ламентации или грозный и пророческий пафос? Будущее еще не наступило; и, если мы не можем знать прошлого, то еще меньше можем мы воспринять будущее. Вы не описываете недочетов нашего общественного организма, а только обнаруживаете свое собственное недомогание. Человек нашей эпохи знает, что он, в действительности, одинаков и равен всякому другому человеку. Равенство прежних эпох было абстрактной идеей, только пустой фразой. Наука изменила человеческую природу и сделала равенство возможным в действительности. Равенство есть продукт науки. Человек изменился в своих отношениях к другому человеку — своему ближнему. Несмотря на многовековое учение древнего христианства о братской любви между людьми, истинные отношения были: вражда, ненависть и злоба, согласно древнему изречению: «Homo hominis lupus est».

Только в нашу эпоху совершенно исчезли зверские инстинкты в людях. Правильно так, как вы говорите, что свобода разбилась на мелкие доли и распределилась между всеми людьми и в своем малом виде стала совершенно незаметной и непознаваемой: это правильно, это так и, очевидно, иначе быть не может. Человек, по существу, не волен в своих действиях; его вольность и воля ограничены реальностью, т. е. всем остальным миром, включая и его собственный индивидуальный организм. В прежние эпохи человек, угнетенный чужой волей, страдал и для своего утешения обманывал себя великими призраками совершенной независимости и незапятнанной свободы. В настоящее время самообман не нужен, а потому и забыты прекрасные химеры и призрачные мечты; мы находим удовлетворение в знании, в науке о человеке и природе. Эпоха Правильности есть эпоха самоосуществляющейся истины. Наш общественный строй есть результат бесконечного множества исторических фактов и, по тому самому, точное познание его развития нам недоступно; но несомненно, что каждое явление следовало, как неизбежное образование предшествовавших явлений; необходимость и неизбежность суть признаки нашей эпохи в той же мере, как и всякой другой эпохи; и мы можем с совершенно спокойной совестью пользоваться всеми материальными благами, которые даются нам, как естественный и даже грациозный дар, благодаря незыблемости и неподвижности нашего общественного строя Правильности.

Проф. Краснолобов закончил свою речь таким тоном, что было ясно, что он считает всякие дальнейшие дискуссии с пациентом излишними и, как бы для формы, спросил у него:

— Не желает ли он еще сказать что-нибудь?

Проф. Гольдовский тогда заявил, что его цель не нарушение Правильности, а разрушение всего строя Правильности, что он не может сделать больше того, что он уже сделал; как он сам был поражен возникшими в его уме мыслями о разрушении Правильности, так и другие люди не минуют последовать за ним и произведут на свет такие же разрушительные мысли.

— Сегодня я один, завтра нас будет много!..

Таковы были заключительные слова пациента. По знаку председателя, представитель администрации подошел к пациенту и, попросив его следовать за собой, увел его из залы заседания.

Открыв дискуссию, проф. Краснолобов обратился к членам института с краткой речью, в которой, между прочим, сказал:

— Вы, несомненно, обратили внимание на поразительное ослабление в процессе мышления пациента, когда он вдруг заявил: «Мы с вами теперь согласны, и вы, и я боремся с человеческим разумом… человеческий разум породил строй Правильности». Наш пациент ошибочно думает, что эпоха Правильности создана целиком усилиями разума; планомерной и целесообразной деятельностью единого разума, гордого и преступного разума. Это совершенно произвольное мышление. Факты истории не оправдывают подобного взгляда. Известно, что в начале ХХ-го века, благодаря новейшим для того времени техническим изобретениям, общественная деятельность в большом, международном масштабе стала возможной; в разных местах и в одно приблизительно время, одинаковая общественная деятельность проявилась. Воодушевленные принципами разумной жизни, люди в разных местах, пользуясь одинаковыми средствами, делали одинаковое дело: боролись с общественным злом. Только впоследствии отдельные группы деятелей соединились в одну всемирную могущественную организацию. Естественно, что разум проявился во всех делах и событиях прошлого, но не как единый, всемогущий, всезнающий и злонамеренный разум, как думает наш пациент. Если я порицал разум, так не тот великий, социальный разум, который вековым светом освещал путь человечеству в мучительном процессе приближения к совершенству, но разум индивидуальный, бессильный, в частности, разум нашего пациента, который, проникновенным взором всматриваясь в события отдаленного прошлого и сравнивая их с фактами нашего времени, открывает признаки единой руки, единого деятельного разума, гордого, неумолимо-жестокого, равняющего и обезличивающего. Такой логической связи между нашей эпохой и отдаленным прошлым нет, ибо разум индивидуальный не в силах этого доказать. Но наш пациент этого не понимает. Мощные страсти обуревают его душу; неясные грезы отдаленных поколений отуманивают и волнуют его ум; он потерял контакт с окружающей его действительностью; он к нам уже не вернется.

Во время дискуссии Димитрий Иванович, следивший с напряженным вниманием за развитием идей сторон и за постепенным и подробным выяснением самых глубоких и скрытых мотивов пациента, не раз сожалел, что по молодости своей он еще не призван к активному участию в публичных и официальных дискуссиях института. Ему казалось, что обе стороны не были свободны от предубеждений; в особенности это стало заметным, когда после перерыва, открыв заседание, проф. Краснолобов высказался в чрезвычайно неблагоприятном для пациента смысле. Димитрия Ивановича охватило чувство грусти, непонятное ему доселе чувство, когда он, наконец, очутился в поезде подземной железной дороги, ведущей в квартал № 28. Он знал и не сомневался, что так правильно, как было решено на заседании психологов; но он чувствовал, что и теперь, когда Семена Яковлевича осудили за нарушение Правильности, он столько же, а может быть, еще больше, чем раньше, любит и уважает своего славного и дорогого профессора.

Иван Васильевич был доволен сыном.

Внезапно пробудившаяся половая страсть, угрожавшая нарушением Правильности, как будто улеглась; во всяком случае, Дмитрий Иванович был наружно спокоен и очень редко в своих разговорах упоминал о своей невесте; не спешил с венчанием, так что предвиделась возможность подождать со свадьбой до следующего, регулярного зимнего брачного сезона. Странное происшествие с проф. Гольдовским и признание его безнадежно неправильным человеком занимали ум и душу Димитрия Ивановича. Не будучи в состоянии понять ясно точку зрения проф. Краснолобова и других диспутантов и даже некоторые изречения своего излюбленного профессора, он временами испытывал сомнения в правильности своего собственного призвания и терял веру в свои духовные силы. Эти язвительные мысли и чувства причиняли Димитрию Ивановичу много муки и огорчения, но он крепился и страдал внутренне сам, никому не открывая своей души. День проходил за днем. Каждый день приносил что-нибудь новое для него; ежедневный труд был обязателен и необходим. Димитрию Ивановичу, как молодому человеку, не дозволялось иметь свободное время, когда бы он мог изолировать себя и углубиться в изучение какого-либо вопроса или продумать исключительно занимавшие его в тот момент мысли и чувства. Излишняя сосредоточенность в молодом возрасте признавалась нежелательной и опасной с точки зрения строгой Правильности. Димитрий Иванович это знал: он не мог ни остановиться, ни отстать от других молодых коллег, а должен был следовать, не озираясь, по предназначенному для него пути. Неразрешимые вопросы откладывались неразрешенными на будущее. Он должен бодро и доверчиво идти вперед.