Думаю, ты уже догадался, что сейчас произойдет. В моем провинциальном городке тринадцатый автобус – это как летучий голландец. Он появляется так редко, что не все верят в его существование. А он взял и приехал, причем именно в эту секунду. И мне вдруг стало очень приятно и легко. Я обрадовался тому, что пришел именно тринадцатый автобус. Кто-то сделал выбор за меня и от этого я был счастлив. Всегда проще следовать указаниям, чем решать самому.

И неожиданно в мир вернулись детали. Я вернулся в свое тело. И знаете, что со мной произошло? Я испугался. Испугался не так, как взрослый человек. А как ребенок. Я полностью отдался панике и побежал. Я бежал сломя голову, не разбирая дороги и плакал.

Мне стало страшно не из-за мыслей о том, что моя жизнь оборвется прямо сейчас. На тот момент я жил с этой мыслью уже довольно давно. Я испугался того что могу уйти вот так, в приступе. Умерев в этом состоянии, я ничего не осознаю, уйду без боли и сомнений. Но при этом меня словно убьет кто-то другой. Это будет вполне обыденное самоубийство, но участвовать в нем будут двое.

Рассказывал ли я об этом кому-то? Естественно. Я рассказал жене, близким, друзьям. Но реакция окружающих была достойной. Ну, то есть вообще никакой. Правда. Я клянусь.

Я теряю контроль над собой. И это как раз пугает. Что если я буду гулять с дочкой и это случиться? Долгое время меня удерживало на земле именно это прекрасное существо. Я не хочу, чтобы она увидела, как папа, обезумев, расправляется с собой. Сразу отвечу на вопрос от тупого моралиста. Почему я все равно хочу расстаться с жизнью, если у меня есть дочь, которую я люблю? Ответ здесь не так прост, как кажется, дорогой мой. Я очень хочу проводить все свое время с ней, это бы я и назвал жизнью. Но я должен! Должен всем подряд! Должен работать! Платить ипотеку! Должен тем! Должен другим! Должен! Должен! Должен! И из-за этого говна, что люди называют «нормальной жизнью» у меня не остается достаточно сил, чтобы провести с дочкой столько времени, сколько я считаю достаточным. Так же не остается времени заняться делом, которое я люблю. Я существую на работе, и в прочих бессмысленных обязанностях часами, а живу от силы несколько минут в день. Стоит ли так дорожить такой «жизнью»? Я вот понял, что нет.

До того как в моей голове появилась мысль о самоубийстве, я мечтал о том чтобы заболеть чем-то неизлечимым, что убивает лет за пять лет. Это бы освободило меня от условностей и обязанностей. Я бы проводил время с теми, кого люблю. Хотя бы несколько лет делал бы то, что приносит мне удовольствие, а не только деньги. Но со временем я понял, что это утопия. Неизлечимо больному рано или поздно станет больно и плохо, ему уже будет не до родных. А эти самые родные вынуждены будут взвалить на себя обеспечение иждивенца. Это недопустимо. Я разуверился и устал, а они любят жизнь, и им не стоит тащить вперед того кто идти не хочет. Поэтому я решил просто уйти. Я сделаю все чтобы уйти наверняка, я должен не допустить того чтобы из-за меня возникла еще одна строка расхода. Это будет последний мой долг, и я его с удовольствием выполню.

Вернемся к приступам. Одна из моих любимых песен – это Joy Division “She’s Lost Control”. Но я никогда не вслушивался в то, что там бормочет Йен Кертис на фоне. Я всегда был уверен в том, что эта песня про эпилепсию. Но теперь мне кажется, что в ней есть и другой смысл. Неужели я не единственный человек, который слышит этот призыв к покою и боится, что не сможет ему сопротивляться? Впрочем, я уверен, что нет. Я настолько сер и невзрачен, что даже в самоубийстве просто иду проторенной дорожкой.

Именно после приступа я начал собирать свои мысли в кучу, и решил попытаться их хоть как-то изложить. Не уверен, что мне хватит сил дописать свою историю до конца. Слишком поздно. С каждым днем мне все тяжелее заставлять себя делать хоть что-то.

Я уже говорил, что привык желать себе избавления утром перед зеркалом. Но последние дни я замечаю, что вообще перестал смотреться в зеркало. Так же я перестал обращать внимание на какие-то мелочи вроде уличного термометра. Выпал снег и вдарили морозы, а я вышел на улицу в осенней курточке, кроссовках и без шапки. Я не почувствовал холод. я осознал, что сделал что-то не то, только по тому что люди пристально смотрели на меня. Кто знает, может это был вовсе и не первый морозный день.

Я будто винчестер, доживающий последние дни. Какие-то разговоры просто выпадают из памяти. Иногда я смотрю прямо на человека, и понимаю, что не помню, что он только что сказал. За прошедший год я познакомился с кучей людей, но не запомнил их и ни разу не взял трубку, если мне звонили люди, которых я не знал близко. Я упорно пытаюсь всех сторонится. Если бы можно выгнать жену, то я бы закрылся в квартире и выходил бы оттуда только для того чтобы повидаться с дочкой.

Этой осенью мне стало значительно хуже. Я начал добровольно отказываться о того что приносит мне удовольствие. Вернее приносило. Я любил спорт, но я просто не могу заставить себя прийти на тренировку. Я звоню своим одноклубникам и нагло вру. Я вру про травму, вру про болезнь, говорю что угодно, лишь бы не признаться им, что мне не хватит сил, чтобы пробежать стометровку. Они мои боевые товарищи. Но я боюсь признаться им в том, что сдался.

Я любил музыку, но в последний раз я что-то написал в июне. Фортепьянная зарисовка. Последние две минуты моего творчества. И после этого ничего. Я всегда визуализирую музыку, перед тем как облачить ее в физическое воплощение. Я проигрываю мелодию в голове и, отпустив сознание, погружаюсь в те эмоции, что рождает мелодия. После этого музыка рождается очень легко, главное успеть ее зафиксировать. Но после жалкой июньской потуги все заканчивается. Я не могу связать и двух нот. В голове пустота. Я бесцельно стучу по клавишам. Мелодия не рождается, вдохновения нет. Я злюсь и отшвыриваю инструменты прочь. Прибегает жена. Она переживает, не сломал ли я что.

Я любил книги. Даже что-то написал. Любил фантастику, и хотел быть как Филип Дик. А в итоге стал еще одним парнем из интернета, которого закидали единицами. Печатают тех, кто хорошо продается. Я и здесь плох. Сейчас я печатаю текст, но я уже ничего не придумываю. Словно стенографистка я лишь фиксирую. Я просто вытаскиваю по кусочкам информацию из поврежденного винчестера. Когда тот скудный запас закончится, я остановлюсь. Пальцы замрут над клавиатурой. Это значит, что записка готова. Иконка с файлом расположена прямо здесь, на рабочем столе ноутбука. Ее никто не заметит, не стоит волноваться. Никто не спохватится, пока не будет слишком поздно.

Если я все же не смог дописать свою историю до конца, то я хотел бы сразу извиниться перед следователем, который будет это читать. Друг, прости меня. Уверен ты был вовсе не рад, когда тебе принесли ноутбук, в котором был документ с названием «Записка». Ты нехотя открыл его, думал тут будет «жена – стерва», «работа – говно». А вместо этого тут такой длинный текст. Можешь написать, что я болел и не читать дальше. К тому же если эта история попала к тебе раньше чем в интернет, значит, я не справился даже с этим. Там не будет концовки. Точнее концовка то будет, но ты ее уже знаешь.

Сегодня меня мучает похмелье. Я снова набрал пива по акции в магазине. Я дождался, пока жена с дочерью уснут и крепко напился. Я очень странный алкоголик, я стесняюсь этого. Стараюсь пить так, чтобы никто не видел. Мне стыдно, когда я иду из магазина, а в пакете звякают бутылки. Однако я уже не могу остановиться.

Я понимаю, что это поезд-экспресс в бездну. Но только пьяный я чувствую одно давно утраченное мой чувство. Я ощущаю радость общения. Трезвый я вообще практически перестал разговаривать. А вот у пьяного у меня быстро развязывается язык. Благо много мне не надо. Пара глотков и я уже радостно делюсь переживаниями с тем, кто сейчас рядом со мной. А утром мне невероятно стыдно за то, что я вообще раскрыл рот. Нет, я не откровенничаю зря. Говорю лишнее, только когда сильно перебираю. А в драку и вовсе ввязался только один раз в жизни, это было пять лет назад. Мне становится стыдно, как будто сломал чужую вещь. Возникает ощущение того что я потратил чужое время зря. Ведь я уже все решил. Я уверен в том, что ничего не изменится и это произойдет. Люди, у которых я отнял время, могли вместо того чтобы говорить со мной сделать что-то полезное.