— Да брось ты! Слушай, это самое лучшее алиби, какое у меня было когда-либо, — Пашка легко рассмеялся. — Уж кого-кого, а тебя она никак не подозревает.

— Действительно, — вздохнул я. — Кто ж такую подставу от мужа ожидает?!

Пашку моя реакция явно веселила, а мне было не по себе… В очередной раз подавив неприятное чувство, я согласился временно пожить у Пашки. В конце концов, ремонт не будет длиться вечно, а уж давать Ленке повод заподозрить между нами какие-то отношения мы не собирались.

Не собирались, но дали. Это был тот момент, когда вся наша построенная на лжи история разрушилась в один миг.

Лена уехала с подругой отдыхать на море. По крайней мере, так мы думали… Кто же знал, что она разрабатывала свои собственные планы. Было очень наивно с нашей стороны полагать, что она доверяет моей «слежке».

Нет ничего хуже, чем быть пойманным на месте преступления. Но именно это и случилось… В самый разгар того самого преступления, как это ни глупо, в том самом семейном ложе, куда я старался не попасть всеми силами. И всё же попал.

Тот вечер стал переломным в моей жизни. В Пашкиной жизни тоже… Я отчетливо помню этот момент, когда крепкая хватка его пальцев в моих волосах вдруг ослабла. Я ещё не знал, что произошло, но каким-то образом понял, что случилось что-то серьёзное…

— Интересно, — голос прозвучал прямо над моей головой.

Тогда я почувствовал в полной мере, что означает желание провалится сквозь землю. Хуже — я был готов умереть прямо там же, на месте, в той кровати. Лишь бы не видеть всего того, что было дальше.

А дальше были какие-то невероятные разборки. Ленкины оскорбления, Пашкины упрёки… Я молчал. Мне нечего было сказать. Слушал словно сквозь туман, не понимал и половины того, что говорилось. Она грозила разводом, он парировал упоминаниями каких-то финансовых махинаций. Я бы вообще предпочёл испариться, не слушать и не видеть, но меня сдерживало самое смешное, что могло держать человека в этой ситуации: моя одежда лежала в соседней комнате, а ходить голышом мне казалось ещё более ужасным, чем всё то, что происходило.

Вышел я из состояния оцепенения только тогда, когда понял, что эти двое уже давно не орут и, хотя разговаривают всё ещё на повышенных тонах, суть разговора уже давно изменилась.

— Да мне абсолютно фиолетово, кого ты трахаешь! Меня раздражают ровно две вещи: что твои бабы знают обо мне, а я о них — нет, и что ты делаешь это в моей постели…

— Это был первый раз, — непроизвольно вырвалось у меня.

— С тобой у меня будет отдельный разговор, — прорычала Ленка, презрительно прищурившись. — Я тебе доверяла больше, чем этому болвану.

— А не стоило… — пробурчал я себе под нос, но она, кажется, этого не слышала.

Зато Пашка очень даже: он заржал в голос, чем, конечно же, ещё больше раззадорил Ленкин пыл. На секунду я подумал, что она его убьёт. Если бы убить можно было одним только желанием, то от Пашки осталась бы только горстка пепла. Но за его здоровье пришлось переживать не особо долго: вдруг что-то изменилось в Ленкином взгляде, словно в голове сработал рубильник. Совершенно неожиданно она уселась в кресло, по-деловому сложив ногу на ногу.

— Ты знаешь, милый мой, о чём я просила тебя давно, но ты мне отказывал в этой малости, — на Ленкином лице нарисовалась хитрая ухмылка, и я заподозрил неладное.

— Ни за что! — тут же выпалил Пашка.

— У тебя нет другого выбора, Павлуша. Либо ты соглашаешься, либо с этого момента я лишаю тебя всего того, что ты так любишь…

Пашка сжал зубы так, что можно было услышать скрежет. Конечно, не на самом деле, но его выражение лица не оставляло никаких сомнений: от него ожидали чего-то, что ему совершенно не нравилось, но и цена за это была, похоже, высокой.

— То есть ты хочешь, чтобы я трахнул его сейчас, здесь, на твоих глазах? — прошипел Пашка сквозь зубы.

— Чего?! — успел выпалить я. Но Ленка меня перебила.

— Нет, мой хороший. Не ты его. А он тебя…

— Да идите вы к чертям собачьим! — мне уже было наплевать на то, что на мне не было одежды: эта ситуация зашла слишком далеко.

Ленка успела поймать меня за руку… Оглядев меня, как товар в магазине, с ног до головы, она с ухмылкой одобрительно кивнула и едва слышно, как змея, прошептала:

— Не забывай, Алёшенька, у нас с тобой ещё остались кое-какие дела…

Об этом я действительно забыл. Совершенно… Она оплачивала обучение моей сестры — в кредит, конечно. Я должен был вернуть ей всю сумму. Но без её помощи я бы не потянул такую сумму сам. Сейчас — возможно, но не несколько лет назад, когда учёба только началась, а я был ещё среднестатистическим звеном в управленческой машине фирмы.

Настала моя очередь сжать зубы, как это делал Пашка две минуты назад. И, похоже, в этот момент я ненавидел его жену так же сильно, как это делал он.

— Ну что ж… Если тебе этого так хочется, — процедил я сквозь зубы, толкая Пашку на кровать…

После того случая Пашка не разговаривал со мной почти месяц… Конечно же, я перевёз свои вещи обратно в квартиру, Пашке не звонил и не заходил в его кабинет, мы больше не ходили совместно обедать и по пятницам пить пиво. И, естественно, он перестал заходить ко мне по выходным.

Поначалу так было лучше и для меня. Я был зол: на него, на его жену, на ситуацию в целом, но больше всего — на себя самого. За свою бесхребетность и слабость. Сейчас уже поздно было сожалеть, но я сожалел. О том, что тогда, два года назад, не прогнал Пашку из своей постели. Что допустил эти отношения вообще. Нет, я не сожалел о том, что Пашка стал чем-то больше, чем просто друг. И я был ему благодарен за те моменты, которые теперь связывали нас… Но, несмотря на всё это, на все наши совместные ночи, воспоминания, которые уже никогда не забудутся, я понимал, что он был неправильным выбором. Этого всего не должно было случиться. И, тем не менее, случилось…

Чем больше проходило времени, тем хуже я переносил всю ситуацию. Стена молчания, которую мы собственноручно воздвигли между нами, становилась всё толще и всё крепче. Я старался не попадаться Пашке на глаза. Мне самому было больно видеть его и понимать, что от нашей некогда непоколебимой дружбы остались только осколки, и было больно видеть его таким — каждый раз, заметив меня, он хмурился, переставал улыбаться и торопился уйти.

Ровно месяц спустя после нашего последнего разговора Пашка пришёл ко мне сам. Он просто появился на пороге моей квартиры.

Был конец декабря. Через настежь раскрытые окна в комнаты сыпался снег, тут же тая и оставляя на полу лужицы. Мне нравился этот холод, он не давал расклеиться. Людям свойственно задумываться о своём одиночестве накануне праздников. И я не был исключением… Нет, я не жалел себя. Скорее — наоборот. Считал ту ситуацию, в которой я оказался, логичным и заслуженным наказанием.

Время было позднее, второй час ночи. Но я не спал — сидел напротив раскрытого окна, пряча подбородок в ворот толстого свитера, и пил горячий кофе с ромом. Когда раздался дверной звонок, я улыбнулся сам себе. Никто другой не мог прийти ко мне в такой час…

— Здравствуй, — сухо произнёс Пашка, проходя в квартиру, ещё не дождавшись приглашения.

— И тебе не хворать, — хмыкнул я. — Что тебя привело в моё скромное жилище в столь поздний час?

— Не язви! — выдохнул он.

— Хорошо, не буду, — легко согласился я. Язвить я и не собирался — это был защитный рефлекс, не больше.

— Нам нужно поговорить.

Пашка скинул куртку, бросив её в угол комнаты. Снег на его волосах растаял и тонкими полосками стекал по вискам.

— Погоди, я тебе полотенце дам…

— Не надо, — Пашка схватил меня за запястье, не дав уйти в ванную. — Не сахарный, не растаю. Послушай…

— Мне нужно перед тобой извиниться, — перебил его я, уже зная, что он хочет сказать.

— Тебе? — Пашка удивлённо приподнял бровь. — Тебе-то за что?

— Как за что? Это, в конце концов, моя вина. Если бы мне, как нормальному мужику, нравились бабы, ничего этого бы не случилось.