От этих слов я непроизвольно поёжился. Сам не знаю почему. Ведь сам я неоднократно думал, фантазировал, как это. Но в моих фантазиях никогда не было Пашки. Я даже не задумывался о такой возможности, фантазируя какие-то абстрактные образы. Но в этот момент абстрактный образ из фантазий сменился на Пашкин, и… я непроизвольно зажмурился, несмотря на то, что в комнате было темно.
Видимо, почувствовав мои сомнения, Пашка перешёл к активным действиям: я оказался на спине вжатым в матрас, а Пашка — сверху. Его рука крепко сжимала мой подбородок, и я чувствовал запах алкоголя и горячее дыхание на собственных губах. Он был так близко, что я чувствовал физически, как он говорит.
— С кем же мне ещё воплощать в жизнь такие фантазии, если не с лучшим другом, — прохрипел Пашка.
Я сомневался не дольше секунды: алкоголь, темнота в комнате и сиплый голос моего ещё не состоявшегося любовника сделали своё дело…
Конечно же, я не рассказывал ему ни тогда, ни позже, что этот опыт был и для меня первым. Не знаю, почему я ничего не сказал. Может быть, мне было неловко признаваться, что в таком возрасте я всё ещё был девственником. Может быть, просто не посчитал нужным уверять его в обратном — он был убеждён, что я знаю, что делаю. Я не знал…
Собственно, проснувшись поутру, я с трудом помнил, что было ночью. Тело неприятно ныло, голова гудела с похмелья, на предплечьях красовались два огромных синяка со следами от пальцев. Кроме синяков на руках о прошедшей ночи напоминала только в клочья разодранная подушка. О том, как именно она пострадала, я так никогда и не вспомнил… Попытавшись встать, я понял, что с похмелья болит не только голова, но и мутит в желудке.
Пашка как ни в чём не бывало спал, мирно посапывая, распластавшись голышом по кровати. Будить я его не стал: направился в душ, чтобы смыть запах табака и алкоголя и привести себя в более-менее человеческий вид.
Я делал кофе, слушая монотонный скрежет шин по мокрому асфальту за окном, когда Пашка проснулся. В то утро мы сделали вид, что ничего не было… Мы пили кофе, обсуждая вчерашний вечер, сдержанно улыбались и совершенно одинаково хмурились. А потом позвонила Пашкина жена… Она так кричала, что Пашка держал трубку на расстоянии вытянутой руки от уха и всё ещё жмурился. Признаться, я не знал, будет ли это очень невежливым, если я засмеюсь… В общем, я смеялся.
Он ушёл, попрощавшись непривычно сухо, без обычного рукопожатия, а я остался в пустой квартире с отвратительным чувством. То ли от понимания, что этой ночью начала рушиться наша дружба, то ли просто похмелье давало о себе знать.
Все выходные я провёл за работой: выполнил всё запланированное на следующую неделю, составил новый план и его тоже выполнил почти целиком. Не спал двое суток, а когда в понедельник пришёл на работу и встретился с Пашкой нос к носу в коридоре, понял, что произошедшее волновало его не так, как меня. Если вообще волновало… Он, как обычно, поздоровался с широченной улыбкой от уха до уха, поведал о том, что тесть отправляет его в командировку в Штаты, куда он так давно хотел, и предложил обсудить кандидатуру заместителя на время его отсутствия.
Кандидатурой оказался я… Признаться, тогда я ещё не задумывался о последствиях и не видел ничего предосудительного в том, чтобы заменить менеджера на время его командировки. Всего какой-то месяц. Позже я узнал, что отправить Пашку в командировку было идеей его жены. А я ещё не знал, на что способна эта женщина.
Месяц прошёл быстро… Я не думал о том, что случилось между нами с Пашкой. Вернее, почти не думал. С одной стороны, я практически ничего не помнил. Какие-то обрывки, отдельные кадры, как на испорченной плёнке — размытые сцены, не больше. С другой стороны… Другой стороны не было. Возможно, если бы Пашка вёл себя иначе, если бы упомянул хоть словом, что случилось… Может быть, тогда я задумался бы посерьёзней. Но он молчал.
Мы созванивались несколько раз в неделю, обсуждали происходящее на фирме, он рассказывал о своих похождениях на новой земле, спрашивал о том, что творится в моей жизни и… всё. Как будто ничего не случилось. И однажды я решил, что надо больше об этом не думать. Тогда я наивно подумал, что Пашка был настолько пьян, что вообще не помнил ничего из того, что произошло между нами. И та ночь так и останется единственной ошибкой, о которой мы тактично будем молчать остаток жизни.
И было бы здорово, если бы так случилось на самом деле… Пашка вернулся отдохнувший и загорелый, как будто ездил не работать, а отдыхать на берегах Атлантического океана. Он появился на пороге моего временного кабинета в середине рабочего дня, улыбаясь самой очаровательной улыбкой, опёрся на дверной косяк и заявил:
— Сегодня вечером идём праздновать!
— Куда и что праздновать? — радостно спросил я. Не то чтобы мне безумно хотелось напиться, но последний месяц оказался сложнее, чем я думал. Я просто не был готов к такому рабочему стрессу.
— Мы заполучили «Золотую рыбку». Если теперь этот старый пень не сделает меня равноправным владельцем, то мне придётся его задушить.
«Золотой рыбкой» на фирме называли нашего американского конкурента. Они часто переходили нам дорогу в плане заказов, а не так давно их акции стали стремительно падать. Для того Пашка и ездил в Штаты — предложить сотрудничество. И «Рыбка» попалась на крючок.
— Отлично. Раз ты теперь такая важная птица, значит, и платить будешь ты, — заявил я с серьёзной миной, собирая личные вещи со стола: мне не терпелось вернуться в мой личный кабинет.
Вечер мы провели с парой коллег в тихом ресторане, находящемся в том же здании, где и наша фирма. Пили не много, всё больше разговаривали, шутили, Пашка рассказывал о своём «улове» раз пять, не меньше. Вечер выдался весёлым, и потому расходиться мы собрались не раньше полуночи. Уже на улице, собравшись вызвать такси, я обнаружил, что забыл телефон в кабинете. Подниматься в офис не хотелось, но другого выбора у меня не было: телефон использовался для рабочих целей и на выходных был мне просто необходим.
Уже у лифта Пашка догнал меня и, наигранно тяжело пытаясь отдышаться, опёрся рукой о стену.
— Такое ощущение, что ты от меня убегаешь!
— Даже не пытался, — абсолютно честно признался я. — Телефон только забрать собирался.
Лифт остановился со скрипом, и, только когда мы оказались внутри и дверь за нами закрылась, Пашка ответил…
— Вот и хорошо, — выдохнул он, подойдя ко мне вплотную. — Всё равно не убежишь.
Уже в следующий момент я почувствовал холод пластика стены через тонкий материал рубашки на спине и горячее дыхание на щеке. Пашкина рука по-хозяйски легла мне на горло — не больно, даже нежно, — но от этого жеста перехватило дыхание. Что бы между нами ни происходило, какие мысли бы ни посещали мою голову в последние недели по поводу нецелесообразности таких действий и всех вероятностей потерять дружбу, в тот момент всё логичное отключилось. Остался один примитивный животный инстинкт.
========== Часть третья ==========
Второй сеанс оказался куда более болезненным, чем первый. Мэл объяснил это тем, что теперь рисунок наносился сплошным полотном, а не отдельными линиями. Я же объяснил это отсутствием алкоголя в моей крови… Правда, об этом я умолчал. Да и зачем рассказывать постороннему человеку, что пытаюсь утопить свою совесть в дорогом виски и дешёвом вине?..
Совесть… Странная штука — она часто мешает жить, когда должна бы молчать. Оглядываясь на прошлое и всматриваясь в него объективно, я понимаю, что практически ничего не мог изменить. Ровно с того момента, как допустил наши с Пашкой отношения. Дальше я их уже не контролировал. Контролировали они меня…
После того случая в лифте мы встречались часто. Это был ни к чему не обязывающий секс. Меня всё устраивало. За пределами спальни наши с Пашкой отношения не поменялись совсем: порой у меня случались приступы паранойи, и мне казалось, что всё остальное — плод моей фантазии. «Всё остальное» случалось только в стенах моей квартиры, за исключением того единственного раза в лифте: мы больше никогда не были так безрассудны.
