В этот момент своей «лекции» Оониси-сан поднял с земли тонкую веточку и начертил на пыли асфальта тот самый знак, который Глеб видел на своем полотенце:

– Вот посмотрите, это кандзи или, можно так сказать по-русски, иероглиф «кокоро» – сердце или душа. Этот иероглиф можно считать совершенным, поскольку он содержит всего четыре линии и в дополнительных линиях не нуждается. Он состоит из слогов-звуков – ко и ро, созданных из первичного материнского звука О и отцовских звуков Ки и Ри.

Он начертил знаки рядом, чтобы они могли оценить, что по отдельности они выглядят не так, как окончательный иероглиф, обозначающий сердце.

– Эти слоги… я написал их с помощью алфавита хирагана, они вторичные или, по-другому, дочерние. Я их произношу, и вместе они создают эффект рождения нового смысла. И мы должны понять, что это и есть творение в чистом виде. Существует метафизическое толкование образа этого, да и любого другого, кандзи, но об этом как-нибудь в другой раз… Но если говорить коротко: даже визуальное отображение данного кандзи может многое сказать нам. Видите – полуокружность внизу изображает сердце как орган тела и как духовный орган, а три штриха возле него – это ритм его биения. Это проявленная котодама. Понимаете? Это вибрация реального мира.

Глеб глядел на нарисованные Оониси-сан каракули и не понимал. Отчего-то ему показалось, что у него могут случиться проблемы с сердцем, и он даже на секунду забеспокоился. В его воображении пронеслись картины больничной палаты в кардиологическом центре, и он очень живо представил себя одним из ее пациентов. Заметив это, Оониси-сан успокоил Глеба:

– Не волнуйтесь, это, я думаю, не имеет отношения к физическим болезням, – и добавил, по-доброму улыбаясь: – Разве что… к делам сердечным...

Он продолжил свой рассказ и разъяснил, что сегодня днем в спортивном зале увидел, как проявленная вибрация звука материализовалась в форме кандзи – иероглифа, обозначающего сердце. И материализовалась она без вмешательства ума. Калейдоскоп текущих событий сложился так, что духовные дочерние звуки смогли приблизиться вплотную к божественным родительским звукам – материнским и отцовским – через воплощенное в теле сознание. Это и был мистический, трансцендентный переход в новое качество.

– Воплощенное в теле сознание? – недоуменно переспросил Глеб. – В чьем теле? В моем?!

– Да, в вашем. – Японец без улыбки смотрел ему прямо в глаза. – Нерукотворный иероглиф «сердце» может символизировать для вас и вашего друга начало возвращения из материального мира в духовный через познание котодама. А познавать котодама означает познавать себя и всю вселенную. Котодама и есть Вселенная, они неразделимы. Но в то же время, она и не Вселенная…

Эйтор и Глеб слушали очень внимательно, но, зная друг друга очень давно, понимали, что им еще придется много поломать голову над разгадкой этих слов. Эйтор посмотрел на Итиро, потом на Юми. Против своей воли он снова с прежней силой ощутил бесконечное тепло, исходящее от нее, но в этот момент почувствовал, что должен как-то прореагировать на объяснение Оониси-сан, и сказал – в этот раз не для хвастовства, а только для того, чтобы не молчать:

– А Глеб у нас музыкой занимается. Он гитарист. Тоже в звуках кое-что понимает.

– Да ладно тебе, Эйтор… – Глеб махнул рукой. – Это ж не имеет отношения…

Оониси-сан молчал, размышляя. На его лице не выражалось никаких чувств, некоторое время он молчал, а потом, видимо, приняв решение, произнес:

– Что ж, тогда я должен вам что-то сказать. Мистический иероглиф-кандзи показывает вашу дорогу. Эта дорога белая, как полотенце, но на ней красным начертано слово, которое вы уже знаете. Это просто понять… Но есть еще одна вещь, которую я должен вам сообщить… Это только часть общего целого. Вы стоите на духовном пути, это тоже легко понять. Но…

Он присел на узкую, выкрашенную в веселый зеленый цвет деревянную скамейку и жестом пригласил всех сделать то же.

– Вот что еще вы должны узнать… Где-то в мире существует необычная и невероятная для нашего обыденного понимания вещь. Эта вещь находится на границе мифа и реальности. Для одних она сказка в чистом виде, для других – очевидная истина. Ее видели очень и очень немногие люди, а обладали ей еще меньше людей. Но те, кому это посчастливилось, смогли достичь невероятных духовных прозрений, а кто-то даже стал просветленным.

– А что это за вещь? – Глеб горящими глазами смотрел на Оониси-сан.

– Эта вещь – абсолютная котодама. Это материализованный, воплощенный в этом мире и во всех мирах божественный дух, отражающий единство всего сущего. В нем получили свое выражение все существующие в мире явления и феномены. Все – от невероятных радуг на небе Земли и вибрации крыльев мельчайшего насекомого до траекторий полета галактик во вселенной и бесконечной любви.

Оониси-сан сказал, как показалось, немного печально:

– Когда мне было столько же лет, сколько вам, я начал искать ее… Иногда мне казалось, что она где-то рядом, я чувствовал ее близость. Иногда она удалялась…

– Это что – написанный на чем-то иероглиф? – недоумевающее спросил Глеб.

– Не думаю… – Оониси-сан пожал плечами. – Это, пожалуй, было бы слишком просто.

– Может быть, это буддистская мантра? – спросил Эйтор. – Например, священный звук «ом».

– Пожалуй, нет, – улыбнулся Оониси-сан.

– Это произведение искусства или предмет? – это Юми, увлеченная рассказом, тоже задала свой вопрос.

– Может быть и так… Есть известная история, что, прежде чем проповедники из Кореи и Китая начали распространять в Японии буддизм, это учение туда принес один монах. Когда он предстал перед императором, тот попросил его рассказать ему о сути нового учения. Монах достал из складок своей одежды бамбуковую флейту и, приложив ее к губам, извлек один-единственный звук. После чего развернулся и, не промолвив более ни слова, покинул дворец. Он исчез, и никто не знает, что с ним стало…

– Как же это понимать? – с недоумением спросил Глеб.

– О! Это осталось загадкой! – пожал плечами Оониси-сан. – Вполне возможно, тот монах не хотел выражать словами то, что выразить невозможно. Он пытался сказать императору, что существует основа всего. И это – нечто намного большее, чем обычное понимание ума. Но того монаха никто не понял…

– Это немудрено, – проворчал Глеб. – Слишком сложно выразился…

– …Да, верно, – Оониси-сан улыбнулся, – тот монах опередил свое время. И буддизм пришел в Китай гораздо позже… Я знал нескольких человек, которые сумели прикоснуться к воплощенной котодама, и я скажу вам, что это были великие люди. Божественная сила-сознание словно пронизывала их, и все, к чему бы они ни прикоснулись, превращалось в великие дела. Может быть, вам тоже посчастливится…

Оониси-сан вздохнул и сменил тему беседы. Внимательно оглядев их, он, как показалось, сочувствующе и понимающе произнес:

– Я вижу, что все происходит как всегда! Вы, пожалуйста, будьте внимательнее и осторожнее. А то ведь Юми не простая женщина, да уж… совсем не простая…

Глеб с удивлением посмотрел на девушку, которая стояла рядом и так же застенчиво и светло улыбалась, словно разговор шел не о ней.

– А кто же она, – спросил он, – богиня что ли?

– Нет-нет, что вы, что вы… Не богиня, нет. Она кицунэ.

– Кто-о-о?!

Тут вмешался Итиро:

– Она кицунэ. Это… ками она… как бы. Ну, это… рисá…

– Лиса?! – хором воскликнули Глеб с Эйтором.

– Да, да… она такая… Кицунэ, одним сровом. Девять хвостов у нее… Может касуми делать, туман… Ничего не поймете, потеряетесь. – Итиро пожал плечами, почесал затылок под бейсболкой и прибавил: – А может, не потеряетесь, а наоборот – найдетесь. Кто знает… Видите, уже и вас приворожила… Она красивая, никто не устоит. Идзанами у нее еще имя есть… то есть… э-э-э… к себе влекущая.