По прямой до отделения скорой помощи было не более километра. Маршрут выбрали самый короткий, и уже через две минуты машина затормозила перед входом. При мысли о той жизни, которой он жил, и всей степени угрожавшей ей опасности явление Юханссона получилось логичным и величественным. В окружении парней из пикета и больничного персонала его пронесли на носилках прямо в отделение интенсивной терапии, мимо всех обычных граждан, сидевших и лежавших в ожидании своей очереди с непонятными болями в груди, сломанными руками, вывихнутыми ногами, прострелами в ушах, аллергиями и обычными простудами.

Затем все двинулось по накатанным рельсам, и четыре часа спустя, после принятия всех неотложных мер и когда диагноз по большому счету стал ясен, его перевели в нейрохирургию.

– Я разговаривала с моим коллегой, дежурившим в понедельник вечером, – сказала докторша. – Он общался с твоими сослуживцами, доставившими тебя к нам. И здесь все на ушах стояли, да будет тебе известно.

Она кивнула и еле заметно улыбнулась.

– На ушах?

– Кто-то узнал тебя и вообразил, что тебе выстрелили в живот.

– Выстрелили? В живот?

– У тебя рубашка была перепачкана в кислой капусте и горчице. Кто-то посчитал, что это торчат твои кишки. Да к тому же все эти полицейские возле тебя, конечно.

Сейчас она выглядела еще более радостной.

– Боже праведный, – сказал Юханссон. – Придумают же люди.

– Ты явно отключился перед колбасным киоском на Карлбергсвеген. Прежде чем успел запихать в себя всю вредную для здоровья еду, которую купил там. Кислую капусту, горчицу, жареную булку, жирную толстую сосиску и еще не знаю что.

«О чем это она? – подумал Юханссон. – Наверное, речь идет о заведении Гюнтера». Он ведь остановился поесть лучшей в Швеции жареной колбасы. Разговаривал с несколькими молодыми коллегами. Сейчас он вспомнил это. Память вернулась к нему.

– Один мой товарищ умер, стоя в очереди у этого киоска. У него случился инфаркт. Он в основном питался такой едой, хотя сам был врачом.

Сейчас она наклонила голову набок с серьезной миной.

– Кислая капуста, – сказал Юханссон. – Что в ней плохого? Она же дьявольски полезна.

– Я скорее имею в виду сосиску.

– Послушай, – сказал Юханссон, который почувствовал, что внезапно разозлился по непонятной причине, одновременно с тем, как у него по-настоящему заболел затылок. – Если бы не сосиска, о которой ты говоришь, я был бы уже мертв.

Докторша довольствовалась кивком и еще больше наклонила голову набок. Но ничего не сказала.

– Не остановись я и не возьми ее, сидел бы в машине на пути в деревню, когда все случилось, и тогда последствия могли оказаться просто ужасными. И в худшем случае не только для меня.

– Мы вернемся к этому позднее, – сказала она, наклонилась вперед и похлопала его по отказывающейся подчиняться руке.

– У тебя есть зеркало? – спросил Юханссон.

Ей, вероятно, задавали этот вопрос раньше. Она кивнула, сунула руку в карман своего белого халата, достала маленькое зеркальце и вложила его в протянутую левую ладонь Юханссона.

«Ты плохо выглядишь, Ларс Мартин», – подумал он. Все его лицо как бы сморщилось, рот сидел на нем немного кривовато, а под глазами красовалось множество маленьких синих пятен, по форме напоминающих точки размером не больше булавочной головки.

– Точечное кровоизлияние, – сказал Юханссон.

– Петехия, – согласилась докторша и кивнула. – У тебя на минуту остановилось дыхание, но потом один из твоих коллег вдохнул в тебя жизнь снова. Он работал водителем на скорой, прежде чем стал полицейским. Проходил подготовку по оказанию первой помощи.

Да, я согласна с тобой, – продолжила она. – Как ни говори, тебе повезло, что все так случилось.

– Ну и видок у меня, – вздохнул Юханссон.

«Но я жив». В отличие от всех других, у кого он видел похожие пятна под глазами.

– Я полагаю, твоя жена сейчас придет, – сказала врач. – Оставлю вас, поговорите спокойно. Снова загляну к тебе перед сном.

– Знаешь что?

Она покачала головой.

– Ты напоминаешь белку, – констатировал Юханссон.

«Зачем я это сказал?»

– Белку?

– Мы вернемся к этому позднее, – сказал Юханссон.

Его жена Пия прошла прямо к кровати. Ее губы растянулись в улыбке, но глаза были грустными, и, садясь на стул сбоку от койки мужа, она случайно опрокинула его. Не пытаясь поднять, просто оттолкнула его ногой, наклонилась и обхватила Юханссона руками. Крепко обняла и прижала его голову к своей груди. Качала, словно маленького ребенка.

– Ларс, Ларс, – прошептала она. – Ну что ты удумал?

– Ничего страшного, – сказал Юханссон. – Просто какая-то штука образовалась в голове.

В это мгновение у него перехватило дыхание, и он разрыдался. А ведь он никогда не плакал. С самого детства. За исключением похорон его матери несколько лет назад и отца еще пару годами ранее, но тогда ведь у всех были мокрые глаза. Даже старший брат Юханссона закрыл лицо руками. Однако больше Юханссон не плакал никогда. Только сейчас, и, собственно, неясно почему.

«Ты ведь жив. Какого черта распускать нюни?»

Потом он сделал глубокий вдох. Погладил здоровой рукой жену по спине. Обнял ее и прижал к себе.

– Ты не могла бы дать мне носовой платок, – попросил Юханссон.

«Что, черт возьми, происходит?» – подумал он.

Затем он снова стал самим собой. Высморкался как следует, несколько раз, остановил руку жены, когда она попыталась вытереть ему глаза, провел тыльной стороной ладони по лицу. Попробовал улыбнуться перекошенным ртом. У него внезапно прекратила болеть голова.

– Пия, дорогая, любимая моя, – сказал Юханссон. – Все хорошо. Я чувствую себя как жемчужина в золоте, лучше некуда, опять буду прыгать, как молодой, когда вернусь домой.

Только тогда она улыбнулась ему снова. В этот раз и губами, и глазами, наклонилась вперед, сидя на стуле.

– Знаешь, – продолжил Юханссон, – если я немного подвинусь, то сможешь прилечь рядом со мной.

Пия покачала головой. Сжала его здоровую руку, погладила ту, которая не спала, а только казалась спящей.

Ему, как никогда ранее, хотелось побыть в одиночестве, и он взял с жены обещание, что она поедет в их городскую квартиру. Пообщается со всеми, кто сейчас беспокоился совершенно напрасно. Постарается хорошенько выспаться и вернется только ближе к вечеру на следующий день.

– Когда вся компания в белых халатах перестанет издеваться надо мной, – объяснил Юханссон. – Чтобы мы могли поговорить в тишине и покое.

– Хорошо, – сказала Пия, наклонилась, взяла его за затылок, хотя обычно именно он так делал, и поцеловала. Кивнула и ушла.

«Ты жив», – подумал Юханссон, и хотя у него снова заболела голова, он испытал радость, неожиданно, не понимая ее причины, несмотря на боль.

Потом он спал. Боль в голове утихла. Кто-то прикоснулся к его руке, женщина, явно не старше тридцати. Она кивнула в направлении подноса с едой, который поставила рядом с его кроватью. И улыбнулась ему темными глазами и ртом.

– Если хочешь, я помогу тебе, – предложила она.

– Никаких проблем, – сказал Юханссон. – Я справлюсь сам. Дай мне только ложку.

Полчаса спустя она вернулась. За это время Юханссон попробовал вареной рыбы (две ложки), белого соуса (пол-ложки), кисель из ревеня (три ложки) и выпил целый стакан воды.

Когда она снова появилась рядом с ним, он притворялся спящим, и явно успешно, поскольку уже думал о заведении Гюнтера, самом лучшем колбасном киоске в Швеции, и чувствовал изумительные ароматы, обычно встречавшие его за несколько метров до окошка.

Позже другая молодая женщина в белом халате опустошила его судно, в то время как он пообещал себе в следующий раз добраться до туалета. Как всякий нормальный человек, и пусть даже ему придется прыгать туда на одной здоровой руке.