— Привет!

Глеб сидел на краю кровати, положив под больную ногу костыль. Рядом стоял мужик, одетый в очень приличный костюм.

— А это мой друг Павел, о котором я вам говорил.

— Здравствуйте, — осторожно сказал Пашка, не очень понимая, что здесь происходит и что это за тип.

— Паш, ну ты знаешь, что в больничке скука смертная, — начал Глеб почти заискивающе, но глаз почему-то не поднимал.

Пашка не понимал, к чему эти преамбулы, сам же приносил ему гавайскую гитару, и Глеб развлекал палату, да и все отделение, пожалуй, песнями под бренчание на четырех струнах.

— Ну и вот, Александр Анатольевич был тут по делу и случайно услышал, как я пою одну из своих песен.

— А Александр Анатольевич у нас кто? — поинтересовался Пашка, примерно уже представляя, куда дует ветер.

— Мякинин, продюсер, — недружелюбно ответил за Глеба мужчина.

— Поздравляю, — сказал Пашка. — Так это он тебя заберет?

— Ты что! — заржал Глеб. — Ну то есть заберет, но несколько в другом смысле: мне сделали предложение, от которого невозможно отказаться, берут в новую группу солистом.

— А что, в нынешних группах есть солисты? Я думал, исключительно хоровое пение.

— Паш! Придержи язык, между прочим, Александр Анатольевич любезно согласился прослушать и тебя с Алькой!

— Зачем? Мы же не поем.

— Ну как зачем, это может стать фишкой группы — скрипачи сейчас в фаворе, а гитара классика. Короче, я договорился о прослушивании! Не благодари, вы же мои друзья.

Пашка похлопал глазами, повернулся к продюсеру и понял, что сказать что-то кроме банального: «Э-э-э», — не сможет. Александр Анатольевич тоже, по всей видимости, был не в восторге от навязываемых ему и совершенно не нужных музыкантов — лицо у него было соответствующим.

— Я очень занятой человек, но сегодня с семи до восьми вечера у меня как раз будет свободный час. Вот адрес, приходите и не опаздывайте, — он небрежно кинул на кровать Глеба белый прямоугольник визитки и, холодно кивнув на прощание, вышел, оставляя после себя нехорошую тишину.

Пашка порадовался, что почти все кровати в шестиместной палате были свободны и только на крайней у окна спал, отвернувшись к стене, какой-то дедок. Устраивать разбор полетов здесь и сейчас он не стал — не время и не место. Можно и до дома потерпеть. Он глубоко вдохнул через нос и помог другу подняться, им еще предстоял долгий путь до стоянки такси, почему-то на территорию больницы посторонним машинам въезд был категорически запрещен. Пашка подозревал, что эта категоричность имела свою цену, но денег лишних и так не было, а Глеб уверял, что сможет доскакать на костылях эти несчастные сто метров. Слава богу, дорожки были хорошо почищены и не скользкие.

Таксист попался человечный и помог возле Глебова дома довести бедолагу до подъезда — тут-то тротуар блестел ото льда, как полированный. Пока Глеб возился с замками, Пашка дотащил до двери квартиры мешки с пожитками. Едва дверь отворилась, их сразу обдало спертым воздухом — тем кислым запахом, который бывает только в квартирах сильно пьющих людей.

— Может, все-таки к нам? — в который раз предложил Пашка.

Глеб упрямо помотал головой:

— Домой хочу. Не волнуйся, в комнате запрусь — нормально будет.

— Я завтра все равно приду.

— Хорошо. Спасибо тебе.

— Глебушка, сынок, — в прихожую, едва переставляя ноги, вышла неопрятная женщина. — Как ты? — спросила она, чуть не плача.

В воздухе отчетливо запахло перегаром. Пашка брезгливо поморщился.

— Все хорошо, мама.

— Может, тебе надо чего, так ты скажи. Я в магазин пулей метнусь.

— Спасибо, мама, — устало сказал Глеб и, наконец, отпер свою комнату.

Пашка с облегчением зашел внутрь, мысленно костеря на чем свет стоит старую алкашку, которой и смолоду было на сына плевать. Глеб был ему как брат, выросли, считай, рядом. Бабушка его тоже привечала и жалела… А он просто любил свою мать, какой бы никчемной она ни была.

— Ты ей только денег не давай, — попросил Пашка перед уходом.

— Не учи, — Глеб растянулся на кровати и, закинув руки за голову, смотрел в потолок. — Сам знаю. А ты не торчи тут со мной, езжай домой. Вам еще с Алькой на прослушивание ехать.

— Не думаю, что что-то выйдет. Мы банально не готовы.

— Глупо упускать шанс.

— Какой шанс? — Пашка нервно поправил выцветшие ситцевые занавески.

— Какой-какой, такой! Только попробуй его просрать, столько сил положил… Иди давай, и без победы не возвращайся!

Пашка навис над лежащим на кровати Глебом, хотел устроить скандал, но передумал: друга было жаль. Такая жизнь, не позавидуешь. Вместо этого он пробурчал что-то невнятное.

— Иди, Паш. Устал я что-то.

— Глебушка, сынок, — в дверь поскреблись.

— Мать! Если я через час пойду в сортир и там будет грязно, денег на магазин неделю не дам!

За дверью наступила тишина.

— У тебя есть деньги? — тихо спросил Пашка.

— Нет, — Глеб слабо улыбнулся. — Но ведь и она сортир мыть не пойдет.

Пашка пожал плечами: отношения с матерью у Глеба были странными, больными. Сколько сил было положено на то, чтобы вытянуть ее со дна, но она упорно возвращалась к исходному состоянию. Удалось дружков отвадить, и то радость. Пашка скомканно попрощался, пообещав забежать завтра с подробным докладом.

По дороге домой он зашел в супермаркет — там на отдельной стойке продавали нехитрые девчоночьи радости — и выбрал заколку. Темно-бордовые сердечки без стразов и прочих излишеств смотрелись почти стильно. Прихватив еще и подарочный пакетик, Пашка пошел на кассу, отчаянно борясь с желанием присовокупить к подарку еще одну заколку с бубенчиками. Для бороды.

Он пытался придумать, что сказать Альке и как ее вытащить на это самое прослушивание, и в то же время молился, чтобы она не согласилась — ничего, кроме позора, это мероприятие не сулило.

========== - 11 - ==========

Алекс долго сидел на кухне, бездумно глядя в окно. Поразмышлять о своей жизни и о том, что делать дальше, стоило бы, но вывод в любом случае был очевиден: пора возвращаться. Нужно было как-то поговорить с Павлом и Алькой, убедить их в своей искренности и… А вот что дальше, Алекс не знал, дальше начиналась неустойчивая зона всяческих «если», «может быть» и компромиссов. В том случае, если с ним вообще захотят иметь дело. Впрочем, это тоже относилось к категории «если». Поэтому он благоразумно старался не строить иллюзий и не питать беспочвенных надежд — весь опыт предыдущей жизни настойчиво кричал об этом.

Он согрел чайник, но пить чай оказалось не с чем. Батончики, купленные Алькой третьего дня, уже закончились. Пришлось идти в магазин за шоколадкой, заодно заскочил и в аптеку, пополнить запас. И как-то само собой пришло решение встретить Новый Год здесь, в этой странной, но почему-то почти уютной квартире. Все разговоры можно отложить и на следующий год. Правда, времени оставалось все меньше — гастроли в Европе начинались с двадцатого, и если не связаться с личным помощником хотя бы за две недели, то будет страшный скандал. И выплата неустойки. А выкидывать деньги просто так Алекс никогда не любил.

Шоколадка, честно поделенная на три части, подняла настроение. Он уже собирался пойти поиграть — безделье угнетало, но вернулась Алька с сумкой, набитой всякой всячиной.

— Подарки друзьям прикупила, очень удачно на распродажу наткнулась.

— Молодец, — покривил душой Алекс, он не понимал зачем тратить и без того скудный бюджет на всякую ерунду. Уж друзья, если они все-таки друзья, могли понять бедственное положение подруги и не рассчитывать на дары.

— Ага, — согласилась Алька. — Стипендию вот дали. Теперь все упаковать надо красиво, бумага где-то была. Поможешь?

— Без проблем.

Когда пришел Павел, Алекс сидел за столом в комнате и старательно клеил маленькие пакеты, куда довольная Алька складывала свечи всех форм и размеров, керамических собачек, пластиковые снежинки и прочий подарочный хлам. Упакованные в яркую бумагу, украшенные любовно завязанными бантами, эти бессмысленные вещички выглядели даже мило.