– Работай, – не глядя, бросил Илья и пошел к своей машине.

По мышцам пошла кровь, и малость отлегло на душе.

Он решил обязательно сходить вечером в зал.

А когда? После Петровича. Если там обернется по быстрому.

На втором выезде, к которому он сейчас направлялся, были старые чугунные ворота, причудливого литья, распахнутые навечно и даже заасфальтированные понизу в этом их дружелюбном распахе. А также параллельный проход под малой аркой на улицу – для пешеходов. Боковым зрением Илья выхватил фигуру человека, смотрящего прямо на него, затем отметил странный взлет тела, мелькнувшие в воздухе желтые ботинки и их литые желто-кофейные подошвы.

Илья еще выбирал дорогу, объезжал коробку из-под обуви, потому как в ней могло оказаться все что угодно, а в голове уже четко сформировалась картина, которую он не видел в полной мере, но в которой теперь не сомневался.

Картина сводилась к следующему: человека сбили, подбросив к верху (только так он мог увидеть пресловутые желтые ботинки и их подошвы на уровне груди), а потом утащили куда-то по грязной наледи.

Может он упал, а его хотели поднять и подтягивали к себе? Нет, его тащили. Тащили в темноту узкой подворотни.

Илья тормознул и кинулся к этой подворотне. Никого.

Выскочил на улицу, но и там кроме фургона с корейскими растянутыми иероглифами, газанувшего особо яростно и вышвырнувшего песок из-под колес ему в ноги, – никого не было.

Кореец несся за черным огромным внедорожником, заляпанным подтаявшей не городской серой грязью. Мотор внедорожника выл, набирая обороты. Можно было предположить, что он панически или напротив, хищно, в азарте погони стремительно набирал скорость. Скорее всего, от нуля, настолько мощно он ревел.

И та и другая машина могли участвовать в истории с желтыми ботинками. Вероятнее всего – джип. Ему это ближе по жанру.

А эта рыбовозка? Но почему «рыбовозка»? Не мог тот «кореец» за столь короткое время развернуться, выскочить в арку, обогнуть дом по внешней стороне и опередить Илью, двигавшегося по двору.

Но машина точно такая же.

В маленьком скверике, напротив, за областной библиотекой, ходили дневные собачники. Их было немного, но они были. Вот с самого края бродит с небольшим шерстяным клочком, окутанным со всех сторон в семь одежек, пузатый мужик, старательно выгуливающий свой живот и – на нем – этот клочок с терьеристой мордочкой. Можно спросить у него.

– Пьяного увезли, – только и сказал тот.

– Почему – пьяного? Он что – песни пел?

– Ну, а кого еще потащат волоком?

Разумно. Кого еще по улице попрут в машину, как труп? Пожалуй, только пьяного. Или – труп.

Илья поехал в магазин.

7.

У Ильи во рту все еще стоял клубничный вкус лилиных губ, которые чуть твердели в его губах во время поцелуев и как-то так раскрывались, будто выворачивались наизнанку. Было это благоприобретенное, или природа одарила ее такими влекущими сластен губами – он пока не понял. И говорил сейчас о другом:

– Никуда ты со мной не пойдешь. У нас мужской разговор.

– Пиво будете пить.

– Никакого пива. А хоть бы и пиво? Тебе-то что? Пиво – пивом, а разговор – разговором. Молокососам там не место.

– Я? – Возмущенно ткнула она себя пальцем в грудь. – Вот эта?

– Вот эта. А что ты думаешь, если Гольян тебя снимает в стиле «ню», ты уже большая?

– Но…

– И «но» роли не играет. Ты еще мелкая.

Лиля поняла, что ей своего не добиться и отступила:

– Ладно, я в кино схожу. А ты потом приходи – вот ключ.

– Не надо. Я поздно.

– Да и я в одиннадцать не ложусь.

Он не брал ключ.

– Под цветочный горшок положу, – вновь напомнила она.

Илья только головой покрутил отрицательно, но больше ничего не сказал.

Ее клубничный вкус спускался уже с его губ вниз по подбородку, шее, прямо по чертову адамову яблоку и ниже – к ямочке над грудиной, где сходились левая и правая грудинно-ключично-сосцевидные мышцы. Если такую мышцу шеи – хоть левую, хоть правую – жестко защемить между большим и согнутым в кулак указательным пальцем, а потом прижать еще и потянуть, то человек в состоянии болевого шока пойдет за тобой, как собака на поводке. Если, конечно, он не подготовлен специально; такой и через боль и ломоту в глазах нанесет удар. Такого нужно сразу опознать и брать уже за кадык – чертово адамово яблоко, которое не позволяло сейчас Илье четко сказать самому себе, что к Лиле он сегодня ночью не придет. Ему и Петровича хватит, как ни двусмысленно это звучит.

Но если эта клубника покатится дальше и дойдет до пупка…

– Не болталась бы ты по ночам. Попей молока, поучи английский и ложись спать.

– Английский? Зачем?..

– Пригодится. Может, опередишь астронавта Эбби и полетишь с Илоном Маском на Марс.

– Нет, там дышать нечем. В кино пойду… А какого Эбби?

– Большого…

…Все же жизнь на центральной улице – это не жизнь. Тысячи машин за день проходят мимо твоего дома и все изрыгают отработанные газы, свинец, СО и другую гадость. Вонь стоит адская. Особенно почему-то у дома Петровича. И чем ближе подходил к нему Илья, тем больше несло гарью.

Как он тут живет? Еще и во дворе грязь, вода хлюпает… Вчера, вроде не было.

У подъезда Петровича стояла карета скорой помощи в виде пошорканой неновой таблетки и две, возбуждавших праздничным красным светом, пожарные машины. Одна из них задрала лестницу прямо к окну, за которым два человека вчера пили пиво.

Илья понял из разговоров, что квартира Петровича сгорела, и он вместе с ней.

Почему и он вместе с ней? Он что выскочить не мог? Не ночь же… Да он и ночью не спит. Хотя, если днем горел, или часов в пять – как раз самый у него сон. Эх, Петрович, Петрович!..

Но загорелся-то почему!?

– А человек в квартире один был?

– Один, – ответил усталый пожарный.

Он стоял, упершись боком в крыло своей огромной машины и, сняв шлем, безуспешно пытался стереть ладонью сажу с лица.

– Никак не привыкну.

К саже или к смертям на пожаре?

– А это точно хозяин?

– А кто? – Резонно спросил пожарный. – Не сосед же?

Чтоб как-то объяснить свой интерес, Илья сообщил:

– Я в гости к нему шел.

– Опоздал.

Не поспоришь.

– А во сколько загорелось? – спросил Илья.

– Часов в восемь.

– И так быстро все…

– До головешек. И хозяин тоже… Может, пьяный был?

– Вряд ли, – усомнился Илья. – Спал, наверное.

– А что бы ему трезвому в это время спать?

– Он где сейчас?

– В морге, конечно. Только, если ты посторонний – не пустят.

Илья поудобнее перехватил зажатый под мышкой ноутбук, распрощался с умным пожарным и пошел домой.

Жалко Петровича. И вообще – дико. Как-то это неожиданно! Ни с того, ни с сего…

А как еще бывает при пожаре? Заранее что ли предупреждают?..

Так он и не узнал ничего нового о своей Саманте Браун. Опознана лишь девушка на фото. А что, собственно, можно было узнать еще?

Петрович что-то нарыл. Просто пиво пить «обязательно» он бы его звать не стал.

…Пройдя хорошо освещенную с улицы подворотню, Илья повернул к себе во двор и тут же зацепился ногой за ледяной камень. Его невозможно было заметить после света улицы в темном дворе.

Это спасло Илью. Случай. И хотя в опровержение случайности как категории реальности было заявлено одним литературно напыщенным консультантом (злодействовавшем уж очень не по-злодейски и вообще не по масштабу), что кирпич просто так на голову не падает, но!.. Но не будь оттепели, да следом не подморозь снежную кашу, то не было бы этого ледяного камня. Или был бы? Неужели так витиевато и прихотливо обставили свое предопределение небеса? Сомнительно щепетильная многоходовочка.

Как бы там ни было, Илья споткнулся и стал подпрыгивать на месте.

То, что голова его при этом резко откачнулась назад – было решающим фактором спасения, определившим последующие события. Прямо над головой, над его лицом просвистела бейсбольная бита и врезалась в угол стены. Если бы он шел, как шел, как раз бы получил в лоб и запросто мог в ближайшие часы оказаться на соседних с Петровичем местах городского морга. И уже в астральном мире разузнать у него о причинах пожара.