Я посмотрел на него. Он сидел за столом, зажав бедрами руки и опустив губы в стоящую на столе чашку, втягивал в себя теплый сладкий кофе.

- Как ты не устаешь таскать на башке такую шапку волос?

Он пожал плечами и отрицательно мотнул головой.

- А стричься не пробовал?

- Я стригся один раз коротко, но мне не понравилось. Такое ощущение, словно голый. Словно бы все прохожие видят, какие у тебя мысли. А когда у меня длинные волосы, они вроде капюшона прикрывают – и уже хорошо.

- М... – протянул я, подошел к нему, зарыл пальцы в волосах и стал массировать голову.

Он тут же с удовольствием запрокинул голову.

- Пойдем спать, – предложил я.

- Я не хочу. Дай планшет.

Я постучал кулаком ему по макушке:

- Ну, возьми...

Раздевшись, я забрался в постель и стал прислушиваться, как по частям отключается мое тело. Оно представлялось мне гигантским кораблем, идущим ко дну. Первый отсек затоплен, второй, третий, корма... вот вода уже подступает к рубке! Мелкие морячки-мореходы бегают-спасаются. Свет гаснет. Корабль заваливается на бок. Алая заря зажигается на горизонте. И вот видно уютный белый городок на берегу бухты, куда так и не успел зайти корабль, и громовой голос объявляет по громкоговорителю:

- Просто автор псих, не терпящий критики!

Сон испугался, и, так и не овладев мною, спрятался в пустоту ночи.

- Но я критиковал не автора, а персонажа!

Я открыл глаза.

- Автор любит этого персонажа и все воспринимает на свой счет!

Я потер глаза, посмотрел на часы. Одиннадцать вечера. Я встал и пошел на кухню. Он с ногами сидел на стуле, ел печенье. Планшет был включен, и видно было, что он разговаривает с кем-то по видеосвязи.

- Я не могу высказать своего мнения? Зачем он тогда вообще выкладывал свое произведение в открытый доступ, если не терпит критики?

Я хлопнул холодильником и опять приложился к ледяной бутылке. Прислонил бутылку к его спине.

- Ой-ё-ёй! – он выгнулся.

- Чего это? – я кивнул на морды в квадратиках.

- Это видеочат. Мы одну книгу обсуждаем... тут вот... – он улыбнулся.

- Вау! Красивый член! – подал голос один парень в квадратике – с густой темной челкой до глаз, тощий и страшный.

Я понял, что это про меня, спал я всегда голый. «Красивый член» – никогда раньше не думал в таком ключе о членах. Для меня член был либо большой, либо маленький, либо крепкий, либо вяло болтающийся, но красивый ли он или страшный? О том я никогда не задумывался.

Я погасил планшет. Схватил его за волосы, поволок в комнату, швырнул на кровать, лег сам, обнял его, прижал к себе и уснул до утра.

====== Глава 27 ======

Возможность по десять раз на дню осматривать принадлежавшие мне сокровища никогда не надоедала мне, всегда радовала и возбуждала. Приподнявшись на локте, я задумчиво водил пальцами по моим владениям, насыщаясь не только эстетически, одним взором, но и наслаждался от прикосновений. Да! Наверное, мне это никогда не надоест, и это хорошо!

С безумной беспечностью мне была доверена бледность. Бледность настолько тонкая, что имела голубоватый оттенок. Голубоватая бледность снега в тишайших, безлюдных, предрассветных сумерках. Утреннее молоко с голубоватой дымкой.

Еще был нос. Носик. Прямой, идеально прямой, словно бы нос статуи, выточенный, выверенный до малейшего микрона, и вообще я был уверен, что никогда раньше не встречал я таких четких черт, и, уж конечно, никогда не попадутся они мне впредь.

Губы. Губы на зависть любой девчонке. И всегда они были как-то чуть поджаты. Это не бросалось в глаза, и нужно было приглядеться, чтобы увидеть. И я это всегда подмечал, и это было нечто особенное... как тончайший штришок, который, однако, задает настроение всей картине.

Глаза. Чистые и ясные, как два сияющих голубых солнца. У Макса глаза сияли ярче, но у него горели только глаза, а этот весь источал тонкий, легчайший серебряный свет.

И, конечно же, волосы. Не всякая девка имела такие, уж я-то сколько раз обращал на это внимание. Прямые и густые, до самых плеч. Но волосы были единственные, кто обманул меня. Оказывается – они не были черны. И даже в этот проклятый сезон дождей было достаточно солнечного света, чтобы понять, что они скорее темно-каштановые, а не черные. И я никак не мог понять – плюс это или минус. Однако сейчас это не имело и капельки значения. Сейчас, в этих сонных, дождливых, предвечерних сумерках, они были черны чернильной чернотой, и поэтому все было идеально.

- О чём ты думаешь? – робко улыбнувшись, тихо спросил он.

Я приподнялся на локте и чуть наклонил голову, продолжая изучать его лицо, ибо я верил, что оно имело еще что-то, еще немного счастья для меня. Я хотел его найти. Высмотреть. Я не мог его проглядеть и потерять.

- О тебе, о ком же еще?

Он тепло, довольно и сладко вздохнул и закрыл глаза.

- Что именно обо мне?

Откровенность меня всегда возбуждала, и я стал говорить то, что чувствую:

- Мне кажется это таким странным и чудесным – как такая красота могла появиться в этом мире? – я скользил взглядом по его лицу, а он возбуженно дышал ртом. – Как так получилось, что она сохранилась, выжила среди всего этого ужаса? Как не завяла она, не потускнела, не испортилась среди всех этих денег, хищников, законов, справок, очередей, среди всего этого безразличия и бизнеса? Как умудрилась сохранить свою свежесть, легкость? Как? Что это за чудо? – я прикоснулся кончиком носа к его щеке и втянул чистую, белую свежесть. – Как будто торт... – проговорил я и лизнул. Замолчал, затих и стал прислушиваться к ощущениям сердца. – А ты о чем думаешь? – рука затекла, и я лег на живот.

- Я ни о чем не думаю. Я тебя люблю.

Я поднял руку и убрал прядь волос, открывая белый лоб.

- А как это? Что ты чувствуешь?

- Да разве расскажешь? – он усмехнулся и перевернулся на бок, чтобы получше меня видеть.

- Расскажи. Я хочу послушать – когда любовь, как это?

- Я всегда рад тебя видеть... – не спеша начал он. – Мне хорошо, когда ты рядом. Радостно. Я хочу... и я хочу, чтобы и тебе было хорошо. Чтобы ты был счастлив. Я хочу делать тебе приятное, радовать тебя, чтобы ты любил меня и гордился мной.

- М... – протянул я с закрытыми глазами. И голос его тоже мне нравился. Он был не то чтобы сладкий, но и не детский, а такой... молодой, что ли? Чистый такой. Мне было приятно его слышать.

- А ты... – он замер, – любил кого-нибудь?

Я лежал тихо.

- Это не правильное слово «любил». Потому что если ты любишь, то ты любишь раз и навсегда, до конца, и даже после конца – вечно. А если любил, если разлюбил, то значит, и не любил вовсе, а так, увлекался, – я чувствовал, как давление немного жмет на глаза. Гадский дождь! Как же он надоел!

- Так ты любишь?

И в одно мгновение тень из Золотой Башни пролетела тысячу километров и легла мне на сердце, и он заметил это.

Я чувствовал, как он внутренне сжался.

- Я люблю тебя, – я попытался улыбнуться. – Разве бы я впустил в кровать нелюбимого человека?

Захотелось спать. Я почувствовал, как он сел и стал перелезать через меня, чтобы слезть с кровати. Я на ощупь нашел его руку, но он вывернул ее.

- Ты меня не любишь. Я тебе не нужен. И никогда не был нужен.

Я открыл глаза и уставился на старые обои. Повернул голову и посмотрел на него. Копна волос, как монашеский капюшон, скрывала его лицо во тьме дождливого вечера. Это было даже тяжко, я хотел видеть его лицо постоянно!

- Я говорю правду. Что же ты еще от меня хочешь? – проговорил я тихо и опять протянул за ним руку.

- Ты никого никогда не любил. И никто тебе не был нужен!

Я смотрел на ручейки дождя на окне. На размытый силуэт темного старинного дома напротив. Я не хотел отвечать.

- И сейчас ты это говоришь... ты это все говоришь... а тебе все равно! Тебе плевать на меня!

Он тоже заметил эту тень! Тень, налетевшую из Твердыни Власти и омрачившую мое лицо. Заметил! Я сам еле почувствовал ее, а он все же заметил!