Я устало облизал пересохшие губы:

- Это неправда. Я хочу, чтобы мы были вместе.

- Нет! Это правда! И правда то, что ты мне всегда врал!

И когда он прокричал это, я словно бы в первый раз увидел его. Увидел его нового – горластого, злого. С широко открытым ртом, полным белых зубов, с колючими глазами, в которых так расширились зрачки, что они казались темными.

И я вдруг осознал, что... ведь... никогда не знал его по-настоящему. Никогда не жил с ним. Никогда не заглядывал в его душу.

Что с того, что я приезжал к нему раз в месяц на пару часов? Я наслаждался только внешностью, даже не представляя, какое у него нутро. А вдруг он совсем чужой и холодный там внутри. Вдруг он совсем не мой?

Мне стало тяжело и тоскливо.

Я закрыл лицо ладонями и повалился на кровать, а он продолжал с большей силой:

- Ты мне говорил, что все будет хорошо! И я тебе верил! А ничего не было хорошо! Ни-че-го! Ты все наврал! Ты всегда мне врал! Ты любишь только себя! Тебе никто не нужен! Никто! – глаза его заблестели от слез. – И сейчас ты ухмыляешься про себя!

- Хватит! – рявкнул я. – Заткнись! Этот бред меня бесит!

Мой окрик напугал его и еще больше разозлил. Не думая, в порыве истерики, он схватил со стола пластиковую бутылку с шипучкой и швырнул в меня. Синей, приторно-сладкой шипучки было немного на дне, и колпачок не был закручен, и поэтому, когда она ударилась об меня, я весь оказался в этом напитке.

Холодная ярость разлилась по моей крови.

- Я, значит, мучаю тебя? – спросил я негромко.

- Да!!! Мучаешь!!!

- Я тебя мучаю? Это чем же я тебя мучаю? Тем, что спас тебя от побоев? Тем, что обустроил твою жизнь? Тем, что приютил и накормил тебя? Этим я тебя мучаю?

- Ты говорил, что все будет хорошо!!! – заорал он, обливаясь слезами. – А меня выставили на улицу! Меня вышвырнули в чужую страну без денег и документов!!!

- И это тоже моя вина? – я поднялся.

- Да! Да! Да! Твоя!!!

- А то, что меня самого чуть не убили? То, что меня самого пытали! Калечили! Меня! То, что я сам бежал и еле спасся! То, что меня проклял сам государь, и все, вся страна и клан отвернулись от меня, это для тебя ничто? – я попер на него, а он в ужасе стал отступать, пятиться. – То, что я сам гнил израненный в лагере и чуть не сдох, это ты в расчет не принимаешь? То, что я лишился всего и сейчас сам бедствую и ничего не могу – это для тебя неважно? Ты только о себе думаешь? Только о своих страданиях? – я замолк, захлебнувшись в приступе ярости. Подался вперед, чтобы схватить его, но он нырнул под кровать.

- Нет-нет! Прости меня! Прости, я не то совсем хотел! Я!

- Иди сюда! – прошипел я, хватая его за ногу и вытаскивая из-под кровати. – Иди сюда, тварь!

- Нет! Не надо! Прости!

- Иди сюда!

Я вытащил его, но он схватился за ножки кровати. Я намотал его патлы на кулак и рванул на себя, он вскрикнул пронзительно и отцепился.

- Пошел нахер отсюда!

Я поволок его в прихожую.

- Я сказал – вали нахер с квартиры! Все!

Он барахтался, вскрикивал, но я все равно открыл старую, высокую, деревянную входную дверь – и одну, и вторую, и вышвырнул его на лестничную площадку. Не успел он подбежать, как я захлопнул двери.

- Сука... будет еще на меня... сука! – меня трясло. Я покидал все его вещи в сумку и вышвырнул ее вслед за ним.

В дверь заколотили, но я не обратил на этот грохот внимания. Во рту было горячо и сухо, а лоб холодел от холодной испарины. Я зашел на кухню. Достал здоровую бутыль виски, широкий стакан толстого стекла и полез в оледеневший холодильник за льдом.

- Я никому никогда не врал! Слышишь, ты? – в один миг забыв про поиск льда, заорал я с новой силой в сторону коридора. – Я вам врал? Бляди! Я вам врал?!? А вы мне не врали? Да где этот сучий лёд?

Но льда нигде не было. В углу, за красно-белым пакетом кислого молока, я нашел запотевшую бутылку воды без газа и плеснул ее в красивый, нежный, теплый виски. Заглотил все за пару глотков и уперся в стол руками.

- Это после всего того, что я для тебя сделал? – не унимался я. – Нужно было пройти мимо! Нужно было так и оставить тебя на улице! Сука! – я швырнул стакан в стену, и осколки разлетелись по всему коридору. Я достал новый стакан, наполнил его и тут же осушил. – Сука-сука-сука! – я начал долбить стаканом о стол – словно пещерный человек, камнем колотивший о голову мамонта. Стакан хоть и был толстый, но все равно не выдержал и раскололся у меня в руке, и горячая кровь смешалась с холодным виски. – Ох и сука! – я зажал в кулаке комок салфеток. Хотелось рычать от злобы. Пятна красивейшей алой крови расползались по белоснежным салфеткам, словно розы распускались на снегу.

Тем временем виски поднялся с желудка и обволок мозг. Я вроде успокоился. Достав третий и последний бокал из набора бокалов для виски, я наполнил его и полез за закуской. Коробка пиццы обрадовала меня, но внутри оказались только огрызки. Уже засохшие кусочки теста с самого борта. Он почему-то всегда оставлял их, не желая доедать. Я сгреб их в тарелку и швырнул ее в микроволновку. Через сорок пять секунд я – с тарелкой, бокалом, бутылкой виски и бутылкой холодной воды – вернулся в комнату. Включил телек. Стал скакать по каналам. Грыз горячие, засохшие кусочки недоеденной когда-то пиццы.

Виски кончился моментально.

Кровь уже шумела в висках. Я быстро собрался. Напялил джинсы, толстовку с капюшоном, кожанку. Воткнул наушники в уши.

Дверь не открывалась, словно бы была завалена кучей тряпья с той стороны. Я навалился и увидел тело, лежащее на полу. Не глядя я переступил через него, закрыл дверь и стал спускаться вниз по широченной гулкой парадной.

Дождь все еще шел. Он шел уже третьи сутки, наверно. Все было сырое, туманное, бесприютное. Я забыл, когда в последний раз видел солнце. Маленькие электрические машинки мерзли под дождем, как котята. Асфальт во дворе то пучился, разрываясь, то плавно провисал, словно под землей шла невидимая борьба кротов. Я вышел со двора, перебежал через улицу. Миновал старинный тяжелый дом, где когда-то жил нудный, покончивший с собой философ, и, свернув за угол, нырнул в сверкающие недра магазинчика. Свет резанул по глазам, но до отдела с крепким алкоголем я мог добраться и на ощупь. Схватив бутыль виски, я прошел на кассу. Этот виски был дешевый и не такой качественный, что я пил только что, но я был уже пьян, и мне было все равно.

- Эта карточка? Это вот эта карточка? Что? А? Это по ней скидка? Почему по ней нет скидки? Что? – нудела глухая глупая бабка на кассе.

Я расплатился и вышел. Захотелось жрать, и я решил забежать за фастфудом. Здесь тоже было пусто, только в углу баловалась компания тупых подростков. Я заказал несколько бургеров, ведро ножек и зачем-то бокал пива.

- Ох! Поранились? – посочувствовала девушка-брюнетка за кассой.

- Да, немножко... – я пригубил пива, глядя, как мне собирают заказ на кухне.

Подростки тем временем вообще разбушевались. Один, совсем пьяный, уснул, опустив тяжелую голову на стол. Остальных это привело в неистовство. Они начали скакать вокруг него, вставили салфетки в шапку и подожгли их.

- Вызвать полицию? – устало спросил я, но так и не понял, что она ответила.

С красным пластиковым стаканом в правой руке и пакетами с жратвой и бухлом в левой я вышел на улицу. Дождь вроде бы почти прекратился, но, когда я уже подходил к дому, зарядил с новой силой. Не спеша поднимался я на этаж. Было тихо и сумрачно. На стенах потрескалась краска, кое-где обвалилась штукатурка. Лестница была широкая, а лестничный проем – пугающе огромным. Я всегда недоумевал, зачем оставлять так много пустого места? Наверное, старые люди были менее меркантильны и больше думали о красоте и эстетике, чем о лишних квадратных метрах, которые можно было продать. Поглядывая в пропасть проема, я все представлял себе всякие ужасные картины. Вот шпион убегает от погони. Его окружили. Он отстреливается, но тут пуля попадает ему в сердце, он театрально выгибается, переваливается через перила – и бах! А вот поэт. Допивает последний глоток вина, дописывает предсмертное стихотворение и бросается вниз головой.