====== Часть первая. Охотник. Глава 1 ======

Я щелкаю пальцами.

- Текилы!

Почему текилы? Я вроде пиво хотел. Голова думает одно, руки делают другое.

Мальчик хороший за стойкой. Нежный...

У меня появляется слабое желание. Но – нет. Он смуглый. Черные глаза. Не люблю смуглых.

Он ставит передо мной стопку. Замечает, что я на него смотрю, и сам заглядывает мне в глаза.

Ненавижу, когда они так делают. “Господин купил дорогой алкоголь. У господина есть деньги. Может господин купит и меня? На один раз? На всю ночь?”.

Я смотрю на “голую” стопку. Вот! Вот! Вот сколько раз замечал! Чем громче название – тем хуже заведение!

“ЖАР-ПТИЦА”. Сразу представляется что-то светлое, величественное! А на самом деле? – Узкий трехэтажный домик в самом центре Нахаловки. На первом этаже бар, на втором и третьем что-то среднее между отелем и публичным домом. Там живет и Пузырь – хозяин этого сарая, и его бесконечная семья – они же работники. Там живу и я, снимаю комнатушку.

- Чё это? – я киваю на стопку.

Он смотрит на меня. Глаза умные, только сказать ничего не может.

- Где соль, где лайм?

Тут же подбегает Майка – женщина без возраста. Она тут... всё. Старший официант, уборщица, повариха, шлюха, массажистка.

Майка мигом убирает стопку и тут же дает новую, на тарелочке: соль, лимон – все дела.

Другое дело. Я проглатываю, слизываю, грызу лимон, оборачиваюсь назад.

В метре от меня людской поток – главный и единственный проспект Нахаловки.

Тут же, у моего стула (я снимаю комнату, и этот стул персонально мой, аккурат под кондишином) агонизирует кошка. Подыхает от жары в тенечке, пена лезет из пасти. Рядом с кошкой седая бабка продает жареные окорочка. Я стараюсь не смотреть на чан с кипящим маслом. Такая жара... отвратно!

За бабкой скучает Чик-Чик – мальчик-проститут, который любит подрезать кошельки у клиентов. За ним дрыхнет нечесаный бомжара. За бомжом Муча – гадалка, сидит прямо на тротуаре и втирает свою ересь какой-то толстухе. Все как всегда.

Нахаловка.

Все это дно. Дно дна. Хотя... дна – нет. Это я понял. Дна нет. Как бы низко ты ни упал, рано или поздно ты опустишься еще ниже. И еще... и потом еще... и еще немножко.

Все это... не люди даже. И даже не граждане. Это беженцы.

С нашим княжеством граничат еще два. С синим флагом – оно у озера, и с зеленым – оно в степи. У синих президента выбирают партии, а у зеленых прямые выборы. Синие возмутились: как так – это всякая шваль, алкаш, нищий, дурак, может прийти и президента выбрать? Нет! Меняйте систему, делайте как у нас: чтоб только достойные люди могли голосовать. Зеленые – ни в какую!

Сначала ругались. Потом санкции стали друг против друга вводить. Потом постреливать. А потом и бомбить! И понеслась! И самое тоскливое в том, что и у тех, и у других – выборы проплачены. Все куплено и известно. Но они готовы умирать за эти выборы. Умирать и убивать.

И воюют уже лет двадцать. Кто там еще остался? Как это вообще? Не знаю и знать не хочу!

А у нас – монархия. Но к нам со своими выборами они не лезут. У нас очень много полезных ископаемых, и они смотрят на наших князей сквозь пальцы. Ручки им жмут, улыбаются – только скидочку дайте!

И к нам поперли беженцы. В ГОРОД их, конечно, не пустили, и они осели на окраинах. Так и появилась Нахаловка. Прав у них нет никаких, у них ничего нет, но государь разрешил – живите.

А от беженцев и упыри развелись. Конечно! На такой-то кормовой базе! Раньше, когда я маленький был, раз в год один упыряка по лесу пробежит – и все. А сейчас? Пришла семья беженцев, вырыла землянку. Их же никто не считает, не защищает, не хватится. Приходи – жри. Вот и жрут. Целыми семьями... Э-хэ-хэ.

- Дай-ка мне пиво, что ли... Хотя нет... воды дай, мой этот дай... ага.

Майка протянула мне стакан с колой и льдом. Нельзя мне пить. Я на работе. Сделал дело – выпил смело!

Я жду девочку. А еще мальчика. Девочку – по работе, а мальчика – хи! – по велению сердца.

Вчера ночью я его увидел в этом баре... вчера. И забыть не могу, и уснуть не могу...

Стройненький, худенький, в белой маечке. Волосы густые, прямые, губки пухлые, нежно розовые. Ух!

И смотрит, смотрит, смотрит на меня, а я на него. А он на меня. Ох!

Только я хотел подойти, а он пропал.

И я вот сижу и жду. Может появится? Появись! Пожалуйста!

Вдруг – картина! Чумазая детвора на веревке щенка тащит. Красивый щенок, лапы толстые, уши стоят, шерсть с медовым отливом. Веревка в узлах. Упирается, пятится назад.

- Молодые люди, что же вы животную умучиваете?

- Вали лесом, гнида!

Вот тебе и подрастающее поколение! А когда я был маленький... Блин! Говорю как старый дед!

Детвора остановилась. Смотрят: девочки, мальчики.

- Если бы вас ухватили – и веревку на шею, понравилось бы?

- Нет! Так он же не человек!

Улыбаются.

- Ну и что? Живой же, больно же! Куда вы его?

- Топить!

Час от часу не легче!

- За что?

- А он вот пацана за пятку укусил. И если собаку не утопить, он бешенством заболеет!

- Глупости! Здоровый щенок! Бешеного сразу видно, пена... все дела. Отдайте его мне!

Детвора рассмеялась. Громко, нагло.

- Ничё ты, дядя! Купи!

- Мороженое могу дать.

- А-ХА! Полтинник!

Ох ты ж ё! Детки! Ползолотого!

- Четвертного хватит!

Я бросаю им четвертак, забираю пса. Дети с ликованием убегают.

- Хороший песик, хороший. Пушок! Будешь Пушок! Ай, точно!

Поднимаю его, он все лижет мне руки.

- Эй! Да ты сучка! Блин! Один фиг, будешь Пушком!

Я смотрю в его карие глаза. Замираю. Где-то... мне кажется... что-то они мне напоминают... что-то...

- Дай-ка сосиску!

Бармен приносит мне колбаску, я кладу ее перед мордой Пушка. Пушок нюхает, вздыхает и ложится рядом.

- Ах ты! Не голодный.

- Какой красивый песик!

Я поднимаю глаза.

ОНА!

Рыжие волосы, темно-рыжие длинные волосы, темные томные глаза, красивое широкое лицо. Очень красивое, идеально красивое, чересчур красивое!

Тварь!

- Любите собак? – улыбаюсь я.

Гадина!

- Очень, а вы?

Мерзавка!

- Обожаю!

- Купите даме что-нибудь выпить?

Вырву сердце!

- Конечно. Что вам?

Она садится рядом, ставит сумочку на стойку, берет коктейль.

- Что вы на меня так смотрите? – улыбается она.

- Вы очень красивая! Любуюсь.

Разобью голову!

Она проводит ладонью по моему бедру.

- Сколько? – улыбаюсь я.

- Договоримся...

- Пошли.

- У меня есть место. Я провожу.

Ну еще бы! Тварина!

- Ведите. Пушок!..

Она ведет меня узкими подворотнями. Подворотни в Нахаловке – это нечто. Кривые, тесные, невыносимо засранные. Тут и вода какая-то, и мусор, провода, двери, коробки, чьи-то дети, лавочки, мусорки, наркоши, торчки, токсикоманы, шлюхи, шпана, педики-травести, бабки, калеки, психи...

Пушок не отстает. Я все присматриваю за ним.

Она ведет меня дальше и дальше.

Трущобы Нахаловки резко обрываются. Мы выходим на пустырь. Жарища невыносимая! Строительный мусор, ржавый скелет авто, сгоревший сарай. Полуразвалившийся, но жилой барак.

Узкое кривое крыльцо. По скрипучим ступенькам поднимаемся на второй этаж. Двери в комнату нет, дверной проем прикрыт огромным куском линолеума. Комнатка маленькая: кровать, шкаф. Окно забито. Мрак, духота, вонь.

Я ложусь на кровать, сумку держу под рукой. Она включает свет. Тут есть электричество?

- Нет, не надо. Выключи. Я стесняюсь.

Она улыбается, выключает, подползает ко мне. Я пихаю ее голову к паху, помогаю ей спустить с меня штаны.

Она целует мой живот, бедра.

В сумке я нащупываю рукоять “Носорога”.

- Да, милая, вот так...

Тихо достаю его, аккуратно подношу дуло к ее уху.

- Вот так, хорошо, да, о… милая...

БУХ!

Ее башка разлетается по всей комнате!

Первый выстрел – всегда в голову.