Я усмехнулся и отложил телефон.

- Это они о тебе... о тебе! – обливаясь слезами, дрожал он.

- И че?! – рассмеялся я.

- Как же... Но как же? Ведь это же ложь! Как они могут так говорить на тебя? На тебя! Ты же такой хороший, такой умный! Ты так много страдал! Так много пережил всего! Как они могут так врать? Как им не стыдно? Как их земля носит? Я их всех ненавижу, твари, пусть они сдохнут! – он затрясся в слезах.

Я улыбнулся. Большим пальцем собрал слезы с его губ и слизал их.

- Ты подашь на них в суд? Ты должен подать! Эти твари должны ответить!

- Да ты-то чего так распетушился? Это же обо мне говорят, а не о тебе.

- Но это же мрази!

- У людей работа такая.

- Что? Как? В... в смысле – работа? Но они же врут!

- Они... э... Врут – это слишком грубое определение. Они корректируют общественное мнение в нужном направлении.

Он моргнул и шмыгнул носом:

- Я не понимаю...

- А тебе и не надо этого понимать. Это политика.

- Но это же телевидение...

- Я запрещаю тебе смотреть Мидландское телевидение.

- Хорошо. Я буду смотреть только Вангландское.

- Тем более не позволю!

Он опешил:

- А какое же тогда?

- Никакого не разрешаю!

- Но ты же работаешь на Вангландском телевидении.

Я осмотрел его с ног до головы:

- Типун тебе на язык! Я там иногда бабки зарабатываю.

- А...

- Все! Надоел. Ну-ка вытри слезы! А теперь сделай счастливое лицо.

Он сидел насупившись. Тер глаза.

- Счастливое лицо! – я взял его за подбородок.

Он попытался выдавить улыбку.

- Еще счастливее!

Он улыбнулся.

- Ладно. Пойдет. А теперь иди жрать курицу!

На кухне он сидел за столом и резал сочное белое мясо, а я смотрел на дождь за окном.

- Ну чё, Елисейка, как?

Он усердно кивнул.

- Что это вообще за имя такое, Елисей?

Он проглотил и ответил:

- Это был певец такой, Елисей Славин, романсы пел, очень маме нравился, и она решила меня так назвать.

- Елисей... А сокращенно это как будет? Сейка? Лися? Сися?

Он пожал худыми плечами:

- Мама меня Лисёнком называла.

- Лисёнок, – я оглядел его. – Какой ты лисёнок? Лисёнки – они рыжие, а ты черный.

Он улыбнулся и почесал плечо.

Дождь на улице неожиданно кончился.

- А ты не знаешь, Праздник Пива вчера закончился или сегодня вечером закрытие?

- Вэшэром... – с полным ртом проговорил он.

- Тогда вот что, пошли сходим. В кои-то веки дождь кончился.

- Пошли, – улыбнулся он. – Я люблю пиво.

Когда мы шли по сырой, серой, свежей улице, под низкими тучами, я спросил его:

- А когда это ты полюбил пиво пить? А? Подлец!

Он покраснел от улыбки. Он был во всем новом: в спортивной темной куртке, темных джинсах и белых кроссовках. Красивый и ладный, как пряник.

- Когда в ресторане работал. Там со мной женщина была, тоже посудомойка, страшная и пьяница, она постоянно пиво пила, воровала в баре, сливала незаметно и мне наливала. Она крепкое любила, а я любил темное. Черное такое, с кофейным привкусом. Выпьешь пару бокалов вечером – и есть не так хочется, и расслабление идет по всему телу, и засыпаешь нормально.

От нашей площади Шлимана до Золотой площади, где проходил пивной праздник, каждые полчаса курсировали бесплатные автобусы. И уже в автобусе я спросил:

- А чего эту алкашку не уволили, если она на рабочем месте пила?

- А она была родственница хозяину, и он ее терпел.

Когда автобус подруливал к целому морю шатров, закрывающих всю площадь, опять пошел дождь.

- Я сейчас пьяный и я хочу тебе кое-что рассказать!

Проговорив это, он прикусил нижнюю губу. Щеки пылали в пьяном румянце. Глаза осоловело блестели.

Мы уже несколько часов сидели под одним из бескрайних шатров на празднике пива. Длинные скамейки и столы. Официанты в фартуках таскали истекающие пеной золотые кружки. Веселая народная музыка, скрипки и аккордеоны настраивали на веселый, беззаботный лад. Люди, добрые и хорошо одетые, сидели дружно, улыбались, пили пиво и пели песни.

Когда мы забурились сюда, была вторая половина дня, а сейчас уже вечер горел вовсю, и над городом пылало влажное, разбухшее электрическое сияние. Была зима, а зимой темнеет рано и стремительно.

- Хочу рассказать! Ты хочешь послушать?

Он перевесил свои ноги через мои колени и смотрел прямо на меня. Я спокойно цедил пиво. В плетеных тарелках на салфетках лежали соленые крендельки и крошечные острые копченые колбаски.

- Посмотри на меня! Про одного парня!

Кончиками пальцев он взял мою голову за виски и повернул к себе. Пальцы у него были тонкие, холодные и чуть влажные после бокала.

- Про какого парня? – я кинул в рот колбаску и запил ее пивом. Аккордеон совсем разошелся. Разноцветные фонарики наверху настраивали на приятный праздничный лад.

- Был один парень... и он... он шутил... – он покраснел и закрыл лицо ладонями.

- О чём?

- Я не могу это выговорить! – он отпил из моей кружки. – Ну короче, об ЭТОМ!

- О чём?

- Ну об ЭТОМ!

- Ну о чём? – я засмеялся.

- Ну какой же ты! – он сложил холодные плоские ладошки возле моего уха и горячо прошептал влажным пивным голосом. – Ну, о педиках.

- О-хо-хо! – покатился я.

- Тихо! – он шлепнул меня по плечу. – Он всегда о них шутил. Вот просто постоянно!

- Какое безобразие! А ты?

- А я не мог! Я не мог! Мне было так стыдно! Так стыдно! – он зажал лицо ладонями. – И так... так... Ладно! Я пьяный и я скажу – меня это возбуждало!

Смеясь, я потрепал его по коленке:

- Ну ты даешь! Извращенец!

- А потом я понял, что это не шутки эти дурацкие меня возбуждают, а он сам! Этот парень! Представляешь?

- Это невероятно! – воскликнул я в притворном ужасе.

- Мне так хотелось с ним поцеловаться! Это был мой первый опыт. Ты меня ненавидишь?

- Нет. Почему?

- Правда? – он с мольбой взглянул на меня.

- Честно-честно! – уверил я.

Он взял мои горячие щеки в свои холодные ладони, и я ощутил вкус его влажных пивных губ.

- Я тебе еще хочу сказать! – он убрал свои ноги с моих, подсел поближе и зашептал. – Я тебя обожаю!

- Правда?

- Угу! – он усердно кивнул в пивную кружку, не переставая делать крупные глотки. – А вот видишь вон того козла? – выдохнул он, отставив кружку и утерев хмельную пену с красных губ.

- Ну.

- Я его ненавижу! Он жирный, а я ненавижу жирных!

Я осмотрелся. Сейчас, как стемнело, праздник изменился до неузнаваемости. Количество пирующих заметно сократилось. Все смешалось. На столах был бардак. Кружки и тарелки разбросаны. Брусчатка под ногами завалена мусором, крендельками и разлитым пивом, салфетками и блевотиной. На нашей длинной скамейке сидело только две страшных тетки в самом конце. И напротив нас – через стол – сидели два лысых мужика и всё чему-то глупо улыбались. Один был страшный, губастый, с большой серьгой в ухе. А уже правее сидел полный молодой парень, довольно симпатичный, коротко стриженный брюнет.

- Я теперь все! У меня вот! – и Лисёнок достал свою Голубую Карту и протянул ее мужикам. – У меня все нормально!

- Дай-ка сюда, пока не потерял! – я забрал у него с таким трудом полученную карту и спрятал во внутренний карман. – Хватит баловаться!

- Хочу баловаться! Хочу! – закричал он и залез на лавку. Вскинул руки и начал танцевать.

- О, родной, тебе уж хватит, как я посмотрю!

Я допил пиво, вылез из-за стола и перекинул его через плечо.

Долго мы выбирались по лабиринтам столов и лавок. Пьяные компашки приветливо махали нам руками. То тут, то там взвизгивали разбивающиеся вдребезги бокалы. Тетки хохотали. На выходе из шатра его тормознули два гигантских копа. Не успел я ничего сообразить, как опытные руки вытащили у него из-за пазухи пивной бокал. Бокал спрятали в ящик, а его похлопали по плечу и отпустили.

- Ты чё, хотел стырить бокал?!!

- Хочу бокал! Бокал! – взмахивая рукавами куртки, как крыльями, заныл он.