Он обнял меня за плечи и увлек за собой. Идти было недолго. Выйдя из телецентра, мы пересекли сквер и вышли к музыкальному театру, на первом этаже которого раскинулся дорогущий ресторан «Хрустальная комната». Когда мы вошли, я честно предупредил:

- Я на соске, у меня в день пятнадцать фунтов лимит, а сюда без сотки и не зайдешь!

- Ерунда! Чушь! Не желаю слушать! – по-барски отмахнулся он.

Не успели мы войти, как нас провели к столику.

- Заказал заранее, чтобы обмыть гонорар! – усмехнулся он.

Я огляделся. Хрусталя здесь было мало, разве что только люстры. Помещение было старое, еще имперских времен. Все везде – белый холодный мрамор, стройные колонны, обнаженные статуи и золотые узоры.

Он заказал телятину, элитного коньяка, что-то еще. Видно было, что бывал уже тут не раз, персонал хорошо знал его.

- Володя, – протянул он руку, и мы познакомились.

Ловко и хищно орудуя серебряными ножом и вилкой, он резал красивое, розовое, податливое мясо и, глядя в тарелку, неспешно вел разговор.

- Это все бизнес. У нас все везде сейчас бизнес. Люди торгуют всем! И если раньше торговали просто вещами: пирожками или машинами, то сейчас торгуют мечтами, желаниями, религией, страхами. Торгуют политикой. М-м-м-м! – он положил в рот развратно-красивый розовый кусочек нежнейшего мяса, закрыл глаза и застонал. – Я торгую ненавистью. Мидландофобией. Очень ходовой товар сейчас. Я прихожу на передачи и говорю то, что от меня требуется. Я разжигаю ненависть к Мидланду, к нашей любимой родине, дожил, сука! – он слил последние капли с бутылки по рюмкам и заказал новую бутылку. Я так и не заметил, как высосал полбутылки коньяку.

- Но это же... это же называется разжигание межнациональной розни... – как-то приглушенно начал я. – Это же уголовное дело!

- Еще какое! – все загружая в рот кусочки мяса, быстро жевал он. – В Вангланде вообще с этим строго. Гомофобия, разжигание ненависти, насилие над животными, педофилия – все это очень серьезные статьи.

- Но тогда как же так? – нахмурился я.

Он навис над столом и интимно приблизился ко мне:

- Есть такая вещь как поправки к закону. И есть еще одна очень интересная вещь – секретные предписания. И вот одно такое секретное предписание гласит... – он обернулся по сторонам, – представителей любой нации ненавидеть нельзя, а Мидландцев можно! Понял? Ты можешь сказать – этот южанин идиот, и это будет нормально, законно. Но если ты скажешь – все южане конченые идиоты, тебя посадят. Но если ты скажешь – все Мидландцы рабы и кровожадные звери, то тебе дадут за это денег. Врубаешься?

- Но... но почему?

Он кинул в рот последний кусочек, поднял рюмку и посмотрел жидкость на свет:

- Потому что это война.

- Война?

- Конечно! Самая настоящая. Война не обязательно должна быть горячей. Эта война холодная, информационная, финансовая, гибридная, война рынков, идеологий, война за Ретранслятор.

- Но зачем?

- Что значит зачем? Если бы какой-нибудь вангландский педик-полудурок задал этот вопрос – я бы понял, но услышать его от тебя, брат Кот? «Все или ничего» – чей девиз? Наш девиз! И вот у Института Мировой Демократии тот же девиз. Они хотят воссоздать империю. Хотят вернуть себе неограниченную власть «от моря – до моря», как было раньше когда-то. Союз Северных земель уже под ними. Эти дрочилы слишком изнежены и ни на что не способны. Южане по сути тоже. Там у Института свои рычаги влияния, в любой момент они могут либо раздуть войну, либо потушить ее. И только наш Мидланд у них как камень на зубах.

- Но почему нельзя торговать, жить в мире?

- Да какая, нахер, торговля?! Ты о чем вообще? Это битва за Ретранслятор, я же говорю.

- Что это значит?

Он надолго замолчал, наполнил рюмки и начал:

- Ретранслятор – это телевизор, ну в смысле все средства массовой информации вообще! Сеть, газеты, радио, кино, реклама, образ жизни, мода, общественное мнение – все, что ты видишь вокруг. Люди думают, что мысли в их голове принадлежат им, но на самом деле их придумывают... там, где нужно. Понимаешь? Тот, кто имеет доступ к Ретранслятору, тот имеет неограниченную власть над людьми и может делать с ними все, что хочет. Южанам в этом отношении не повезло, у них доступ к Ретранслятору получили конченые ублюдки. Но это народ такой – темный, еще не вышедший из племенного периода. Императоры пытались их облагородить, строили театры, школы, но, видно, там требуется гораздо больше сил и времени. А вот нам повезло, у нас власть взяли более-менее грамотные люди, которые решили, что лучше потихоньку, но постоянно спокойно грабить богатых, чем обдирать нищих и ждать бунта.

- Ну, это я понимаю, а зачем воевать-то? Нам с Вангландом?

- Да потому что наши Ретрансляторы настроены на разные волны. Наши говорят: «Вот это – белое, а это – черное». А в Вангланде говорят: «Нет! Черное – это белое, а белое – это черное!» А это очень нехорошо для системы. Это ее расшатывает, беспокоит, вопросы нехорошие в головах начинают появляться. Всегда должна быть только одна точка зрения, так жить проще.

Я молчал. Я понимал, что он хочет сказать, но все равно не верил. Неужели все так просто... и ужасно одновременно.

За соседним столиком сидел здоровый, плечистый, мордатый мужик в женском черном платье и шляпке на шишковатой голове и изучал винную карту.

- Стипендия Вышковера-Логовенко – это сколько? – вдруг спросил я.

- Ну, кому как. Предатели же разные бывают. Не меньше пятнашки, это точно.

- Пятнадцать штук! – ахнул я. – А эти тебе сколько гонорара дали?

Он попросил счет:

- Трешку.

- А мне...

- Двести пятьдесят, знаю, сам так начинал.

Он расплатился, прибавив к сумме еще почти тысячу, наверное, был должен тут, и мы не спеша вышли.

- Продолжим! Непременно продолжим! У тебя дела есть? Отмени все, я тебя все равно не отпущу! – петушился он. От бутылки коньяка я уже был хороший.

- Я еще раз говорю, у меня денег нет.

- Не говори мне о деньгах! Деньги – это резаная бумага! Институт еще напечатает. Так! – он осмотрелся. – Знаю я хорошие места, но сегодня мне в центре лучше не светиться. Ладно. Поехали ко мне. Такси!

В такси он протянул мне стальную фляжку с коньяком. Закусить было нечем, и чтобы отвлечься, я спросил:

- А кто они вообще такие, Вышковер и Логовенко?

- Да ну тебя! – отмахнулся он.

- Я серьезно.

- Да не гони. Ты гражданин Вангланда и не знаешь, кто такие Великий Бо и Лёня?

- Не знаю.

Он усмехнулся и покачал головой.

- Вышковер – это у них светило научное. Знаменитый профессор, который всю жизнь изучал геев.

- Да иди ты! Нет такой науки!

- В Вангланде все есть. Он лет пятьдесят на это потратил, реально. Ходил с линейкой, мерил члены, записывал возраст, выявлял интересы. Кто как любит сосать, кто сколько в жопу дает и тому подобное.

- Да хватит гнать-то! – смеялся я.

- Клянусь! У него сотни научных трудов. Целые библиотеки книг. Он еще при жизни основал целый институтский городок – не один институт, а целый комплекс, где занимались вот этими исследованиями. Он у них как гуру, основатель целой государственной философии. Правда, к концу жизни он отошел от исследований и занялся правозащитными делами. А вот Логовенко – это уже наш полудурок, бывший земляк. Нашего примерно возраста парень. Там у него все началось с того, что он еще в Мидланде в школе написал стихотворение. Там им задали задание написать стих или что-то вроде того, а он возьми и напиши пидорастическое стихотворение.

- Зачем?

- Ну, больной на голову. Учителя, конечно, в шоке, как так, спрашивают, может ты ошибся, не то хотел сказать. Он настаивает – все именно так. Ну, повели его к директору, позвонили родителям. Он приходит на следующий день к директору и опять утверждает, что хотел написать именно это, именно так и никак иначе. Директор в шоке. Начинает сначала ласково, потом уже все более и более жестко разговаривать с ним, так сказать, обрисовывать ему дальнейшие перспективы. Тот ни в какую. Уперся. И тут позвали директора куда-то, нужно было ему отлучиться. Логовенко остается в кабинете один, достает гвоздь из кармана, заранее заготовленный, снимает штаны и прибивает себе яйца к стулу.