- Да! Акция! Да! Совсем лишили детей чувства стыда!
Оттолкав деда на достаточное расстояние, я вернулся к протестующим. Все фотографии были сделаны, парни поднялись и пошли к автобусу смывать томатную кровь.
- Вы записываете? А вы какой канал? Как вас зовут? – все спрашивала сухая бабка в шляпке на трясущейся голове. – Я хочу сказать, что это ужасно! Ужасно! Это просто недопустимо, чтобы в наше время тиран правил... Чтобы люди... Они же люди... Я когда узнала... Я не политик, но когда я узнала, я спать не могла, я есть не могла, у меня гипертонические кризы! Это сущее безобразие, что другие страны позволяют тирану...
Журналистка держала микрофон у ее высохшего рта и усердно кивала головой.
Тут Коза схватила здоровый пластиковый мешок из-под мусора, подбежала к двери консульства и опорожнила его на крыльце, высыпав целый ворох какой-то пряжи. Приглядевшись, я понял, что это... кандалы, склеенные из черной бумаги для детского творчества.
Дверь посольства открылась, и на улицу вышел тщедушный плешивый мужичонка, который с висков зачесывал волосы на облысевшую макушку.
- Я прошу вас прекратить. Я прошу вас... я довожу до вашего сведения, что консул недоволен... и консул просит...
И вдруг, под радостное улюлюкание девчонок, его облили чаем со льдом. Мужичок закрыл глаза и что-то беззвучно зашептал.
- Ну что же вы? Вам совсем делать, что ли, нечего? – обиделся он.
Один парень подбежал и стал опрыскивать смесью для розжига мангалов ворох бумажных кандалов. Второй стал чиркать зажигалкой. Кандалы весело заполыхали под дверью. Тут же прикатили два копа на велосипедах. Один ел мороженое и, сойдя с велика, стал затаптывать горящую бумагу. Второй принялся нехотя оттеснять студентов.
Так протестная акция и закончилась. Проведя неравную битву с проклятой тиранией, прогрессивная молодежь пошла отдыхать и развлекаться.
Площадь Звезды – или Площадь Пяти Проспектов её еще называли, была, наверное, самой огромной в городе. Сюда, на это бескрайнее каменное пространство сходилось сразу пять огромных проспектов. Словно бы пять кораблей титанических размеров, пять гигантских айсбергов приплыли сюда, в эту точку, для какой-то тайной и важной встречи.
Народищу было полно. И просто слоняющихся зевак, и тех, кто решил хорошо провести вечер. Площадь была забита народом. Все столики в открытых кафешках были заняты. В дорогущих ресторанах невозможно было заказать столик, их огромные окна-витрины сияли золотым светом. И во главе этого всего возвышалось здание Оперного театра. Безразмерная громадина пугающих размеров. Всей своей гранитной массой оно устремлялось ввысь, и крыша его пропадала в темном жарком небе. На высокой лестнице театра, словно зрители на этажах, сидели стайки молодых людей. С самого низу, где были постаменты с гигантскими львами, и до самого верху – до необъятных колонн – сидели люди и отмечали начало очередной летней ночи.
Макс взял бутылку вина, и мы стали подниматься по высоким, отшлифованным за века ступеням повыше, где было посвободнее. Клубы были еще закрыты, и нужно было скоротать пару часов.
В самом низу, в начале лестницы, были три девушки. Одна толстая, другая в очках, а третья – завораживающая златовласая улыбчивая красавица. Они хихикали, ползали на корточках и чертили мелом на брусчатке какие-то надписи. Выше них, уже на ступеньках, сидела компания парней – человек пять. Они тоже улыбались, один бренчал на гитаре. Марихуаной от них воняло даже досюда. Напротив них сидело еще трое парней. Один пил пиво из жестяной банки, другой – вино из горла, а третий уже так нализался, что уронил блондинистую голову на колени.
- Журналисты-журналисты! Ка-а-акие вы журналисты? – орала пьянючая бомжиха с сигаретой в чахлой руке. – Суки вы, а не журналисты! Тьфу на вас! Суки-и-и-и! Тьфу на вас, свиньи, бляди... Тьфу! – она тыльной стороной вытерла беззубый рот и повалилась набок. К ней подошел парень и стал с улыбкой утешать ее.
Мы сели рядом с тихой компашкой из двух парней и двух девушек, которые сидели вокруг литровой бутылки грушевого сидра и очень тихо о чем-то беседовали.
Макс подозрительно долго возился с бутылкой и наконец протянул мне полный пластиковый стакан. Я сделал несколько крупных глотков и оглядел его. На нем были высоченные берцы на толстой подошве, шнурованные, почти до колен. Юбка в черную и красную клетку гармошкой и облегающая белая футболка с каким-то кислотным рисунком. Мне все хотелось спросить его, действительно ли он считает, что эти... эти выходки у посольства на что-то влияют, но не стал. Тема была скользкой, и портить вечер не хотелось.
Я смотрел на этот город, на эти дома, обступившие площадь – огромные, дорогие, бесконечно далекие и бесконечно чужие. Смотрел на эту массу людей на площади. Никого из них я не знал. Да и Макс тоже казался чужим и непонятным.
Один мужик прошел мимо нас и стал ссать прямо на колонну. К нему тут же подошли два копа и начали долго и нудно ему что-то рассказывать, стыдить, уговаривать.
Потом я понял, что у этого вина очень необычный кайф. Я почувствовал необычное возбуждение по всему телу. Зрение мое как бы изменилось. Все вокруг стало чудесным образом более живым, насыщенным и бесконечно глубоким.
Голоса людей... я слышал их все и понимал, о чем это они говорят. Воздух стал более тонким, теперь он мог сразу проходить в легкие через грудную клетку. Дома, выходящие на площадь, наконец стали кораблями. Брусчатка превратилась в черную ночную воду. Горящие окна были сияющими корабельными прожекторами. Все люди в домах – матросами. Я ясно чувствовал соленый морской ветер и шум моря. Волны накатывали прямо на начальные ступени. Это было завораживающее зрелище. Все вдруг наполнилось таким глубоким смыслом! Брусчатка, мрамор, статуи.
- Пойдем, нам пора уже! – улыбнулся Макс.
Его голос был сразу и вокруг меня, и во мне. Тот факт, что нам предстояло пересечь площадь, ставшую ночным морем, крайне возбудил меня. Я с восхищением посмотрел на Макса и хотел спросить у него, как это он обладает такой силой, что может пересечь море, но не стал и только взял его за руку.
Когда мы пошли по черной, словно нефть, воде, бывшей когда-то площадью, а сейчас превратившейся в море, меня охватило детское возбуждение. Вода прогибалась под ногами, словно была накрыта пленкой, и я знал, что ни в коем случае нельзя отпускать руку Макса, потому что я потеряю силу и сразу утону.
Я прикладывал руку к каменным стенам домов и ясно ощущал холодное, толстое, влажное корабельное железо.
Уже в клубе Макс подлез ко мне:
- Ну как ты? А? Как? Нормально?
Его было чересчур много вокруг меня.
- Я... Я? Я не знаю. Все такое живое! – я поднес руку к лицу и посмотрел на растопыренные пальцы. Ладонь была подсвечена изнутри, сверкала и искрилась. – Такое живое!
- Это витаминчики! Волшебные витаминчики! – ликовал Макс, зрачки у него были неимоверно расширены.
Я как-то странно посмотрел на него.
К нам стали подходить неизвестные люди. Я не хотел никого видеть, я хотел просто сидеть и смотреть на свою сверкающую руку. Потом они стали тянуть меня танцевать. Черные тени в цветных лучах подпрыгивали и замирали. Цвет освещения менял воздух. При белых лучах воздух был свеж и даже холоден, а при красных воздух был горячий и спертый.
Меня наконец-то вытянули танцевать, и тут я увидел Пушка. Это не удивило меня, я уже давно чувствовал его рядом. Пушок был идеально красив и абсолютно спокоен. Весь свет мира был направлен на него, а остальные люди дрыгались в полной темноте. Освещенный и сияющий, он подошел почти вплотную ко мне. В густых волосах его поблескивали разноцветные искры.
Сначала у меня были силы смотреть на него, но потом я сдался и опустил голову. Я понял, что не могу биться с ним, и я сдался. Это было очень тяжелое решение, но оно принесло мне облегчение. И когда я поднял голову и взглянул на него уже новым, покорным взглядом, он двинулся на меня, вошел в меня и прошел насквозь.
