Дождавшись, пока Брок поставит сковороду, Баки вдруг прижался губами к его плечу, нежно обхватив живой ладонью основание хвоста, и Брок замер, а потом медленно, будто нехотя повернул к нему голову.

— Что ты…

— Я не хочу, чтобы ты дергался каждый раз, когда наши руки случайно сталкиваются. Мы оба обнимаем Стива, и будет лучше, если ты перестанешь при этом… испытывать неловкость, прикасаясь ко мне.

— И ты решил выбить клин клином?

Улыбнувшись своей новой, хорошей улыбкой, Баки на мгновение прищурился, а потом поцеловал Брока, крепко обхватив ладонями лицо. По тому, как тот обвил хвостом его ногу и ухватил за задницу, Стив понял, что они договорились.

На руках Баки медленно исчезали тяжелые наручи.

Эпилог

В спальне горели свечи. Крошечные металлические плошечки с парафином были везде: на полу, на тумбочках, на подоконнике. Кровать исчезла, превратившись в гору пестрых подушек, и Стив вдруг почувствовал себя богатым купцом, купившим новую наложницу. Брок, хмыкнув, прижался сбоку, и они привычно обнялись, устраиваясь удобнее, когда сразу со всех сторон полилась ритмичная музыка. Какие-то дудки, барабаны и струнные выводили сложный узор мотива, будоража кровь предвкушением.

Баки появился внезапно, будто соткавшись из плотных теней, и музыка зазвучала четче, вторя покачиванию тела, плотно укутанного слоями ткани. Видны были одни глаза, все остальное тонуло в тенях, угадывалось проблесками золота под тонкими струящимися покровами. Баки, покачиваясь, соблазнительно изогнулся, разводя руки, и струящаяся черная ткань поплыла за ним, как крылья. Сделав круг, он плавно стянул с головы большой отрез, открывая волосы, выглядящие ярче, чернее, чем самый качественный шелк. Они заскользили по плечам, спине, касаясь угадываемых под тканью ягодиц. Нижняя часть лица была все еще скрыта, и Стив невольно вспомнил, как в самом начале гладил яркие губы Баки через невесомую ткань, казавшуюся тогда неодолимой преградой.

Платки-рукава описывали плавные круги, все больше напоминая крылья, то раскрываясь, как лепестки черного цветка, то опадая шелковыми волнами, и наконец скользнули от плеч к запястьям, открывая сильные, совершенно не женские руки.

Брок рядом хмыкнул, когда Баки, кружась и выкладывая из платков диковинные узоры, на мгновение взмахнул руками, имитируя международный оскорбительный жест, отлично вписавшийся в общий узор танца, а потом сплел запястья, тряхнув волосами, и платки, медленно скользя, упали на пол.

Баки ухватился за длинный широкий плат, прикрывавший торс, и закружился быстрее, так, что волосы описывали струящийся ровный круг, вертел этим платком, то прикрывая голую кожу, ослепительно-белую, расцвеченную мягкими бликами свечей, всю в ярких пятнах золотых украшений, то открывая ее полностью. В темной впадинке пупка блестела крошечная сережка — подарок Брока, и Стив улыбнулся, вспоминая, как удивился Баки, получив ее. Как сказал: “Мне никто никогда не дарил ничего. Никто и никогда, кроме вас”. Он давно отказался от украшений, золотая рука, по его мнению, и так смотрелась достаточно вызывающе с современной одеждой, но вот сережку Брока носил постоянно, периодически дотрагиваясь до нее и улыбаясь.

И этот платок упал к босым ногам Баки, и он на мгновение замер, такой, каким Стив раньше часто видел его: со скрытым лицом, полуобнаженный, отягощенный золотом и едва прикрытый шелками, гладкий, как статуэтка из отполированного дерева, необъяснимо грустный и в то же время до ломоты в висках желанный.

И вот Баки одной рукой подхватил длинный платок, скрывающий его левую ногу, чуть приподнял его, позволяя плыть за собой, поднял конец над головой, кружась, и тот развевался, как парус, пока не оказался у Баки в руках, закрыв от подбородка до щиколоток. Идеальное тело просвечивало сквозь тонкий газ, соблазнительно угадываясь под полупрозрачным покровом, и Брок, сдавшись первым, оттянул вниз единственный предмет туалета, который на нем был — тонкие домашние штаны. Крупный член хлестко ударил по смуглому животу, и Стив знал, что там, за платком, Баки облизал пухлые губы и хищно улыбнулся.

Легкая ткань мелькала, открывая то колено, то бедро, облепляла, будто была мокрой, и снова плыла рядом, пока не оказалась на полу, а Баки остался перед ними полуголым: не на виду были только одна нога и лицо. Самый маленький платок широким клином спускался от скул до середины груди, оставляя открытыми яркие проколотые соски, которые Баки сжал пальцами, крутя бедрами так, будто уже оказался в постели.

Стив видел очертания его тяжелого члена: ткань у паха натянулась, собираясь крупными складками, на ней появилось влажное пятно. Брок со стоном задвигал кулаком, но Баки вдруг плавно развернулся спиной, вращая бедрами, резко поднимая то одно, то другое, отчего его крепкие ягодицы аппетитно перекатывались под полупрозрачной преградой.

— Иди сюда, — хрипло позвал Брок, но Баки взялся за край второго платка, кружась все быстрее, четко переступая босыми ступнями, то открывая ноги почти полностью, то с ложной скромностью скрывая их, но позволяя платку обрисовать стоящий член. — Порву чертову тряпку, — хрипло пообещал Брок, и “тряпка” вдруг взвилась последний раз и медленно опала, облизав напоследок все тело Баки, как черная волна — прибрежный камень.

— Ну да, хуй наружу, зато лица типа никто не видел, — Брок сжал свой член у основания и зло спихнул мешающие штаны, раздраженно подергивая хвостом, покрытым по случаю холодов густой черной шерстью. — Давай, Звезда.

Баки повел бедрами, отчего его член качнулся, прочертив по животу влажную дорожку, и, подняв руки, освободил края последнего платка. Не став долго тянуть, он пропустил его между пальцами, будто лаская, провел им по лицу, шее, ягодицам и отбросил в сторону. Флейты в последний раз чувственно всхлипнули и стихли, а Баки скользнул к ним — горячий, возбужденный, родной.

Свободный. Такой же сильный, как до Стива, но почти не использующий магию.

Целуя его, Стив вспомнил, как они с удивлением рассматривали его предплечья, когда позвонил Тони и, захлебываясь, изложил переведенные условия освобождения:

“Полюби того, чьим рабом являешься, оплети его, как лоза, без единого шанса на ответ. И если тебе все-таки ответят, то да будет то чувство преданным и чистым, как горный родник. Да будет тот смертный светел душой и прекрасен телом, как прекрасная Джамала, погубленная тобой. Пусть будет хозяин тела твоего настолько чист, что могущество твое да не затмит его разум, не вынудит алкать богатств и роскоши, смертей врагов и долгой жизни. Да не загадает он ни единого желания, да возжелает сердце его только тебя, презренного гордеца и ревнивца.

И да полюбит вместе с тем он другого так, что страсть затмит его разум, да разделит с ним ваше ложе. И да примешь ты от него и это, смирив гордыню и жадность. Да смешаешь ты семя свое с семенем соперника в нем, как смешиваются воды рек, впадающих в океан. Да будете вы равны для него, как равны Луны Джибулистана, да продлит Аллах дни его расцвета.

И да попросишь ты у разлучника мира, и да получишь его от чистого сердца, лишенного злобы и зависти. И да сделаешь ты это, не зная условий, не держа в уме выгоду, лишь желая счастья тому, кому отдано сердце твое.

Да будет так во имя Аллаха Великого, пока горит Изначальный”.

Баки тогда поцеловал Брока еще раз. Стив знал, что он вспомнил, за что его изгнали — красивое лицо на мгновение исказилось от страдания, но стоило Стиву обнять, как он успокоился, но еще долго при первой же возможности повторял, целуя то его, то Брока: “Спасибо вам, спасибо”.

Вот и сейчас, хотя прошло уже несколько лет с того утра, он все еще не уставал их благодарить.

Танцами. Любовью. Всем собой.

И они не уставали принимать его дары, отдавая взамен себя.

Наверное, в этом и был смысл жизни — точно Стив не знал, справедливо полагая, что впереди у них еще уйма времени, чтобы его отыскать.

КОНЕЦ

________________

* — оригинальная строевая кричалка американской армии. Примерный перевод: