— Он знал?

— Да. Он думал, это будет стимулом… Будто твоя драгоценная жизнь не значит для меня гораздо больше, чем моя собственная. Я бы все равно не жил без тебя.

— Бак.

Баки сел на постель, прижал его руку к своей груди, напротив горячо бьющегося сердца, и заговорил:

— Считается, что джинны не могут любить. Мы сами поддерживаем эту легенду, чтобы люди даже не пытались… расположить нас к себе. Многие осознанно отказываются от чувств, пугая и обижая даже очень хороших хозяев, потому что боятся. Влюбленный джинн умирает вместе с человеком, теряя свою вечность, дарованную Изначальным. У нас нет души, и смерть для нас — это навсегда.

— Боже, — Стив сел, обнял ладонями его лицо и заглянул в глаза, — Бак, мне так жаль.

— Но если любовь взаимна, то душа человека делится надвое, Стив. Ты умер там, на ступенях здания суда. Но до этого ты полюбил меня. И позволил мне вернуть тебе жизнь и половину души. Я тебя… слова нет такого ни в одном из известных мне языков.

Стив поцеловал его. Он тоже не знал таких слов.

***

Без Брока стало пусто. Баки все время был рядом, смешно сопя в плечо по ночам и будя колючими поцелуями по утрам. Он теперь все делал вручную, на расспросы отвечая: “Моя магия теперь здесь”, — и касался ладонью груди Стива, на несколько мгновений прикрывая глаза и слушая, как бьется его сердце.

Собственная квартира казалась маленькой, убогой и в то же время невыносимо пустой, холодной, будто их с Баки огня не хватало для того, чтобы сделать ее домом.

За окном который день шел дождь, Тони звал Стива в Нью-Йорк, приглашая возглавить “Мстителей”, которых собирался частично финансировать, дело по созданию личности Баки продвигалось быстрее, чем они предполагали, а Стив по утрам надолго замирал у залитого водой оконного стекла, ежась от холода и не понимая, что с ним не так.

— Нам нужно его найти, — сказал одним серым утром Баки. — Брока. Я не могу смотреть, как ты тоскуешь, Стив.

— А я не могу ввязывать тебя в странные отношения, которые к тому же не принимают две стороны из трех.

— У этих отношений не обязательно наличие всех трех сторон, Стив. Ты любишь Брока, он — тебя. А я и так твой, что бы ни случилось. Мы не придумаем ничего нового, на востоке вообще нет ничего зазорного в том, чтобы дарить любовь сразу нескольким людям. Ты могучий воин, Стив, в тебе много силы, огня, и любви тоже много. Не имеет смысла отрицать свою природу и пытаться отдать мне то, что изначально принадлежало другому.

— Как ты себе это представляешь, Бак? Как… ерунда какая-то.

Баки неслышно оказался рядом и, положив подбородок ему на плечо, встретился взглядом в отражении окна.

— Но у нас так уже было. Мы примем друг друга. Ради тебя. Мы уже это сделали. Только Брок гордый и привык все решать сам, выкорчевывая ненужное с корнем, оставляя от сердца жалкие клочки. Ты должен быть мудрее, Стив. Потому что тут все зависит не от него и не от меня.

Стив обнял его, зарываясь лицом в мягкие волосы, и подумал о том, что не заслуживает Баки.

***

Они прилетели в Нью-Йорк, как только Баки получил документы и все заключения комиссий, признавших его дееспособным, неагрессивным и неопасным для общества. Тони прислал за ними машину, и они, воспользовавшись дипломатическим коридором, чтобы не объясняться лишний раз с охраной у рамки металлоискателя, уже через полчаса на приличной скорости неслись на Манхэттен.

— Ого, а он красавчик, — было первым, что сказал Старк, увидев Баки, одетого в простые джинсы и ветровку. — Как ты отрастил такие волосы? У меня по молодости никогда не получалось. Страшно хотелось подействовать на нервы своему старику, но, увы и ах, — он отпил из бокала какую-то разновидность элитного алкоголя и продолжил, — отрастали только до плеч.

— Триста лет и магия, — честно ответил Баки, и Тони, рассмеявшись, указал на диван перед собой.

— И с чувством юмора! Просто сокровище.

— Собственно, об этом я и хотел с тобой поговорить, — со вздохом начал Стив. — Тони, мне очень нужна твоя помощь.

— Я весь внимание. Надеюсь, это что-то криминальное, и мой отец, пронудивший мне тобой раннюю плешь, перевернется в своем гробу. Итак?

— Баки — джинн, — решил начать с главного Стив, и Тони, поперхнувшись очередным глотком, предсказуемо переспросил:

— Что, прости?

***

— Н-да, — сказал Тони через полчаса, ставя лампу под сканнер своего искина. — Не будь ты Кэпом, у которого туго с чувством юмора, я бы решил, что это такой розыгрыш, тем более я ни черта не слышал о том, что в тебя стреляли, а если об этом не слышал я, об этом не слышал никто. Поэтому все эти россказни с почти пропавшей магией…

Рядом с ним на столе появилась чашка кофе с четко прорисованным цветком чертополоха на боку, Баки подмигнул Стиву, но Тони заметил его подношение не сразу: ворчал о чем-то со своим искином на понятном только им двоим языке.

— Так, — произнес он, заметив все-таки чашку. — Ага. Иди сюда, как там тебя Роджерс называет? Баки? Какой дурак придумал звать джинна Баки? Нет бы Сауд или Абдурахман. Или Камар-аз-Заман.

— “Тысяча и одна ночь”, — узнал отсылки Стив, и Тони, усмехнувшись, процитировал:

— “И тогда Ситт-аль-Хусн поднялась к нему, притянула его к себе, и Бедр-ад-дин тоже привлек ее к себе и обнял ее, и велел ей охватить себя ногами, а потом он забил заряд, и пушка выстрелила и разрушила башню, и увидел он, что Ситт-аль-Хусн несверленная жемчужина и не объезженная другим кобылица”.

Баки, тихо фыркнув, выскользнул из ветровки, поддернул рукава тонкого свитера, показывая наручи, и щелчком пальцев подогрел остывший кофе.

— Какая пошлая варварская роскошь, — восхитился Тони, отпивая все же кофе. — Это убеждает меня больше фокусов. Ну-ка, ну-ка? — он рассмотрел вязь растительного узора, оплетавшего камни, вставленные в наручи, и присвистнул. — Креативно. Богато. И, возможно, информативно. Джарвис, сканирование.

— Между браслетами и лампой существует странная энергетическая связь, мистер Старк. Ее природа похожа на электромагнитное взаимодействие, но все же не совсем оно.

— На экраны, — приказал Тони, тут же забывая о кофе.

Он что-то рассматривал на цветных диаграммах, крутил Баки так и эдак, меняя расстояние между ним и лампой, измерял силу его магии в “килоджиннах” — на ходу изобретенных им единицах — и так увлекся, что очнулся, только уловив запах жареного мяса.

— О. Люля-кебаб?

— Просто жареное мясо, — ответил Баки. — На это моих способностей еще хватает, сила понемногу возвращается, но…

— Хорошо, — Тони взглянул на вечерний Манхэттен за окном и взмахом ладони погасил экраны. — За варварским ужином расскажешь мне, как тебе удалось скрыть смерть Роджерса от прессы. Как оживить, я понял — ты заткнул своей магией э… энергетическую дыру в нем. Та зарастает, и магия возвращается. Посмотрим, сколько он сможет вернуть.

Они расселись за столом, свободным от бумаг и железок, и Тони, быстро съев несколько кусков мяса, закусив свежими овощами и лепешкой, продолжил:

— Вот тут, на лампе, — он со стулом откатился к сканеру и привез лампу, осторожно водрузил ее на стол и отпил вина. — Есть надпись. Джарвис не опознал ни один из ныне известных языков. Ты знаешь, что там написано?

Баки вытер руки и, откинувшись в кресле, напряженно ответил:

— Это язык Аллаха, мистер Старк.

Тони, старательно проглотив вино, хотя по его глазам было видно, что спокойствие дается ему с трудом, выдержал паузу и все-таки спросил:

— Чей, говоришь, язык?

— Всевышнего, — ответил Баки и опустил взгляд. — Джинны — порождения Изначального, огненные духи, обретшие сознание и магию. Могущественные и вечные. А Печать, — он кивнул на лампу, — это наказание за… я не помню, за что. “И запечатал его там именем Аллаха Великого”. Рабство — это искупление.

— Как ты можешь что-то там искупать, не помня вины? — возмутился Тони. — В чем вообще смысл? Исправиться? Как можно исправить, не зная, что именно сломалось?