— Чего ты хочешь? — впервые, пожалуй, за последний месяц спросил Стив. — С ума я сойти не могу, убить ты меня не сможешь. Рано или поздно я выучу все твои трюки и аргументы, у меня крайне стойкая и крепкая психика, что тогда будешь делать? На что потратишь свою вечность?

— Вечность, — с презрением отозвался Рамлоу. — Что б ты понимал в таких вещах.

— Ничего, — спокойно согласился Стив. — Поэтому я хочу знать, что тебе нужно. Может, договоримся.

— Договоримся, — уже с откровенной издевкой протянул Рамлоу. — Хуй там. Ты у меня света белого не увидишь. Я день и ночь буду ебать тебя в мозг. А, может и не только туда.

— За что? — поинтересовался Стив, все еще честно пытаясь понять причину такого особенного к себе отношения.

— Просто потому, что я могу, — хрипло протянули сзади, и Стиву на мгновение показалось, что он чувствует ледяное дыхание на шее. — Потому что ты весь такой чистенький, такой шаблонно-правильный, что хочется тебя раком поставить. За то, что уронил на меня дом, похерив ГИДРу, когда я почти соскочил с ее хуя. За то, что ты — зашоренный мудак, уверенный в собственной правоте. За то, что плевать хочешь на всех, кто не укладывается в твою картину мира. Это если тебе нужен полный список. Мне же достаточно первого пункта, так что не пытайся.

— Не пытаться что?

— Словами через рот доказать, насколько сильно я заблуждаюсь на твой сиятельный счет.

— Зачем? Почти все правда. О том, что я мудак, мне говорили еще в тридцатые, притом почти теми же словами. Насчет правильности не уверен, но, думаю тут ты не совсем прав, но, опять-таки это твои проблемы. А что до ГИДРы, то тебе просто не повезло. Надо быть разборчивее.

За спиной раздался почти животный рык бешенства, почти такой же, как тот, который Стив слышал в лифте.

— Какая же ты сука, Роджерс.

— Чего ты злишься? Я даже согласился с твоими доводами.

— День — не мое время, — отозвалось умертвие, бывшее когда-то Броком Рамлоу. — Я подожду.

Хмыкнув, Стив спустился по террасе и потрогал воду в озере. Та была холодной, но так как делать было нечего, а простудиться он все равно не мог, то решение искупаться пришло будто само собой.

Остаток дня ушел на то, чтобы съездить в городок за продуктами и вытереть пыль в спальне, в которой собирался ночевать. Рамлоу не появлялся, но Стив знал, что самое “интересное” впереди — ночь обещала быть длинной.

Как следует протопив дом, Стив перед сном устроился на большой кровати и покрутил в руках мобильный.

— Я не ставлю будильник, — вслух сказал он. — Я редко сплю дольше шести часов, так что развлекайся. И дай уже жить если не нормально, то как раньше.

— Не бывает как раньше, — Стив не заметил, как провалился в сон, потому что увидел Рамлоу, а не просто услышал его. Выглядел тот привычно отвратительно: обожженный, изуродованный и зависший в нескольких дюймах над полом. — Такой взрослый, а в сказки веришь.

Как и всегда во время таких снов, Стив не мог пошевелиться. Совсем. Никак. Мог только смотреть, не моргая, на зависшее перед ним умертвие и терпеливо ждать, когда закончится то, что было для него запланировано на эту ночь. Обычно ничего забористее привычных гадостей и редких прикосновений не было, но сегодня с самого начала все пошло не так.

— Считай, что конфетно-букетный период закончился, — с издевкой произнес Рамлоу и, подплыв ближе, оперся коленями о постель. Матрас прогнулся под его весом, будто умертвие было материальным, из плоти и крови, и весило как любой другой здоровый мужчина его комплекции — фунтов двести. — О, да, — будто услышав его мысли, оскалился Рамлоу, и Стив отметил, что зубы у него остались белоснежными и теперь резко контрастировали с обожженным лицом, — здесь я делаю что хочу. И в некоторых вопросах остался отвратительно воплощенным, — он навис сверху, обдавая легким запахом гари, — и прямо сейчас ты в этом убедишься.

Склонившись ниже, он оперся руками по обе стороны от головы Стива и вдруг коснулся сухими шершавыми губами под челюстью. Стив бы напрягся, попытался избежать контакта, если бы мог, но даже закрыть глаза было выше его сил. Как бы отчаянно он ни напрягал все доступные ему ресурсы, мог менять только направление взгляда. Уставившись на очертания темных гор за незанавешенным окном, он попытался расслабиться и не обращать внимания на происходящее. Каждый раз, когда Рамлоу касался его, он внутренне дергался, напрягая все силы, и ни разу за минувший месяц не преуспел, лишь забавляя игравшего с ним мертвеца.

— Умница, — интимно шепнул ему на ухо Рамлоу. — Не обещаю, что тебе будет прям охуенно, но нарочно больно не сделаю. А поднапряжешься, и свою долю кайфа поймаешь — я всегда был нежадным в койке. Даже жаль, что ты так охуенно настойчиво меня игнорил, что проверить это получится только сейчас. Но я проверю. Блядские гончие ада, как я этого ждал.

Мысли заметались в голове, как испуганные птицы в клетке, подгоняя друг друга. Обрывки воспоминаний смешивались со случайно запомненной информацией, но картина никак не складывалась: при жизни Рамлоу никогда не намекал на личный интерес. Ну, или Стив как всегда оказался слепым дураком. Как с Пегги. Как с Шерон. Как еще бог весть с каким количеством заинтересованных в нем людей. Он просто не умел видеть чужих попыток перейти от общего к личному, пока те не становились совсем уж очевидными.

Он не замечал Рамлоу и сейчас не мог понять, как так вышло, что его желание заняться с ним сексом, круто замешанное на обиде за крах планов на будущее, не позволившее тому умереть до конца, прошло мимо него.

Рамлоу вел неестественно горячими ладонями от шеи к животу — медленно, изучающе, целовал в шею, периодически проводя по чувствительной коже языком. Если бы Стив мог хоть пальцем шевельнуть, он бы это прекратил — ощущений и так было слишком много. Непривычно-острых, неправильных. К отвращению, острому желанию дать в морду так, чтобы голая скуловая кость хрустнула под кулаком, примешивалось глупое любопытство. Стив не был с мужчинами — ему хватало редких контактов с женщинами. С ними было иначе. Там он вел, был главным, и если становился объектом жадного восхищения, то все равно было пассивным. Он давал — они принимали.

Здесь же он лежал, будто распятый на чертовом языческом алтаре, связанный по рукам и ногам, не имея возможности даже словесно выразить всю степень своего отвращения.

Рамлоу, похоже, знал, что делал. Когда он коснулся губами скулы, лба, а потом и губ, Стива замутило. Острый запах гари не давал забыть, с кем он и где, беспомощность бесила, и, казалось, Рамлоу должен сдохнуть окончательно просто от силы ярости, клокотавшей в Стиве, как вода в запаянном котле.

— Ох, как сладко ты меня ненавидишь, — издевательски протянул Рамлоу, обдавая теплым дыханием губы. — Так же яростно и бессильно, как я тебя хотел. Если бы мог, все это было бы в твоей реальности. Я бы выебал тебя, привязав к креслу твоего дружка. Драл бы твою узкую розовую дырку так, чтобы искры из глаз летели, спустил бы в тебя и смотрел, как твоя задница выталкивает мою сперму. Размазал бы ее по твоим идеальным булкам, а потом водил членом по губам, пока бы у меня не встал снова. О, ты бы так меня ненавидел: чисто, неистово, яростно. Как в драке. Как там, в лифте. У твоего бешенства вкус чистого адреналина. Обожаю таких чокнутых, как ты. Я бы сунул в тебя член, даже зная, что это будет последним, что я сделаю. И я суну его в тебя. Будет больно. Гордость и бешенство будут тебя ебать так же мучительно, как ты ебал мне мозг все эти годы. Сука. Как же я тебя ненавижу.

Стив вдруг оказался на животе, даже не заметив, как это произошло. Рамлоу тяжело, горячо навалился сверху, потерся всем телом, и Стив, ослепнув от ответной ненависти, отчаянно пытался вырваться, но мог только лежать, задыхаясь от ярости, выжегшей к чертям даже отвращение.

Он лежал под другим мужиком и совершенно ничерта не мог с этим сделать. Даже сказать тому, какой он мудак.

— Я в курсе, — усмехнулся Рамлоу и больно прикусил его ухо. У сукиного сына стояло то, что осталось от члена, и это “что-то” сейчас вжималось точно между ягодицами Стива. — Я буду отвратительно нежен с тобой, сладкий. Сдохнуть подо мной ты сможешь только от кайфа. Наизнанку вывернусь, чтобы тебе было охуенно. Чтобы, проснувшись, ты весь день вспоминал, как орал на моем члене. Как тебе нравилось, что я ебу тебя. Натягиваю твою сладкую дырку. Ты будешь помнить все. Как я кончал в тебя, как накачивал своей спермой. И как ты хотел кончить. Ты будешь помнить. Ковыряться в себе, гадая, когда идеальный Капитан успел обзавестись гнильцой. О, я так тебя выебу, что ты наутро будешь рыдать от ненависти к себе.