В госпитале Стиву приснился сон. Не то чтобы раньше он спал без кошмаров, просто не запоминал их. В первые моменты после пробуждения еще помнил и отчаянный свист ветра в ушах, и ощущение ужаса, отрицания, бессилия, но стоило притащиться в душ и встать под горячие струи, как все постепенно сходило на нет. Ему хватало поводов для самокопания и при свете дня, ночью он почти всегда спал спокойно.
И вот теперь, очнувшись после лошадиной дозы обезболивающих, он нащупал туго перевязанный бок, в котором уставшие до черноты медики ковырялись битых три часа. Наркоз неоднократно прекращал действовать в самые “интересные” моменты, а потому, измотанный до предела, Стив снова прикрыл глаза.
“Он вспомнил тебя. Бедный малыш Баки. Размяк, чуть слезу не пустил. А они его мозги снова в блендер…”
В груди неприятно ворочалось беспокойство, а хриплый, смутно знакомый голос все нашептывал, так, что Стив не мог понять, действительно ли он слышит его или это все у него в голове.
“Это ты виноват. Не искал. Не пришел. И сейчас упустил. Что ты за друг такой, Роджерс? Поройся в архивчиках, которые Вдова в сеть слила, поинтересуйся. Спать перестанешь. Совсем”.
Голос шептал и шептал обо всяких ужасах вроде обнуления электричеством, полостных операциях без наркоза, вправления переломов наживую. О том, как ломают неверно сросшиеся кости заново. Снова и снова.
Стоило закрыть глаза, и под веками всплывали картинки: кресло с фиксаторами для рук и ног, хищный холодный металл, разворачивающийся вокруг головы прикованного человека, запах озона и нечеловеческий, страшный, приглушенный капой вой.
Ужас, разлитый в воздухе, перемешанный с запахами паленой кожи и волос, холодного пота и обреченности.
Это Баки. Там, в кресле, был Баки. Он оказался там из-за Стива, который поверил в его смерть. В уголках глаз незнакомо защипало. Вспомнился Баки на хэлликерьерах — беспамятный, но все равно невосполнимо близкий, давно потерянный. Стив был готов самого себя отдать, отрезая куски, лишь бы всего этого не было. Этих десятилетий в ГИДРЕ, обнулений, убийств. Его Баки стерли столько раз, но он не истончился, не исчез. Он выжил и нашел в себе достаточно сил и сострадания, чтобы спастись самому и вытащить Стива.
Стив снова уснул, и снова видел все это: темный подвал, приглушенный свет. Вдыхал запахи дезинфектора и пота, какой-то тошнотворной гадости, смутно напоминающей о том заводе, с которого Стив когда-то спас Баки. И видел Пирса, бьющего Баки по лицу. Снова и снова, как в поставленном на повтор ролике. Бледные губы шевелятся, но слов не разобрать, растерянность во взгляде, удар, волосы взметнулись, как темный нимб. “Сотрите его и начните сначала”.
“Сотрите его…”
“Сотрите его и начните сначала”.
***
— Погано выглядишь, — с сочувствием произнес Сэм, когда Стив открыл глаза просто для того, чтобы не видеть, не ощущать, как на него рушится потолок, перебивая, размалывая в соль ноги, неподъемной тяжестью ложась на грудную клетку, не давая вдохнуть. Как ползет по рукам и лицу страшный, колючий жар, заживо сжирая кожу, оставляя только одно желание — сдохнуть. И поскорее.
— Кошмары, — скрипучим от долгого молчания и немого крика в себя голосом ответил Стив.
— Ой, чувак, даже не пытайся улыбаться — выходит не просто хреново, а страшно.
В палате играл его любимый джаз, Сэм, подавая воду и питательные коктейли, болтал без умолку, но Стив слышал совсем другое.
“Ты уронил на меня дом. Даже не надейся теперь отмахнуться от меня. Я превращу твою жизнь в ад. Сначала ты сойдешь с ума, мучаясь, извиваясь на медленном огне ненависти к себе. А потом сдохнешь в слезах, и никто не поможет тебе. Как никто ни разу не помог малышу Баки, да? Когда его били током так, что зубы крошились, когда наживую вскрывали ему брюхо и потрошили, как свежую живую рыбу”.
Стива затошнило, выпитая витаминно-протеиновая болтушка не задержалась в желудке, рванула обратно, и ошарашенный Сэм, на лице которого читалась лишь брезгливая жалость, едва успел подставить ему судно.
— Нифига, старик. Позову-ка я медсестру.
Неделя в больнице была бесконечной: Стива день и ночь мучили кошмары, хриплый голос, хозяина которого он так и не опознал, ввинчивался в висок раскаленным сверлом, файлы, выкопанные Наташей в архивах ГИДРы, только прибавляли кошмарам красок. И подробностей. У Стива постоянно болела голова, его идеально здоровый мозг тоже нуждался в отдыхе, но об этом оставалось только мечтать.
Он будто сходил с ума. Каждую минуту каждого дня. Каждое мгновение беспокойного сна.
“Почему же “будто”, — ехидно спросил тот же голос. — Ты псих, Роджерс. Ты всегда им был, просто теперь знаешь наверняка”.
Стив надеялся, что дома, оставшись один на один со своими демонами и вне постоянного прицела камер, он сможет понять, что происходит, поэтому, едва его выписали, отказался от помощи Сэма и предложения составить компанию, скомкано извинился и заперся у себя. Быстро обошел всю квартиру с портативным устройством, добытым у Наташи, раздавил несколько жучков и одну камеру (напротив входной двери, хоть не в спальне и не в душе) разделся, принял душ и лег.
“Офигенное тело, — тут же вкрадчиво прозвучал все тот же голос. — Как там кишки, зажили?”
— Кто ты? — спросил Стив. — Я слышу тебя с момента крушения Трискелиона. Откуда ты знаешь о Баки? За что так ненавидишь меня?
“Ложись спать, Роджерс. Просто ложись спать”.
Покрутившись на ставшей вдруг неудобной постели, Стив закрыл глаза.
Он выступил из темноты, стоило смежить веки: обгоревший до неузнаваемости, переломанный и злой. Левая половина его лица, ото лба к подбородку, была черная, обугленная скуловая кость выпирала из обгоревшей плоти немым укором, рот съехал куда-то вбок, и только глаза светились, как угли — темные, злые и голодные.
— Нравлюсь? — хрипло спросил гость надтреснутым голосом, переходящим в хрип. — Внимательнее смотри.
Стив узнал его сразу. Наверное, он догадывался и раньше, до того, как увидел знакомую форму кистей рук, на которую обращал внимание при жизни, и остатки полевой формы. Знал, когда во сне чувствовал его ярость и страх, как у попавшего в ловушку животного, когда чувствовал, как ноги превращаются в те кровавые ошметки, с которых на идеально чистый пол сейчас капала кровь.
— Ты призрак? — спросил Стив, заметив, что босые окровавленные ноги гостя не касаются пола.
— Хуизрак, — отозвался тот. — Я так тебя ненавижу, мудак ты звездно-полосатый, что даже сдохнуть не могу, не высказав всего, — он скользнул к Стиву ближе, вплотную к кровати и склонился над ним, обдавая запахом крови и гари. — Я так этого ждал.
— Чего? — Стив с ужасом почувствовал, что не может даже пошевелиться, хотя еще секунду назад думал, что так, в форме диалога, его кошмар стал понятнее, а, значит, переносимей.
— Нашей милой встречи без галстуков, Кэп. Только ты и я. Добродетель во плоти и полуистлевшее зло, сраженное твоей рукой. Но мы еще посмотрим, кто кого, верно? Мы еще посмотрим.
Стиву страшно хотелось спросить о Баки, он отчего-то был уверен, что погибший под обломками Трискелиона Рамлоу знает о нем больше, чем уже сказал, но душная темнота вдруг навалилась на грудь неподъемной тяжестью, и последним, что он почувствовал, было длинное прикосновение сухого шершавого языка к скуле.
Стива передернуло от омерзения, и он провалился туда, в безликую, безразмерную темноту, в которой так легко было потеряться.
***
Он резко сел, как от удара, от громкого звука. Сердце колотилось как бешеное, гоняя кровь, тело стало липким от ужаса, а дыхание все никак не хотело восстанавливаться. В дверь снова долго, упорно позвонили, и Стив, наконец осознав, что вырвало его из кошмара, соскочил с кровати на пол и чуть не упал, поскользнувшись: ламинат был усеян крупными кляксами крови. Все ступни были покрыты быстро подсыхающей, трескающейся коркой, и Стив даже ущипнул себя, чтобы быть уверенным, что не спит.
Он не спал. Он стоял посреди своей мирной, светлой спальни под настойчивую трель дверного звонка и смотрел на темно-рубиновые капли крови, украсившие пол.
