Мне сложно решиться и сказать, что список придется сократить раза в два, но лучше пережить укол стыда сейчас, чем на кассе, обнаружив, что у меня не хватило денег. Я вздыхаю, и пока Антон сгружает грязную посуду в раковину, произношу:

- Слушай, купить придется только самое необходимое, денег немного осталось, вдруг какие-то лекарства понадобятся…

- Я сам заплачу, - прерывает меня Антон.

- Нет, думать забудь об этом!

Спонсор, блин, недоделанный! Только жрать за его счет еще не хватало! Я весь подбираюсь, хотя со стороны наверняка выгляжу комично - злой цыпленок, никак иначе! Я настолько привык, что Антон всегда либо уступает мне, либо ищет компромиссы, упрашивает, уговаривает, терпеливо обосновывает… Но в этот раз он иной: швыряет вилку в раковину, она звонко ударяется о металл. Антону хватает нескольких широких шагов, чтобы подойти к стулу, на котором я сижу. Он сжимает мокрыми ладонями мои щеки. Руки его пахнут лимонной отдушкой из-за средства для мытья посуды. Я чувствую, как часто-часто падают на мои плечи капли, некоторые стекают за шиворот: они прохладные, но мне горячо. Горячо, потому что Антон близко, и эти солнышки в его глазах совсем темные. Солнечное затмение, наверное…

- Иногда гордость нужно засунуть в жопу, Кирилл, - шипит он почти мне в губы. У нас сейчас одно дыхание на двоих, он вдыхает воздух в мой глупо, по-рыбьи, приоткрытый рот. - Неужели ты не понимаешь, что мне тоже тяжело? Что я тоже волнуюсь? Я умоляю тебя, хотя бы сегодня, хотя бы сейчас уступи мне, Кирилл!

Его пальцы, наверное, оставят на моем лице следы. Две пятерни, будто мне пощечины залепили. Но я чувствую - знаю! - что он причиняет мне эту боль не специально. Просто он устал, дошел до своего предела, как рано или поздно доходит любой живой человек. В то мгновение образ идеального Антона Миронова распадается, словно на идеальной кукле появляются трещины. Или пятна на Солнце. Но это не разочаровывает меня - совсем нет! Наоборот, становится тепло от осознания, что вот такой он - уставший, злой, сонный и непричесанный - настоящий передо мной.

Моя рука словно живет какой-то своей жизнью, потому что я не планировал - видит Бог, не планировал! - прикасаться к Антону. Но вот кончики моих пальцев уже оглаживают контур его скулы и это, черт возьми, совсем не по-дружески! Он тоже чувствует это - да кто бы не почувствовал, когда его лапают?! - глаза Антона удивленно расширяются, и я уже думаю отдернуть руку. Но он перехватывает мое запястье - ему это нужно сейчас.

- Дома плохо, да? - догадываюсь я.

Антон только коротко кивает, а потом делает что-то несусветное - прижимается к истошно бьющейся вене на моём запястье губами. Не целует, нет, просто касается, но это выглядит настолько интимно, что я наверняка буду дрочить на это воспоминание, если когда-либо еще мне доведется проснуться со стояком.

- Можешь пожить у нас, - предлагаю я. Вообще-то я говорю это лишь бы не находиться в этой вязкой тишине и только потом до моей дурной башки доходит, как сейчас звучит это приглашение.

- Я только хотел напроситься, - улыбается Антон и, выпуская мою руку, отходит, будто ничего и не было. Я благодарен за то, что он дает мне возможность прийти в себя.

Антон мне нравится - это та правда, на которую я больше не могу закрывать глаза. И меня не пугают предрассудки по поводу ориентации: моя жизнь не подвластна обычным законам, уж слишком она хрупка и неустойчива, чтобы нагружать ее еще и этими переживаниями. Но это, конечно, ничего не значит. Прикосновение к щеке и запястью, чужое дыхание на губах - этого мне достаточно. Больше дать я просто не могу - не имею права.

***

День проходит на удивление быстро. К вечеру я вымотан, но по крайней мере спокоен. Маме лучше, страховка покрывает большинство затрат, моих таблеток тоже хватит на пару недель - все гораздо лучше, чем могло бы быть! Антон колдует на кухне, а я, словно неприкаянный, шастаю по квартире, на каждом шагу натыкаясь на следы его присутствия. Вот на стуле в моей комнате Мироновская спортивная сумка, на кровати лежит его свитер, в стиральной машине - джинсы, а в стакане - зубная щетка. Мама, узнав о его планах пожить у нас на время ее отсутствия, пришла в восторг. Антон, правда, слукавил немного или просто не захотел волновать - о проблемах в семье он не рассказал, только улыбнувшись на мамино предложение поговорить с его родителями. Поблагодарить, что вырастили такого хорошего сына и все такое…

Я не вспоминаю об утреннем инциденте на кухне вплоть до той минуты, когда приходит время ложиться спать. Вчера мы были слишком измотаны, чтобы смущаться. Вчера еще соседняя подушка так отчетливо не пахла апельсинами и моя небольшая комнатушка так отчаянно не кричала о присутствии в ней чужого человека. Хотя нет, Антон не чужой. Будь это кто-то посторонний, безразличный, разве бы я смущался так?

Душ я принимаю первым, а потом лежу на своей узкой кровати и пытаюсь заснуть. Мне кажется, что так будет проще - пускай Антон делает все, что хочет, зато я этого видеть не буду. Но под меня словно подложили пригоршню иголок, я никак не могу улечься, и когда Антон возвращается в комнату, я все еще не сплю. Он не включает свет, я вижу только силуэт и слышу его тихие шаги. Потом прогибается кровать, и я инстинктивно двигаюсь еще дальше.

- Краев, если ты планируешь постоянно сползать на пол, то я лучше посплю на диване, - вздыхает Антон.

- Диван не раскладывается, ты на нем не поместишься, - ворчу я себе под нос.

- Могу и на полу поспать, - равнодушно произносит Антон.

- Спи уже давай, - я больше на себя, чем на него злюсь. Это же я, дебил такой, не могу контролировать свои эмоции и реакции.

- Кира?

- Что еще?

- По поводу сегодняшнего утра…

“Нет-нет-нет! Помолчи, только не говори об этом! Не давай надежды себе, Антон, не заставляй меня сожалеть о том внезапном порыве”, - мысленно кричу я, но произнести ничего не получается - губы пересохли, а окаменевший язык будто прилип к нёбу.

- …прости, что накричал на тебя.

И это все? Меня затапливает одновременно и облегчением, и нелогичным сожалением. Ну, погладил я Антона по щеке - эка невидаль! Они с Катиным братом наверняка не только щеки друг другу гладили. Антон, может, и внимания не обратил, а я уже тут трагедию развел.

- Ничего страшного, - глухо отзываюсь я и, откашлявшись, все же задаю вопрос, который интересовал меня весь день: - Так твои родители всё… Точно решили, да?

- Угу, - я чувствую, что Антон переворачивается на бок, лицом ко мне. Хорошо, что в комнате темно, и шторы плотно задернуты, так что ничего, кроме неясного силуэта и блеска глаз разобрать невозможно. Я бы не смог смотреть на него, находясь так близко - не сейчас. - Знаешь, я рад, что они разводятся.

- Почему?

- У отца давно другая женщина, он дома почти не появляется. Но когда появляется, они устраивают там Третью мировую. Им же самим будет проще, ну, и мне тоже.

- Мне жаль, - тихо шепчу я. Не знаю, стоило ли это говорить: лично я ненавижу эту фразу, но Антон, кажется, не злится.

Он поднимает руку, я вижу ее контур в темноте. Я понимаю, что Антон сейчас коснется меня и замираю, будто ослепленный светом фар олень. Но Антон так же медленно опускает руку - передумал? Или я неправильно понял?

- Спасибо, Кирилл, - в его голосе действительно благодарность и что-то еще - я не разберу. - Спокойной ночи.

- Спокойной, - эхом отзываюсь я. Напряжение потихоньку отпускает меня, дыхание Антона щекочет висок, я согреваюсь - от одеяла и от человеческого тепла рядом - и засыпаю.

В эту ночь мы спим вдвоем. Мэри остается лежать на тумбочке.

========== Глава 21 ==========

1 декабря

Последние полчаса я брожу по квартире как неприкаянный. То переключаю каналы, толком даже не обращая внимания, что там показывают, то бреду на кухню - осматриваюсь, переставляю чашки с места на место и снова шагаю в коридор. Проходя мимо спальни я воровато заглядываю туда, только чтобы убедиться, что Антон продолжает сосредоточенно корпеть над учебниками. Я разочарованно вздыхаю - и снова иду к телевизору. Вряд ли там, конечно, что-то изменилось за последние пять минут, но все же…