Я отрицательно качаю головой, делаю маленький глоток, облизываю губы и произношу скороговоркой, чтобы не передумать:
- Я не считаю, что ты относишься ко мне, как к собаке. Я глупость тогда сказал, хотел, чтобы обидно тебе было. Как мне, понимаешь? Мне не нравится, что Катя знает правду. Я не держу зла на тебя за то, что ты рассказал, но мне сложно в ее обществе. Она такая… Ну, уверенная в себе, а ты с этой своей опекой, словно я ребенок. Не делай просто так, не при ней, понимаешь? Не провожай, не останавливай, если я ухожу, чтобы она не сравнивала своего брата и… меня. Это неправильно так. Я позвонить хотел, но… смелости не хватило.
Ах, как ладно все звучало у меня в голове! А на деле получается какой-то бред… Я жадно глотаю чай, горячая жидкость обжигает губы и язык. Шиплю сквозь зубы - отчаянно и сердито. Вот же придурок, все у меня через задницу!
- Горячий же, что ты делаешь? Не торопись, - этот укор в голосе - не обидный, мягкий какой-то - нравится мне гораздо больше равнодушия. - Я не держу на тебя зла, Кирилл. Просто не понимал, что делал не так. Теперь понимаю. Катя хорошая, и я не буду скрывать - мне кажется, тебе бы не помешало общаться еще с кем-то. Но если ты не хочешь, это твое право. Я учту твои слова.
- Спасибо.
Мне кажется, что с плеч падает каменная глыба - не иначе. Я наконец-то смело встречаю мироновский взгляд, улыбаюсь ему и тут он - зараза такая! - спрашивает:
- Так как я, по-твоему, отношусь к тебе?
Лукавые смешинки-солнышки в его глазах и сердят, и восхищают меня одновременно. Этот вопрос неловкий и опасный, будто зыбкая трясина - отвечу неправильно и потону.
- Как к другу? - я ненавижу себя за вопросительную интонацию. Будь это утверждение, разговор бы сошел на “нет”, а так…
- В том числе, - у Антона какой-то странный взгляд. Я не знаю ему названия, но по спине отчего-то бегут мурашки и кровь приливает к лицу. Я старательно убеждаю себя, что всему виной горячий чай.
К счастью, больше Антон не задает неудобных вопросов. Мы вместе делаем реферат: он диктует, а я набираю со скоростью черепахи. Потом ужинаем - вдвоем. О его матери я не решаюсь спрашивать и даже не знаю, в квартире ли она до сих пор. Мы много разговариваем о детстве, я рассказываю Антону о папе. И это для меня настолько лично, что даже живот от волнения сводит - отца я не обсуждаю ни с мамой, ни с Анной Аркадьевной. Иногда я выплакивал свою боль потери Мэри, но ни разу, ни с кем, после папиной смерти, я не вспоминал его с улыбкой. А с Антоном вспоминаю, потому что он наполнен жизнью, с ним хочется дышать и кажется таким естественным говорить о чем-то светлом.
На улице уже совсем темно, когда я ухожу. Антон опирается плечом о дверной косяк, задумчиво наблюдает, как я шнурую ботинки. Я жду. Вот-вот он предложит провести - это в лучшем случае. Или просто поставит перед фактом - в худшем. Я не знаю, как отреагирую. Наверное, со смирением. Главное, чтобы при посторонних он не относился ко мне так, а наедине - странно, стыдно, да! - но я готов терпеть.
- Позвони, когда придешь, - не знаю, что отражается на моем лице, но Антон хмыкает и произносит: - Что, Краев? Я опять что-то не так сделал? Ну, прости, сейчас здесь нет Кати, и у меня нет инструкций для этой ситуации. Я не хочу злить тебя, не хочу снова пережить такую неделю. Если хочешь, я проведу.
- Нет, конечно, - фыркаю я. - Я позвоню.
- Хорошо, - кивает Антон. - Я приду завтра под вечер?
- Как хочешь, - стараясь, чтобы голос звучал равнодушно, произношу я. - Мама будет рада.
- Значит, точно приду. До завтра.
- Пока.
Снег на улице уже не идет. Вечер морозный, ясный и тихий. На небе сверкают уже сотни звезд, освещая мне дорогу. Не хочется торопиться - я чувствую себя спокойным и счастливым и впервые за долгое время наслаждаюсь текущим мгновением. Антон занял важное место в моей искалеченной жизни - я больше не могу этого отрицать. И я благодарен ему за уступки, на которые он идет. Да, в идеале мне стоило бы не обращать внимания на чужое мнение, но пока я к этому не готов.
Я все же ускоряюсь - мама, наверное, уже волнуется, и Антон ждет звонка. Дома я набираю его номер, не успев даже снять куртки. Мама смотрит на меня как-то странно - что за день сегодня такой? - словно не узнает.
- Ужинать будешь? - тихо спрашивает она, когда я кладу трубку.
- Я у Антона ел, - виновато прикусываю я губу. - Ничего вредного, мам!
- Верю, - улыбается она. - Чая хотя бы выпьешь со мной?
- Конечно, - облегченно вздохнув, киваю я.
На кухне я стараюсь поддерживать разговор, но то и дело возвращаюсь мыслями в квартиру Антона. Маме приходится постоянно переспрашивать и после очередного моего ответа невпопад, она просто смеется - я так редко в последние годы слышу ее смех.
- Что? - недоуменно спрашиваю я, пытаясь понять, что же такого глупого сказал.
- Милый, если бы Антон был девушкой, я решила бы, что ты влюбился.
Я едва не проливаю на себя чай. Ох, мама, вот такого я точно не ожидал услышать! Мне так неловко, что даже спустя полчаса, уже в своей комнате, я все еще слышу эти слова в своей голове. Влюбился, влюбился, влюбился…
***
Утром я просыпаюсь со стояком. Для моего измученного организма это редкое состояние. В общем, ничего страшного не происходит - мне семнадцать, такие гормональные всплески случаются даже в моем состоянии. Я пытаюсь вспомнить свой сон, но в мыслях проносятся лишь какие-то разрозненные отрывки - чьи-то руки, чьи-то губы. Я воровато поглядываю на дверь, обхватываю член. Хватает нескольких движений - почти болезненных, и я заливаю свои пальцы и простынь. Вот же идиот! Еще не хватало, чтобы мама наткнулась на следы моего преступления. Побежит докладывать врачам - они ведь обязаны знать о любых переменах! Даже о том, что я подрочил впервые за два года. Подрочил на чьи-то губы, чьи-то руки, чей-то голос, на воспоминание об… Нет, нет, нет! Глупость какая в голову лезет! Это все от безделья, решаю я. Нужно просто занять себя чем-то.
Следуя принятому решению, всю первую половину дня я то читаю, то смотрю телевизор, то, уговорив маму, мою посуду, то тайно замачиваю грязную простынь. Но хватает меня ненадолго: после обеда мама уходит в магазин, и я вновь возвращаюсь к утреннему инциденту.
Мне снился Антон. Отрицание ничего не изменит - да, мне приснился Антон Миронов. И сон этот был… своеобразный. Я не психолог, я не разбираюсь во всех этих мудренных фрейдовских штучках, но даже мне ясно, что дело пахнет жареным. В итоге я просто ложусь на кровать, укладываю Мэри себе на живот и пытаюсь хоть как-то разобраться в сложившейся ситуации. Мне не нравятся парни - нет, категорически! Но, если уж откровенно, то и девушки мне по большому счету не нравятся - они красивые, мягкие такие, но сны мне с их участием не снятся.
Я болен и все эти романтические штучки прошли мимо меня - как, впрочем, и десятки других вещей, которые для здоровых людей совершенно обыденны. Я должен быть благоразумен, не забывать ни на одно мгновение, что я - это потенциальная опасность. И пусть даже в какой-то параллельной реальности я бы мог представить, - всего лишь представить! - что у меня есть любимый человек, это ни к чему бы не привело. Лишь растревожило рану, которая уже затянулась.
- Я схожу с ума, Мэри. Это все от одиночества, да? Будь на месте Антона какая-то девчонка, мне снилась бы она. Это не значит ничего, ведь правда? Нет, конечно, нет…
Мэри идеальный собеседник. Ведь молчание - знак согласия? А она молчит и не уличает меня в том, что ложь моя шита белыми нитками. Ведь я точно знаю, что то странное, горькое чувство, которое я испытываю (есть ли у него вообще название?), возникает не в знак благодарности. Такие как я не благодарят подобным образом. Так они проклинают и обрекают на страдания.
========== Глава 20 ==========
Комментарий к Глава 20
Вычитано слабо, прошу прощения. И спасибо большое вам, мои любимые читатели, за вашу поддержку. Это помогает не опускать руки.
