- Потому что… С самого детства… Нравился мне… Соперничество было способом привлечь внимание… Я пытался отвлечься, не получалось… Всегда хотел быть рядом, помочь тебе… Нравишься… Люблю…

Кто-то загоняет мне гвоздь в затылок. Медленно, прокручивая, ввинчивает в мозг. Больно и смешно. Смешно и больно. Я и плачу, и смеюсь одновременно. Но все же смеюсь я больше, ведь вот она, наконец-то - КУЛЬМИНАЦИЯ! Всем шуткам шутка! Конечно, как я же запамятовал, что Антоша Миронов нихрена не делает наполовину. Неужто он мог уйти со сцены в середине спектакля?! Не-е-ет, он добился драматизма, апофеоза! Рукоплескай, благодарный зритель!

- Кира… Кира, что такое? - он трясет меня. У меня останутся синяки от его пальцев. На моей коже. От его пальцев.

- Су-у-ука-а-а! - скулю, хриплю, реву и бью - наотмашь, вслепую, по его идеальному лицу. Что тебе, ублюдок, неймется?! За что же ты так со мной? За что?!

- Кирилл! - Антон кричит. Держит меня всего - руки, ноги, плечи. Я падаю с кровати, на этот грязный ковер, а он придавливает меня сверху, фиксирует, будто умалишенного.

- Ублюдок! Я тебя ненавижу-у-у! - выкрикиваю просто в его лицо, в янтарь этих лживых глаз. Слюна брызжет во все стороны, зубы скрипят, я выгибаюсь в пояснице до хруста, я пытаюсь ударить еще, но ничего не выходит. И тогда я просто плачу. Лежу под идеальным Принцем и реву, как ребенок. А потом скулю побитой собакой: - За что, Миронов, за что? Зачем?

- Дурак! Какой же ты дурак, Краев! - шипит Антон. Прижимается к моему лбу своим, и я зажмуриваюсь, чувствуя, как холодят виски слезы. До какого он дойдет предела? Сколько же можно меня унижать? - Не веришь мне, да? Думаешь, мне весело? Мне смешно?!

- Просто оставь меня в покое, - умоляю я. Неужели о многом прошу? Его дыхание щекочет губы, пульс на моих запястьях бьется в его ладони - вот же дожил!

Я не особо надеюсь, что Антон отпустит меня, поэтому когда он перекатывается, несколько мгновений мне требуется, чтобы сориентироваться. Я медленно сажусь, на ходу вытирая зареванные щеки. Меня всего колотит: зубы стучат друг о друга, на ноги встать я не рискну еще, наверное, несколько часов - настолько сильно дрожат колени.

- Дождь кончился, - говорит Антон.

- Ага, - соглашаюсь я. О чем нам говорить? Как вообще жить после такого?

- Не ушибся? - интересуется тихо, опасливо.

- Нормально все.

- У тебя хороший удар.

- М-м-м, - неопределенно выдавливаю я, скашивая глаза на Антона. На его скуле уже действительно наливается крупный синяк - значит, мой удар вслепую все же достиг цели.

- Прости… - тихо, виновато просит он. Я напрягаюсь. Вот сейчас Миронов признается, что все было ложью - от первого и до последнего слова. И что делать потом? Начинать весь разговор заново? Я просто не вынесу… - Мне не стоило так торопить события, нужно было дать тебе время свыкнуться с первой новостью. Но я не лгу. Я люблю тебя, Кирилл. Это ни к чему тебя не обязывает, просто мне важно было, чтобы ты знал.

- Прекрати… - на глаза снова наворачиваются слезы. - Уйди сейчас, пожалуйста. Я очень хочу спать.

- Кира…

- Пожалуйста!

Уйди, Миронов, дай мне зализать раны. Уйди - и никогда не возвращайся. Если это розыгрыш - ты же уже исполнил свою лучшую роль. А если правда, если бывают в мире такие ужасы, то мне просто жаль тебя… Ты запутался, Антон, а я не могу тебе помочь.

Он касается моей руки - коротко сжимает пальцы, гладит проступившую на запястье вену.

- Только не отталкивай меня, Кирилл. Позвони, когда… сможешь. Я просто хочу быть рядом. И больше ничего. Не закрывайся от меня, не сейчас, когда я открыл тебе душу. Пожалуйста…

Я ничего не отвечаю, и он уходит. Входная дверь хлопает, и я кое-как заползаю на кровать. Мэри лежит на подушке - молчаливая свидетельница разыгравшейся сцены. Я прижимаю ее к себе - ей-то не впервые впитывать мое отчаяние и слезы.

========== Глава 17 ==========

11 ноября

Ночью температура падает до минус десяти градусов. Хотя батареи довольно теплые, но в нашей квартире старые окна, сквозь щели дует сквозняк, поэтому я ужасно замерз. Мама суетится вокруг меня: помогает натянуть еще один колючий свитер, накрывает толстым одеялом, целует в лоб - и говорит, говорит, говорит. Я в ответ молчу, от холода у меня отвратительно ломит кости, словно у столетнего старика, да и вообще мне снова хочется спать, хотя проснулся я полчаса назад.

- Кирюша? Слышишь меня? - осторожно потрепав меня по волосам, спрашивает мама. Я вижу в ее глазах тревогу. Не то, чтобы ее не было неделю или год назад - с тех пор, как я болен, тревога стала маминой верной спутницей; но сейчас ее волнение другое. Наверное, впервые за очень долгое время ее больше волнует мое душевное, а не физическое состояние. Она ведь у меня неглупая, понимает, что опять произошло что-то. Хотя бы не расспрашивает - и то хорошо.

- Прости, задумался. Что ты сказала?

- Что, может быть, задержусь сегодня. Хочу еще обогреватель купить, старый ведь сломался, - терпеливо повторяет мама.

- Хорошо, - равнодушно отзываюсь я.

Мама кивает и молча выходит в коридор. Вскоре она зайдет еще раз - поцелует меня в лоб, велит постоянно быть на связи и уйдет. Уйдет, так и не задав тех вопросов, которые ее тревожат. Я благодарен ей за это. Никогда не мог предположить, что у меня возникнут темы, о которых маме рассказать неловко, но эта тема есть. Имя ее - Антон. После того инцидента я не в состоянии адекватно воспринимать упоминания о нем. Мне кажется, что на моем лице сразу можно увидеть все те эмоции, которые так никуда и не делись, как бы я ни боролся, - и злость, и обида, и недоверие, и страх, и сожаление, и горечь… Мама, правда, пыталась вновь заговорить о нем, но, наткнувшись на мое на удивление упрямое молчание, прекратила попытки. Возможно, что-то поняла… Хотя, конечно, докопаться до истины ей было нереально. Для нее Антон Миронов - идеальный подросток, с которого стоит брать пример. Этакий “спортсмен, комсомолец и просто красавец”… Мама не поверит, если я расскажу ей о розыгрыше Антона. Посчитает, что это я, дурак такой, неправильно что-то понял.

Розыгрыш… Наверное, в такую версию легче верить. Шкура обиженной жертвы намного привычнее, мне в ней комфортно. Я могу тешить свою обиду, вскармливать ее, как родное дитя, пока она не приобретет огромные размеры. Верить в искренность признания Антона - значит принимать решения, нести ответственность, а я боюсь. Вроде бы и терять мне нечего, все равно недолго осталось, но страх не отпускает. Я все еще способен испытывать моральную боль, поэтому неудивительно, что стараюсь избежать ее всеми возможными способами.

Но версия про розыгрыш подвергается сомнениям десятки раз на дню. Всякий раз, как Антон присылает сообщение…

Телефон в тот вечер мне принесла мама, сказала, что нашла его на тумбочке в коридоре. Было видно, что ей отчаянно хочется узнать подробности о визите Антона, но, видимо, мой вид был достаточно красноречив, потому что она молча отдала мне мобильный и оставила в одиночестве.

Моим первым порывом было разбить телефон: швырнуть его в стенку или и вовсе выбросить в окно. Не потому, что это помогло бы избавиться от мыслей о Миронове, а лишь из вредности, желая самому себе доказать, что вся эта наша игра в “дружбу” осталась в прошлом. Но что-то меня удержало… Быть может, просто не хватило решимости.

А на следующее утро пришло первое сообщение. После Антон писал мне часто: он никогда не пытался звонить, не просил ответа на свои смс-ки, ни разу не завел разговор о своем признании… Антон просто желал мне доброго утра и спокойной ночи, писал о том, какую книгу читает или какой фильм смотрит. Вроде бы бессмысленные послания, но они никак не вязались с моей теорией о злой шутке. Зачем?! Какой был смысл Антону продолжать издеваться надо мной, если он даже не мог увидеть мою реакцию? В конце концов, Антон не мог быть уверен, что я вообще читаю эти сообщения, но он не прекратил их присылать ни через день, ни через два, ни даже через неделю.