- Действительно. В общем, мы начали встречаться. Мне завидовали все, а я чувствовал себя так, будто меня засунули в чужую, жутко тесную шкуру. Каждое утро я просыпался и думал, что все, вот сегодня точно разорву эти нелепые отношения и прекращу притворяться тем, кем не являюсь. Но всякий раз была причина отложить все на потом. Сейчас-то я понимаю, что мне просто было удобно в этом фарсе, а тогда я, конечно, оправдывал свое малодушие. А еще через три месяца мы переспали…

- Оу… - на этом мой словарный запас заканчивается. Нет, я подозреваю, что в нашем возрасте многие парни обсуждают своих девчонок и какие-то там интимные подробности, но Антону все же не стоит забывать, что в подобной теме я плохой собеседник. Да и вообще, решительно непонятно, к чему он клонит.

- Для нас обоих это было впервые, - не замечая моей неловкости, продолжает Антон. Хоть не смотрит на меня, вновь задумчиво рассматривая дождевые потеки на оконном стекле - и то спасибо! - Секс в таком возрасте - это чуть ли не обещание жениться. По крайней мере, Таня расценивала все именно так, стала назойливой. Отношения из удобных и ненавязчивых превратились в мучительные, муторные. Другой бы на моем месте распушил хвост, ходил павлином, всем своим видом демонстрируя, какой он крутой и взрослый. А мне тошно было…

- Может, она просто тебе не подходила, - робко замечаю я, разгоняя своим голосом тяжелую тишину. Мне невыносимо сейчас молчать, потому что подсознательно я чувствую, что каждое слово, сказанное Мироновым, - не случайно. И мне отчаянно хочется наконец-то добраться до сути.

- Не подходила… - горько хмыкает Антон. - Конечно, не подходила. Она ведь была не… - он поджимает губы, будто сказал что-то не то и быстро поправляется: - В общем, меня хватило еще на два месяца. Потом мы расстались. За следующие полгода у меня было еще несколько девушек. Ничего серьезного, просто попытки… Попытки быть как все, хотеть того, что хотят все. А потом в классе появилась Катя…

- И ты влюбился, - ирония в моей фразе звучит отвратительно. Катя красивая, умная девушка. Под стать Антону. И раздражаться из-за их отношений - просто верх глупости. В конце концов, если кто-то подходит Идеальному принцу, то разве не Идеальная принцесса? Сладкая парочка…

- Кажется, я уже говорил, что мы только друзья, Кира? - Антон изгибает бровь и осуждающе покачивает головой. - Наши отношения исключительно дружеские: были, есть и, поверь мне, будут. И вот мы возвращаемся к тому, почему я позволил себе поделиться с ней информацией о тебе…

- Да, наконец-то, - если за последние десять минут я успел расслабиться, то сейчас вновь ощущаю себя этаким ежиком - одно неправильное слово, и я свернусь в колючий клубок. На словах-то прощать намного проще, чем искренне, от души.

- Я еще в тот вечер сказал тебе, что она знает обо мне такие вещи, которые всем подряд не рассказывают. Она заслужила мое полное доверие, потому что много раз помогала и всегда держала язык за зубами. Я ручаюсь за нее, Кирилл. Она никогда, никому и ни при каких обстоятельствах не расскажет о тебе. Мне просто был необходим совет, а Катя мой лучший друг…

- И она посоветовала тебе держаться от психованного спидозника как можно дальше, - хмыкаю я. - Знаешь, Антон, я даже ее не осуждаю, если так подумать. Она, как хороший друг, советует тебе только разумные вещи.

- Ты не понимаешь! - восклицает Антон. Он ловко поднимается на ноги и вновь принимается расхаживать по моей комнатке-клетушке. Ему здесь мало места или, может, ему сейчас тесно в собственном теле - настолько его распирает от той правды, которую он вроде бы и хочет, но в тоже время, кажется, боится мне поведать. - Она бы никогда - никогда, слышишь?! - не была бы против нашей дружбы. Она просто волнуется, потому что… - он не договаривает, замолкает.

Мы напротив друг друга. Он смотрит в мои глаза, я тоже не решаюсь прервать зрительный контакт, потому мне чудится, будто так я могу слышать, как шумят мысли в его голове. Он сейчас на распутье, я знаю это наверняка. И либо он расскажет мне все до конца, либо просто ограничится банальным “извини”. И, видит Бог, я уже не знаю, какой путь предпочтительнее. Я прощу его и так, уже простил. А вот правда… Она как всегда и манит, и пугает…

- Хочешь узнать, что еще обо мне знает Катя? - спрашивает Антон неожиданно. Он просит меня принять решение? Лучше бы ему сделать это самому…

- Ну, только если ты не убил кого-то! - я пытаюсь пошутить, но все это лишь сильнее накаляет обстановку. Антон остается серьезным и напряженным. Такое выражение лиц обычно у врачей, когда они говорят мне, что “все плохо” и времени осталось совсем чуть-чуть. И уж точно это не предвещает ничего хорошего.

- Нет, не убил.

Антон отрицательно качает головой, прижимается затылком к стене, несколько раз сжимает и разжимает руки в кулаки, закрывает глаза - ресницы дрожат часто-часто. Потом делает глубокий вдох, будто пытаясь на несколько минут запастись кислородом, и произносит:

- Катя первая узнала о том, что меня… меня… - Антон тяжело сглатывает. - Не привлекают особо девушки. Нет, я могу с ними встречаться и даже спать, но… В общем, она первая, с кем я поделился этой тайной. Она меня поняла и позже, когда у меня начались отношения с ее братом, много раз прикрывала.

Я молчу. Антон молчит. Тишина такая плотная, что я, наверное, сейчас могу ходить просто по воздуху. Мне все еще трудно поверить, что такой рассудительный и зрелый человек, как Антон Миронов любитель этих бородатых шуток про “голубых”. И что, уже смеяться? Как-то не хватает какой-то кульминации, чего-то наподобие широко раскинутых в стороны рук, шумного притоптывания и громкого возгласа “эх, развел я тебя, дурачка!”. Сцена выходит неполной, поэтому я, будто дрессированная собачонка, жду сигнала. Жду - и не получаю. Вместо этого Антон открывает глаза и смотрит на меня так горестно, что это окончательно сбивает меня с толку. Что. Черт возьми. Происходит?!

- Смешно, - выдавливаю я. Меня даже хватает на истеричный смешок, но Миронов, кажется, не оценивает моих стараний.

- Кирилл, скажи что-нибудь… - тихо просит он.

- Я и говорю… смешно. Ха-ха… Так ты расскажешь мне правду или забудем? Если хочешь, пошли на кухню и…

- Это правда. От первого и до последнего слова, - Антон стискивает зубы, под кожей явственно проступают желваки. Впервые вижу его таким - едва не на грани истерики.

- То есть… то есть ты хочешь сказать, что ты… гей? Боже, Миронов, серьезно? Да я скорее поверю, что ты с Луны свалился!

- Я не очень люблю ярлыки, Кирилл. Но если тебе так удобнее, то да. Гей, - он смотрит на меня с вызовом, весь напрягшись, будто готовый к удару. Потом отталкивается от стены, неуверенно, осторожно подходит ближе и теперь нависает передо мной. Мне так неуютно, но я все же продолжаю сидеть, вынужденный запрокинуть голову, чтобы видеть его лицо. - Скажи ты уже, в конце концов, хоть что-нибудь! Тебе противно, да?

- Противно? - переспрашиваю я, одновременно пытаясь прислушаться к собственным внутренним ощущениям. Наверное, если бы не болезнь, если бы у меня была хоть какая-то личная жизнь, то мое мнение обо всех нетрадиционных отношениях было бы более четким. Оно бы, просто напросто, было… А так… Есть и есть - никогда не задумывался, мнения не имею. Но это же Антон… И это все же меняет дело, заставляет меня отложить все эти размышления на потом. - Нет, не противно. Просто странно. Очень. Ты точно не шутишь?

- Точно.

- Ладно. Ничего страшного. Бывает, что уж тут… - я несу отборную чушь, но нужно же что-то говорить? Попробуй еще придумать достойный ответ на подобное заявление…

- Знаешь, почему я здесь? Почему для меня так важно, чтобы ты понял меня? - перебивает меня Антон, присаживаясь передо мной на корточки. Его дурацкая привычка менять тему и местонахождение определенно меня раздражает. Теперь я вынужден опустить взгляд; руки Миронова почти касаются моих коленей.

- М-м-м, выбиваешь себе уголок в рае потеплее? - вновь петросяню я. Наверное, стоит прекратить паясничать и по-доброму попросить Антона отложить какие-либо откровения на потом. Я и так ощущаю себя так, словно меня засыпали огромной кучей чего-то, а я все еще не успел сориентироваться и понять - золото это или дерьмо. Куда мне еще? Но Антон - голос истины, мать его! - непреклонен. Он говорит, говорит, говорит, и с каждым словом, с каждой фразой, я все отчетливее понимаю, какой же мерзостью он меня заваливает.