Я бегу. Задыхаясь, едва не падая - кровь стучит в висках, а во рту ощущается противный привкус желчи. Но я все равно не останавливаюсь, потому что мне страшно. Я боюсь уже не выбраться отсюда. У меня и так слишком мало времени.

***

- Заходи, Антоша! Я рада, что ты пришел! Я как раз ужин готовлю, останешься? - мама щебечет в прихожей, а я досадливо морщусь, откладывая книгу. Я абсолютно иррационально ревную маму к Антону, признаю. Иногда мне кажется, что она бы хотела такого сына - серьезного, сдержанного, исполнительного. А не меня - вечную проблему.

- Да, конечно! Я кое-что… - окончание фразы я не слышу, они заходят на кухню. Проходит десять минут, а Антона все нет, и теперь меня уже злит его равнодушие. Это он что, к моей маме пришел? Я понимаю, что веду себя глупо. Конечно, никто не обязан уделять мне время, но мне обидно. Мэри осуждающе сверкает черными глазами, и я зло накрываю ее подушкой. Мало мне что ли утренних стрессов на кладбище, так теперь и дома меня игнорируют? В конце концов, я снова хватаюсь за книгу, открываю ее где-то посередине и упрямо читаю одну и ту же строчку. Снова, и снова, и снова… От бесполезного занятия меня отрывает стук в дверь; я вздрагиваю, поправляю подушку, извлекая из-под нее Мэри на свет Божий.

- Прости, - шепотом обращаюсь я к кукле, а потом уже громко добавляю: - Входи!

- Привет, Кира! - Антон, как всегда, полон энергии - концентрация силы и добродушия.

- Ага, привет, - неразборчиво ворчу я. И почему он до сих пор меня терпит? Я сам себя раздражаю иногда - этакая принцесса на горошине. Но поделать ничего с собой не могу, я, кажется, всегда был таким, а теперь, больным, и вовсе разучился радоваться жизни. Дилемма, однако: я и хочу жить, и в тоже время не могу делать это полноценно. Существую, не иначе.

Антон улыбается и плюхается на кровать рядом со мной. Сегодня он почему-то чертовски доволен, словно огромный сытый кот - он потягивается, до хруста выгибаясь в спине, щурится, рассматривая меня так пристально, что у меня даже щеки начинают полыхать. Я уже хочу огрызнуться, но не успеваю. Антон бодро поднимается на ноги - одним слитным движением, и, сложив руки на груди, командует:

- Собирайся, Краев.

- Эм-м-м… Что? - я действительно не могу понять, что ему от меня нужно. Я вообще подозрительно отношусь ко всем довольным рожам возле себя: не могу избавиться от предчувствия, что именно мой немощный вид веселит их. Но нет, Миронов, конечно, не настолько мелочен, хотя это меня почему-то не успокаивает.

- Встань. Оденься потеплее и иди со мной, - терпеливо, как маленькому ребенку, разъясняет мне Антон.

- Куда? - моя подозрительность увеличивается до размеров мирового океана. Да, он приходил дважды за последнюю неделю, но это были очень своеобразные визиты - мы читали. Вернее, он читал, а я делал вид. Какого черта я вообще придуривался? Возможно, мне просто стыдно признать, что читать я не люблю и вообще заурядная личность. Хотя мне можно, я неизлечимо болен. Но теперь он ведет себя странно, и хрупкие стенки моего привычного стабильного мира снова трясутся, словно под действием штормового ветра.

- Убивать тебя буду, Краев! - Антон закатывает глаза и смешно фыркает. - Просто посидим возле подъезда, хорошо? Все лучше, чем в четырех стенах, согласен?

Согласен ли? Нет. Возле подъезда могут быть люди. Они всегда смотрят “на странного мальчика из второго подъезда” как на диковинного зверька. Слухи о том, что ко мне часто вызывают скорую, распространились со стремительностью лесного пожара. Я лично слышал, как какие-то здешние сплетницы обсуждали мои возможные заболевания, не заботясь, что я сижу на соседней лавочке и слышу их. Иногда мне снятся кровавые сны с участием всех этих бесцеремонных старушек или одноклассников - я представляю, как бью их. Пинаю ногами - снова и снова, пока их лица не превращаются в сплошное кровавое мессиво. Такое же отвратительное, как и моя душа. А потом я просыпаюсь в холодном поту и сижу долгие часы, раскачиваясь из стороны в сторону, и сжимая в ледяных ладонях свою несчастную Мэри. Я не злой, нет. Я не желаю никому вреда, мне просто больно, поймите же. Но с Антоном будет легче, я знаю это. Поэтому быстро киваю, боясь передумать. В ответ я получаю улыбку.

***

Мы сидим молча уже десять минут. Антон смотрит в небо, иногда закрывая глаза. Я же, наоборот, сгорбился и упорно гипнотизирую оплеваный асфальт под ногами. Странно, наверное, но молчать с ним уютно, правильно как-то. Наверное, я бы сошел с ума, если бы он спрашивал о болезни, о моих страхах. Я благодарен Антону и где-то очень-очень глубоко в душе я восхищаюсь его стойкостью и милосердием, но, конечно, признаваться в этом ему я не буду.

- Я принесу тебе завтра задания из школы, - сонно произносит он.

- Ага.

- И я сегодня с вами ужинаю, - я смотрю на него - пристально, бестактно. Его глаза закрыты, значит, можно. Ресницы немного рыжеватые, длинные и густые, словно у девчонки. Я в детстве смеялся из-за этого. Теперь мне кажется, что это красиво.

- Сегодня у нас овощное рагу, - милостиво предупреждаю его я. Антон приоткрывает один глаз, усмехается уголком рта и с видом заговорщика шепчет “я знаю”. - Без соли. Разваренное. Отвратительное.

- Дурак ты, Кира. У твоей мамы чудесное рагу. Я смогу есть его, даже если лишусь всех зубов, - он смеется. И я, черт возьми, смеюсь тоже! Я! Смеюсь! Не улыбаюсь, не притворяюсь, а просто хохочу, словно беззаботный ребенок, без единого повода. В сознании тлеющим угольком жжется мысль - напоминание о том, что утром я был на кладбище у папы и, видимо, смеяться сейчас неправильно. Хотя почему нет? Отец желал мне счастья и уж точно бы не обиделся из-за этого короткого мгновенья веселья.

Через несколько минут мы затихаем. Тишину нарушает мобильный Антона, он мгновение смотрит на экран, а потом, улыбнувшись, принимает вызов.

- Привет, Катюш, - я как-то мгновенно напрягаюсь. Не думаю, что его девушка в восторге от нашего общения, и я опасаюсь, что она начнет требовать объяснения этой такой непонятной дружбе. Сможет ли Антон ей соврать? Или скажет правду? Предаст меня? - Нет. Я не приду. Может, позже, но не обещаю. Да, я позвоню. Пока, - он прячет телефон в карман и обращается уже ко мне: - Ну что? Пойдем ужинать?

- Антон, тебе не стоило… То есть она же может обидеться, и вообще… Это же понятно, что вечер со своей девушкой для тебя предпочтительнее, чем ужин со мной и моей мамой…

- Катя моя подруга. Не девушка, - Антон перебивает меня, я же давлюсь окончанием фразы. А как же..? Мне всегда казалось, что они очень близки.

- Да? - недоверчиво уточняю я.

- Да, - кивает Миронов. Он улыбается, как долбанная Мона Лиза, словно знает тайну бытия, и мне хочется врезать ему просто в нос. Ну, извините, что я не очень-то разбираюсь в перипетиях личных отношений! - А теперь пойдем домой, Кирилл. Ты снова ошибся. Я предпочитаю ужин с тобой и твоей мамой. Я выбираю вас.

========== Часть 12.1. ==========

Октябрь, 15

- Кирилл, твоя мама говорит, что у тебя появился друг, - Анна Аркадьевна вопросительно приподнимает бровь. Ждет, когда я сам начну говорить. За несколько лет, в течении которых длятся наши сеансы, я отлично успел запомнить, что не в ее правилах давить. Я могу молчать, нахохлившись, словно замерзший воробей, и она все равно не решится настаивать. Иногда, конечно, может сказать что-то наподобие “я хочу тебе помочь, доверься мне”, но не более того.

- Не думаю, что “друг” - это правильное слово, - я сам себя удивляю. Не помню, когда откровеничал последний раз. Кажется, никогда. Для меня сеансы у Анны Аркадьевны - это еще одна неприятная обязанность, очередное напоминание о моей болезни. Меня всегда раздражало, что я, будто какой-то невменяемый псих, обязан отчитываться о своей жизни и переживаниях постороннему человеку. Но слово, как известно, не воробей, поэтому я только отвожу взгляд, в ожидании, что вот сейчас меня начнут “лечить” по-настоящему. Сам виноват, дал повод.