- Вот теперь я узнаю своего Киру, - со смехом отвечает Антон, и я облегченно выдыхаю. Он не издевается, нет. Не стремится меня унизить или напугать, как я подумал на короткое мгновение. Это просто его очередной розыгрыш. Ему всегда нравилось злить меня, ничего не изменилось. Я просто успел забыть. - Ты что смутился, Кира? Ладно, идем.

Антон делает несколько шагов, я же глубоко вздыхаю, ощущая, как пылают щеки. Да уж, Кирилл, раз ты решил впустить в свою жизнь друга, то нужно научиться хладнокровию. Пока Антон выигрывает у меня все раунды с разгромным счетом, и где-то очень глубоко внутри зарождается былой азарт. В спорте я уже никогда не перегоню его, но никто не мешает мне практиковаться в колкостях, пока есть возможность. Правда, я уверен, что это будет сложно. Я превратился в социофоба, так легко от страхов не избавишься. Но я попробую. Хочу попробовать.

***

Остальной путь проходит незаметно. Антон рассказывает о сборах, но как-то так подбирает слова, что мне не грустно, а, наоборот, интересно и даже порой весело. С удивлением замечаю, что мы уже подошли к крыльцу, и сразу как-то тухну. Здесь я уже не смогу рассчитывать на компанию Антона. Вон его Катя уже ждет. Она стоит, уперев руки в бока, и постукивает каблуком - настоящий образец сварливой жены. Перевожу взгляд на Антона, который широко улыбается, махая девушке рукой.

- Катюха меня убьет, я не позвонил вчера, - поясняет Антон.

- У-у-у, - не знаю, что сказать. Интересно, он расскажет ей правду о том, где провел ночь? Звучит… двусмысленно, что ли? Но ведь и правда, не зная настоящей ситуации, сложно понять, по какой причине Антон носится со мной. Я надеюсь, что он не скажет о болезни. Он обещал. Резко замираю и склоняюсь к шнуркам, делая вид, что завязываю их. Антон тоже замедляет шаг, но я машу рукой “иди, мол”. Он окидывает меня задумчивым взглядом, но все же пожимает плечами и поднимается на крыльцо. А я так и сижу на корточках перед ступеньками, скручивая в тугие узлы шнурки, которые, конечно же, не развязывались. Стараюсь не пялиться на парочку, но когда Антон обхватывает Катю за талию и начинает кружить, уже не могу оторвать взгляд.

- Привет, великий футболист! А ты разве меня еще помнишь? - сварливо произносит она, уклоняясь от поцелуя. Но Антон все равно звонко чмокает ее в щеку и только потом отвечает, обняв за плечи и сделав “щенячьи” глазки:

- Не злись! Я всегда помню о тебе, ты же знаешь. Сделаю для тебя все, что захочешь. Я соскучился.

- Ладно уж! Прощаю, - Катя наконец-то улыбается и переводит взгляд на меня. Я быстро опускаю глаза в пол, делаю вид, что поправляю штанину, потом так же долго вожусь с рюкзаком, выравнивая его на плечах. Когда тянуть больше нет смысла, медленно поднимаюсь на крыльцо. Передо мной стоит огромная дилемма: здороваться ли с Катей или нет? Я ни разу не говорил с ней прежде, но сейчас я пришел с Антоном, и мне не хочется, чтобы он посчитал меня трусливой невежей. Впрочем, в этот раз удача на моей стороне: Катя здоровается первой. - Здравствуй, Кирилл.

- Привет, - да уж. С Антоном мне, оказывается, очень легко общаться. Все познается в сравнении, а сейчас, сказав лишь одно слово Кате, я понимаю, насколько мне сложно. Как бы я ни убеждал себя, что на моем лбу не красуется надпись “спидозник”, сколько бы не слышал от мамы, что мне необходимо жить нормальной, полной жизнью - я не в состоянии перебороть себя. Болезнь всегда побеждает. Она сильнее, она душит и отнимает последние силы.

- Ладно, товарищи, пойдемте. Сейчас уже звонок будет, - Антон нарушает установившуюся тишину и берет Катю за руку. Одно мгновение я смотрю на их сплетенные пальцы, а потом опускаю взгляд на серость асфальта и, пытаясь, чтобы это звучало беззаботно, произношу:

- Я догоню. Шнурки…

- Катя, иди. Мы догоним, - Антон перебивает меня, дарит своей девушке извиняющуюся улыбку и вынимает свою ладонь из ее. Катя лишь пожимает плечами и входит в здание школы. Как только она скрывается из виду, Антон подходит ближе и, четко выговаривая каждую букву, говорит: - Краев, твои шнурки завязаны мертвой петлей, отрезать придется. Прятаться от людей ты не будешь, ясно тебе? Не заставляй меня водить тебя за ручку.

- Не слишком ли много ты на себя берешь? - я вспыхиваю, словно маков цвет, подозрительно косясь на руки Антона. Зная его, можно поверить, что он и правда выполнит угрозу.

- Лишь то, что могу поднять, Кира, - его голос абсолютно спокоен и уверен. - Или тех, кого могу поднять.

Мне многое хочется сказать. Раньше за такую наглость я бы бросился на него с кулаками. Раньше… А вот сейчас я просто стою соляным столбом, не в силах произнести и слова. Провожу по пересохшим губам языком, стискиваю зубы. И вот чего Антон ждет? Когда я произнесу что-то наподобие “да, ты прав, мне нужна помощь, и я приму ее от тебя”? Я никогда такое не произнесу, никогда не признаюсь в этом кому-либо, хотя не буду отрицать, что даже банальная встреча с одноклассниками в компании Антона становится менее пугающей.

- Ладно, идем, - в конце концов ворчливо произношу я. Антон же только одобрительно улыбается и молча заходит в здание.

***

Странный день. С одной стороны, меня никто не цепляет. Обычно после долгого перерыва изголодавшиеся одноклассники издеваются надо мной вдвойне, напоминая гиен, учуявших трупный запах. Сегодня же даже не смотрят в мою сторону. Но с другой - внимание всех приковано к Антону, и мне неприятно, это не позволяет погрузиться в свой апатичный мирок, а заставляет наблюдать и прислушиваться. Это не зависть, Боже упаси! Это… досада, что ли? Я впервые оцениваю отношение Антона к другим ребятам, и, увы, увиденное огорчает меня. Он улыбается, рассказывает то же, что рассказывал мне, хлопает парней по плечам и целует девчонок в щеки. Некоторых, как, например, Катю, он выделяет особо: шепчет что-то, склонившись близко-близко к уху, поглаживает по руке и шутливо щелкает по носу. Я стараюсь взять себя в руки: конечно же, я не должен быть эгоистом! Антон имеет право - более того, ему необходимо! - общаться со здоровыми людьми, способными предложить ему что-то большее, чем унылое пребывание в четырех стенах квартиры.

Спустя какое-то время я все же отворачиваюсь к окну. Осень - пора ностальгии и невеселых мыслей. Вот и я погружаюсь в воспоминания. Мысли тягучие и какие-то искаженные. Как будто я смотрю на себя в кривом зеркале - наверное, я слишком сильно изменился и вспомнить истинные ощущения из детства очень сложно.

И второй, и последующие уроки проходят так же. Антон общается со всеми, кроме меня. Больно жалит мысль, что он стыдится меня. Это неудивительно, но, Господи, как же обидно! Когда последний урок подходит к концу, я делаю все возможное, чтобы не встречаться с Антоном взглядом. Складываю книги, концентрируя все внимание на Мэри: ее блестящие пуговки-глаза смотрят, кажется, просто на меня. Хочется вытащить ее и уткнуться носом в прохладное платье. Даже это я не могу себе позволить.

- Кира, ты собрался? - Антон подходит близко, я смотрю на его белые кроссовки и, стараясь, чтобы голос звучал равнодушно, произношу:

- Да, собрался.

- Идем, значит.

- Я хотел подойти к Людмиле Ивановне. Нужно взять дополнительные задания. А ты иди-иди! Пока, - с этими словами я быстро закидываю рюкзак на плечо и, ничего не видя вокруг, выскакиваю в коридор. Пошло все к черту! Да, мне обидно. Да, мне больно. Да, это глупо. Но я не могу с собой справиться. Просто не в силах.

========== Часть 8 ==========

Сентябрь, 30

- Кирюша, вставай! - мама аккуратно откидывает мне челку, сухими губами касается лба и даже успевает сжать пальцы на запястье, проверяя интенсивность пульса, пока я с трудом размыкаю веки. - Доброе утро, родной! Как ты себя чувствуешь?

- Доброе, мама. Нормально, - легко улыбаюсь, приподнимаясь на локтях. - Тошнит немного, но в остальном все хорошо.

- Пойдешь в школу? - интересуется она, обратив внимание на учебник по истории, лежащий на прикроватной тумбочке. Вчера я и правда провел вечер за зубрежкой, с каким-то маниакальным упорством заучивая многочисленные даты. Я, конечно, убеждал себя, что занимаюсь лишь потому, что катастрофически отстал от программы, но на самом деле причина была больше в том, что за монотонным занятием оказалось легче не думать об Антоне. Обижаться на его равнодушие было глупо, я понимал. В конце концов, он ничего мне не должен.