- Пойду завтракать, Мэри. Потом зайду за тобой, - тяжело вздохнув, я наконец-то перестаю обнюхивать наволочку. Аппетита естественно нет, но ничего не поделаешь. Маму нельзя огорчать. Так и иду на кухню в халате, в школу одеваться еще рано. В коридоре слышу, что мама уже возится на кухне. Хотя чему удивляться? Она всегда в заботах, ведь не позволяет мне помогать. Даже с мужскими обязанностями, как-то забить гвоздь или вкрутить лампочку, она научилась справляться самостоятельно. Еще совсем недавно это вызывало у меня досаду, но сейчас уже все равно. Недолго осталось, потом, когда меня не станет, ей будет проще. Я сильно жмурюсь, прогоняя эту нелепую мысль. У меня плохо получается быть циничным, лучше даже не пытаться, иначе потом будет тошнить от самого себя. Кто-кто, но моя мама не заслуживает подобных упреков; я знаю, что для нее моя смерть не станет облегчением.

Вхожу на кухню, рассеяно почесывая живот и широко зевая. Спустя мгновение так и замираю с открытым ртом, плюс к этому мои глаза, кажется, готовы вылезти из орбит. Не хочу даже представлять, на какого олигофрена я сейчас похож. Одно мгновение тешу себя надеждой, что Антон, сидящий за моим столом и улыбающийся мне - всего лишь зрительная галлюцинация, но куда там! Он самый что ни на есть настоящий и, по-моему, его очень забавляет выражение моего лица. Уже собираюсь постыдно ретироваться и удушиться поясом собственного халата, но в довершение моего позора меня замечает мама, до этого стоявшая ко мне спиной у плиты.

- Доброе утро, Кирюша. Ты что так рано проснулся? Я как раз хотела тебя будить. Тебе плохо? Голова болит? Тошнит? Тебя вырвало? - с каждым маминым словом мне кажется, что я становлюсь все ниже и ниже ростом. Если она сейчас спросит, сходил ли я в туалет и нет ли у меня поноса, то я провалюсь сквозь землю, и это, честно говоря, будет самым большим везением за все это жуткое утро. Но она, к счастью, перестает заваливать меня вопросами, вместо этого целуя меня в лоб. Удовлетворенно кивает и приподнимает бровь, явно ожидая, когда я отвечу. Неужели ты не понимаешь, мама, что я не могу говорить о цвете блевотины при Антоне?! Это нормально в нашей ненормальной семье, но здоровые люди не обсуждают подобное за завтраком! Хотя маму сложно винить, для нее подобное - ежедневные будни, рамки обычного, а Антона она считает “посвященным”, не осознавая, что “посвящение” в эту болезнь - это не простое знание диагноза, а наблюдение за тем, как я корчусь от боли, как истекаю кровью и вырыгиваю все содержимое желудка. Благо, Антон ничего настолько неприятного не видел, и я сделаю все возможное, чтобы так было и впредь.

- Ничего не болит, мама, - интонациями и взглядом я пытаюсь передать, что расспросы неуместны сейчас. Кажется, она понимает.

- Ладно, я уже насыпала кашу. Кушайте с Антошей, а я пока уберу постель, - мама суетливо снимает передник и выскальзывает в коридор. В кухне устанавливается гнетущая тишина, я шаркаю тапочками по разноцветной плитке, физически ощущая на себе взгляд Антона. Интересно, я когда-то привыкну и перестану вести себя, как истеричка? Вряд ли, ведь у меня слишком много комплексов, чтобы я мог сейчас гордо поднять голову, бодро поздороваться и начать интересный диалог. Мне стыдно. Стыдно за то, как я выгляжу: нерасчесанный и бледный, словно смерть. Стыдно за то, что я в изношенном халате, из которого торчат только худые ноги. Стыдно за то, что Антон весь такой идеально-прекрасно-живой тратит на меня свое время, а я не могу ничего дать взамен.

- Доброе утро, Кира, - наконец-то произносит он. Я бросаю на него взгляд украдкой как раз в тот момент, когда он облизывает ложку. Он снова ест это дерьмо с таким видом, как будто это блюдо из дорогого ресторана!

- Доброе, - под нос ворчу я и накидываю на голову капюшон. Он закрывает мое лицо почти до носа, но я упрямо не снимаю его. Я и сам не понимаю, почему веду себя как ребенок. Я не хочу обижать Антона, я не хочу, чтобы его мнение обо мне стало хуже, но и взять себя в руки не получается. Я просто нервничаю. Имею право, в конце концов. Беру тарелку, ставлю ее на стол, сажусь, погружаю ложку в какую-то серую кашу, манку, наверное, и только потом нахожу в себе силы заговорить: - А ты когда пришел?

- Я и не уходил, - спокойно отвечает Антон, я же потрясенно откидываю капюшон с лица. Янтарные солнышки в его глазах сейчас совсем светлые, а на губах играет легкая улыбка. Да уж, ему всегда нравилось дразнить меня. И в детстве, и сейчас.

- Как это не уходил?!

- Дарья Степановна поздно вернулась, не было смысла, - он приподнимает бровь и кивает на мою тарелку. Я же, погруженный в анализ его слов, послушно поедаю кашу, даже не обращая внимания, насколько она противная.

- Ясно. И где ты спал? - подозрительно прищурившись, интересуюсь я.

- С тобой, конечно. Ты, Краев, разговариваешь во сне, - Антон хмыкает, а потом улыбается. У меня по позвоночнику сразу же пробегает табун мурашек и чудится, что улыбка Антона подозрительно напоминает мефистофельскую. На самом деле, эта моя особенность стала уже притчей во языцех. Даже мой лечащий врач и медсестры, знающие меня давно, посмеиваются над моими пространными рассуждениями во сне. Я редко помню, что мне снится, но несколько раз, после просмотра каких-то особо нелепых комедий, например, мама рассказывала, что я повторял определенные фразы актеров. Однажды, видимо, представлял себя в роли главной героини, потому что мама со смехом заявляла, что я полночи повторял “возьми меня, сладкий”.

- Неправда, - бурчу я, быстро запихивая в рот кашу и делая вид, что очень поглощен завтраком.

- Правда-правда, - Антон смотрит на меня. Я не вижу, но знаю. Просто чувствую. До жути хочется спросить, что именно я говорил, но я все же сдерживаю порыв. Легче холить надежду, что я не опозорился окончательно, чем услышать что-то постыдное из уст Антона.

- Ты хоть предупредил родителей? - я решаю сменить тему, бросая быстрый взгляд из-под ресниц.

- Кира, ты же помнишь, что они у меня приверженцы ненавязчивого воспитания. Отец говорит, что чем больше ребенок набьет самостоятельных шишек, тем мудрее будет. Лет с четырнадцати они не спрашивают, во сколько я вернусь. Так что расслабься, меня не отшлепают, - Антон хмыкает и небрежно пожимает плечами. Я же мечтательно прикрываю глаза: отсутствие контроля кажется мне чем-то волшебным. Вот бы и мне так! Хотя, честно говоря, мне никогда не нравились родители Антона. Они редко бывали дома, а если и были, то все равно постоянно занимались делами. Настоящие карьеристы, которые гордились успехами сына, но никогда не находили времени, чтобы даже просто похвалить его.

- Мальчики, вы поели? - от размышлений меня отрывает мама. - Кирюша, ты все съел? Умница какая, - мама чмокает меня в висок, я же с удивлением перевожу взгляд сначала на пустую тарелку, потом на Антона. Он снова отвлек меня настолько, что я слопал все и даже не поморщился! Вот же манипулятор!

- Я пойду одеваться, - говорю я, вымученно улыбаясь. Новый школьный день - новый круг ада. Правда, теперь я не один. У меня есть Антон.

***

По пути мы заходим к Антону, благо он живет недалеко, а времени у нас еще предостаточно. Подняться в квартиру я отказываюсь, оставшись ждать его у подъезда.

- Идем, Кир, - я резко вскидываю голову. Да уж, заснул, что ли, стоя? Бывает у меня, что я проваливаюсь в какой-то коматоз, лишенный мыслей и ощущений, а потом с трудом понимаю, где нахожусь. - Все хорошо? - Антон обеспокоенно хмурится, подходит ближе и откидывает прядь, упавшую мне на глаза. Он не спешит убирать ладонь, наоборот, проводит пальцами по лбу, очерчивает скулу, гладит подбородок… Я несколько раз моргаю, пытаясь прояснить мысли. Что это он делает такое? Антон задевает указательным пальцем нижнюю губу, и я нервно отскакиваю на шаг назад.

- Миронов, блядь, ты что творишь? - шиплю я сквозь зубы. Я, конечно, плохо разбираюсь в жизни, но эти поглаживания уже чересчур. Хотя и приятно… Тьфу ты! Я дергаю головой из стороны в сторону, отгоняя крамольные мысли. Я свихнулся, определенно.