- Ты любишь мелодрамы? - Антон отвлекает меня от размышлений.

- Эм-м… Нет. С чего ты взял?

- Ты смотрел мелодраму по телевизору, - Антон пожимает плечами. - А что любишь?

- Я… - мне хочется провалиться сквозь землю. Супер, давай, Кирилл, расскажи идеальному Антону, что кроме мультиков и до жуткого тупых комедий ты ничего не смотришь! Я поднимаю взгляд, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь из последних новинок кинематографа.

- Знаешь, есть такой фильм. Он довольно старый, лет семь ему точно есть… - Антон начинает говорить, и я облегченно выдыхаю. У него действительно дар от Бога - понимать людей. Я и не замечаю, как беседа увлекает меня, лишь спустя двадцать минут с удивлением осознаю, что съел все. Да уж, браво, Антон! Его тактика сработала. Это, конечно, манипуляция, но мне приятно слушать его, приятно ощущать не жалость, а деятельную заботу. Просто приятно находиться с ним рядом.

***

Я лежу на кровати. Уже десять часов, а мамы все нет. Мне уже давно пора спать, я действительно выжат словно лимон, но спать при Антоне как-то неловко. Слишком уж это… интимно, что ли?

- Это было в пятом классе, кажется, - задумчиво произношу я. Мы погрузились в воспоминания. Вспоминать счастливое детство тоскливо, но это получше, чем думать о будущем. Его у меня просто нет. Да и настоящее не радует ничем.

- Славик тогда называл тебя заносчивой сучкой, - Антон сидит в кресле, иногда потирая виски. Да уж, намучился он сегодня со мной.

- Я знал, - я усмехаюсь. Да, какой же мелкой дрянью я был.

- Серьезно? - Антон вскидывает на меня удивленный взгляд.

- Да. Мне это даже нравилось.

- Извращенец, - он хмыкает, сощурив глаза. Я пожимаю плечами. Мне не стыдно за себя былого. Как можно стыдиться того мальчишки, который давно умер?

- Мне было одиннадцать. Тогда казалось, что это круто. Мы ведь мат в речь вставляли просто для связки. И мне казалось, что Слава мне завидует.

- Ну, так и было. Он был готов целовать тебе ноги, только бы числиться в твоих друзьях. Ты же только смеялся над ним. Помнишь, какие задания ты ему придумывал? Говорил, что это тайное посвящение, - Антон покачивает головой, я же лишь вздыхаю. Помню, конечно. Я плевал ему в суп, заставляя есть это. Принуждал говорить во время урока какие-то нелепости и грубости, за что Слава постоянно получал и от учителей, и от отца, который, я знаю, бил его. Если говорить честно, то нынешние издевательства Славика надо мной - это еще такая лайт-версия. Я заслуживаю значительно худшего.

- Я таким дерьмом был, да?

- Да, - невозмутимо говорит Антон. Я удивлен. Обычно в таких ситуациях говорят что-то наподобие “да ладно, ты был ребенком, забей”. Он же говорит правду, хотя она и горчит на языке.

- Ну, спасибо, - тихо произношу я. Отворачиваюсь к Антону спиной, подкладывая ладони под щеку. Даже Мэри, кажется, смотрит осуждающе. Ну что вы все хотите от меня? Я каждый день плачу безумной болью за все свои ошибки. Мало я что ли наказан?

- Не задавай вопросы, если не готов слышать правду, Кира, - так же тихо отвечает Антон.

- Ладно, проехали. Как ты меня терпишь?

- Я не терплю. Я всегда верил, что ты изменишься. Сейчас ты другой, - теплый голос. Уверенный. Он говорит это так, как будто произносит аксиому. Незыблемое правило, которому он безоговорочно верит.

- Сейчас я умираю, - мне не хочется, чтобы Антон тешил себя иллюзиями. Его вера в меня не оправдана. - Если бы не это, то я бы так и остался моральным уродом. Наверное, Бог все-таки есть. Вот он и сделал меня объектом насмешек. Показал, каково это, - обстановка перед глазами расплывается, на щеках чувствуется влага. Нельзя плакать! Нельзя! Я кусаю себя за запястье, оставляя на бледной коже следы-полукружия от зубов. Не помогает. Слезы текут, словно вода из открытого крана.

- Кира… - наверное, я всхлипнул. Из последних сил стараюсь, чтобы голос не дрожал и произношу:

- Антон, уже поздно. Я вполне могу побыть дома один, не маленький. Я тебя не задерживаю. Провожать не буду, ладно? Просто захлопнешь дверь.

- Не умничай мне тут, Краев. Я обещал Дарье Степановне, что побуду с тобой, - хочется возразить, прогнать его. Хочется, но невозможно. Слишком сильный голос, слишком сильный он. А у меня нет сил. Больше нет. - Подвигайся.

- Антон, отвали! Я не люблю, когда нарушают мое личное пространство, - я и не замечаю, когда он подходит к кровати. Но еще мгновение - и вот Антон уже сжимает меня за талию, притягивая к себе. Так близко. Наверное, это просто-напросто неприлично. Хотя откуда мне знать? Может, все друзья лежат в одной кровати так, что каждый изгиб тела чувствуется, а дыхание обжигает чувствительную кожу на шее? У меня ведь никогда не было друзей. Но даже если это и нормально, я все равно не могу прогнать смущение. - Миронов!

- Тихо, перестань шмыгать носом. Ты сильный, ты замечательный. Давай мы не будем думать о прошлом. И о будущем не будем. Мы есть только сегодня, в это мгновение. Понимаешь, Кир? Все хорошо. Спи, - тихий шепот, и вся кожа покрывается мурашками. Антон проводит кончиками пальцев по моим щекам, стирая мокрые дорожки. Где-то еще тлеет желание напомнить ему, что я болен. Пусть испугается! Пусть испытывает отвращение и эту убогую жалость! Пусть боится коснуться меня! Но только не верит в меня! Я ведь и сам не верю! Я не заслужил! Но я так ничего и не говорю. Тепло и пахнет сладко. Так хочется отдаться этому умиротворению и спокойствию, поэтому я онемевшими губами шепчу:

- Спа… - не успеваю договорить. На рот ложатся теплые пальцы. Антон молчит несколько долгих мгновений, поглаживая верхнюю губу, как будто хочет на ощупь определить количество трещинок. Нельзя так. Это риск. Совсем крошечный, но все же. Но это приятно, а я не знаю, что правильно в дружбе. Я ничего не знаю о жизни. В душе мне до сих пор одиннадцать и меня нужно учить и руководить мною. И сегодня я позволяю это. Разве может быть плохим то, что прогоняет страх?

- В некоторых случаях, Краев, благодарность звучит, как оскорбление. Это как раз-таки тот случай. Все, не болтай, - Антон отнимает руку, вновь обхватывая меня за талию. Я бросаю последний взгляд на Мэри, спящую рядом. Ты ведь меня понимаешь, Мэри? Знаю, что понимаешь.

Сегодня я не сжимаю в объятиях свою куклу. Она простит. Мне просто слишком холодно, мне нужен кто-то теплый рядом. Отныне список близких мне становится больше. В нем появляется имя “Антон”.

========== Часть 7 ==========

Возможно, кто-то скажет, что Антон в этой главе ведет себя странно и что в работе недостаточно ангста. С первым соглашусь, но все же у меня есть основания писать именно так. Касательно второго, то все познается в сравнении: я не считаю, что работа должна быть полностью “черной”. Я хочу и буду иногда дарить Кире немного счастья. Я очень устаю морально от этой работы, поэтому прошу прощения, если что-то не так.

Сентябрь, 29

Утром едва успеваю добежать до туалета и склониться над унитазом, сплевывая желчь и слюну. Желудок болезненно сводит, на лбу выступает испарина, а тело дрожит, как будто в лихорадке. Сначала пугаюсь, потому что если у меня и вправду жар, то меня вновь положат в больницу. Я так боюсь этого, боюсь вновь оказаться в атмосфере разложения и смерти. Всякий раз, когда я оказываюсь в стерильной палате, мне кажется, что я больше не покину ее. Рано или поздно так и произойдет. Но только не сегодня, пожалуйста, только не сегодня. Впрочем, как только рвотные спазмы прекращаются, и у меня хватает сил сесть ровно, облокотившись спиной о ванну, я касаюсь лба и щек, убеждаясь, что температуры нет. Значит это из-за желудка, который меня уже несколько лет беспокоит, несмотря на правильное питание. Отдышавшись, я медленно поднимаюсь на все еще ватные ноги, подхожу к раковине, чтобы умыться и сполоснуть рот. Из зеркала на меня смотрит бледное лицо с фиолетовыми тенями под глазами. Кроме того, я так и уснул вчера в джинсах и футболке, поэтому сейчас выгляжу еще более неряшливо, чем обычно. Тяжело вздохнув, стягиваю с себя измятую одежду и несколько минут просто стою под теплым душем. Когда тело наконец-то согревается, а колени перестают дрожать, быстро вытираюсь и накидываю просторный отцовский халат. Он совсем старый и давно посерел от многочисленных стирок, а на мне больше напоминает костюм Пьеро, но зато в нем тепло и уютно. Туго затягиваю пояс и выхожу в комнату, ложась на краешек кровати. Мне можно спать еще пятнадцать минут, но не вижу в этом смысла, поэтому просто кладу Мэри рядом с собой, на подушку, где вчера лежал Антон. Интересно, во сколько он ушел? Все-таки он замечательный, это волшебное ощущение, когда у тебя есть человек, способный поддержать и успокоить. Я, конечно, никогда не буду навязываться, но пока Антон сам проявляет ко мне внимание, я не стану возражать. Рядом с ним тепло и спокойно, а мне так не хватает этого. На одно короткое мгновение утыкаюсь носом куда-то поверх головы Мэри. Странная смесь запахов: нашатырь - который въелся в мою Мэри, и апельсины - наверное, так пахнет шампунь Антона, и теперь слабые нотки этого запаха исходят от подушки.