Коллекционер по складу своего характера привереда и скептик. Авторитет коллекционера заключается в его праве сказать «нет». Хоть в душе своей он всего лишь пошлый стяжатель, его алчность должна соизмеряться с волей отказываться от каких-то приобретений.

«Нет, нет, спасибо. Вещь, конечно, прекрасная, но не совсем та, которую я разыскиваю. Почти такая, но все же не такая. На краю этой вазы видна тончайшая трещина, а картина этого художника не столь хороша, как другое его произведение. Мне нужна его ранняя работа. Я хотел бы приобрести лучший экземпляр».

Душа же у любовника совершенно иная, чем у коллекционера. Недостаток или изъян у любовницы является неотъемлемой частью ее шарма. Здесь он никогда не бывает скептиком.

Но вот перед нами трио. Старейший — великий коллекционер, который на склоне лет стал пылким любовником, и его страсть к коллекционированию пошла на убыль. Разохотившийся коллекционер, который оказался вынужденным выпустить коллекции из своих рук: на некоторые перестал обращать внимание, другие отправил за тридевять земель (где они и нашли свой конец: чего, кстати сказать, больше всего опасался коллекционер), остальные упаковал в ящики. Теперь он живет без коллекций, без житейских удобств, вдали от красивейших мест, услаждавших его взор и получивших широкую известность во многом благодаря тому, что раньше, как он считал, они принадлежали ему. Пока он палец о палец не ударил, чтобы начать собирать новые коллекции.

Двое других — сладкая парочка, предпочитающая всем остальным тех, кто скрашивает их досуг, не забывая громогласно объявлять об этом. Их эмблемы — это они сами, их заботы и помыслы, любовь к ним со стороны других. Он гоняется за наградами; она же собирает все, что делает ее еще краше, и трезвонит на всех углах про свою любовь к нему.

Кавалер с его тонким пониманием ценности предметов коллекции (он вникал в их суть и знал, как им в конце концов подобрать достойное место, где и ему можно было бы поселиться) нашел, что дворец князя слишком пронизан личностью владельца, чтобы превращать его в хранилище собственных сокровищ. Супруга же тем временем с одобрения Кавалера быстренько понавешала и понаставила в их временной резиденции портреты адмирала, флаги, трофеи, фаянсовую и стеклянную посуду, кружки — все, изготовленное в честь победы в сражении при Абукире, превратив дворец в очередной музей славы героя. Ни одно место не казалось ей слишком тесным для устройства такого музея.

Обращение любовника с дамой сердца противоположно обращению коллекционера к накопленным экспонатам. Его стратегия — держаться в тени. «Да не смотрите вы на меня-то, — говорит коллекционер, — я ничто. Смотрите лучше на то, что у меня есть. Это ведь великолепно, да и другие вещи тоже, не правда ли?»

Мировоззрение коллекционера заранее предполагает существование бесчисленных миров, сил, царств, эпох, а не только одного сегодняшнего мирка. Страсть коллекционера уничтожает тонкий пласт времени, в котором он живет, и раскрепощает его. Любовник же, наоборот, не замечает ничего, кроме мирка, имеющего непосредственное отношение к предмету его любви. «Этот мир — мой. Моя красавица, мой триумф, моя слава», — говорит он.

Сперва он притворялся, будто не замечает ее пристального взгляда, а потом стал отвечать ей тем же. Обмен взглядами стал для них таким же естественным, как и глубокое ровное дыхание, — они и не замечали этого.

Тем не менее готовность поддаться столь сильным чувствам (и это отличало их от Кавалера и делало так похожими друг на друга) вовсе не означала, что они контролировали свои чувства или же должны были в этой связи что-либо предпринимать. Кавалер до встречи с молодой женщиной, ставшей потом его второй женой, не ведал страсти, быстро давал оценку своим чувствам, и впоследствии его мало интересовало, понимают его или нет. Герой же желал быть понятым — для него это означало, что его восхваляют, прославляют, симпатизируют ему и вдохновляют на новые подвиги. Ну а еще герой был романтик, то есть его тщеславие соседствовало со своего рода унижением, когда приходится и притворяться, и пыжиться. Он чувствовал себя весьма польщенным дружбой с Кавалером и дружбой, перешедшей затем в любовь, с его женой (он осмелился называть их чувства любовью). «Если меня любят такие достойные люди, то, стало быть, я этого заслуживаю». Сам он любил эту супружескую пару до безумия и всякий раз с восторгом предвкушал общение с ней.

Кавалерша превосходна знала, что ей хочется, но впервые в жизни не в силах была сообразить, что нужно делать для исполнения желания. Она не могла не флиртовать, поскольку это являлось свойством ее натуры, как и стремление к моногамии. Одной из ее добродетелей всегда была преданность, и она без устали проявляла ее, и не потому, что не знала усталости, а в силу своего характера. Никогда ей не хотелось обидеть, унизить Кавалера или причинить ему боль. И оба они всячески оберегали своего нового друга. Герой — человек чести. Кавалерша — бывшая куртизанка, чья искренняя преданность и непоколебимая верность своему супругу доказывались тем, что она полностью отрешилась от своего прошлого. Герой хотел оставаться тем, кем был всегда. А она желала все больше и больше утверждаться в новом обличье.

Они считали себя любовниками, хотя на самом деле еще ни разу не поцеловались.

С обоюдного согласия (герой и Кавалерша) старались выплеснуть свою страсть, открыто и прилюдно восхищались друг другом. Однажды на каком-то приеме у русского посланника она наклонилась и поцеловала его боевые награды, а он даже бровью не повел и ничуть не покраснел от смущения. Со своей стороны, адмирал без устали восхвалял каждому вновь прибывающему в Палермо ее геройские поступки, о которых другие были уже премного наслышаны. Кавалерша считала: все, что она делала для него, — это для блага Британии. Он рассказывал о ее бравом поведении во время шторма при переходе из Неаполя (на протяжении всего плавания она так и не прилегла ни на минутку), о ее самоотверженном уходе за королевской семьей — жена Кавалера стала буквально их рабыней, подчеркивал герой. Когда он произнес слово «рабыня», его почему-то пробрала дрожь до костей. Тогда он снова повторил эту фразу: она стала буквально их рабыней.

Святая Эмма — так подчас называл ее адмирал с самым серьезным видом. И еще добавлял: образец совершенства. Ему хотелось восхищаться самим собой, но он чересчур быстро начинал испытывать восхищение к тем, кого любил, на самовосхваление же времени не оставалось. Он восхищался своим отцом, потом Фанни, Кавалером, а вот теперь восхищается женщиной, супругой Кавалера. Говорить о том, что он любил ее больше, чем кого-либо в своей жизни, значит сказать, что он восхищался ею, как еще никем и никогда. Она была его религией. Святая Эмма! Ни один человек не осмеливался ухмыльнуться при этих словах!

Но вот беженцы стали понемногу роптать. На смену благодарности герою за то, что он вывез их из Неаполя и заботился до самого Палермо, пришли недовольство и глухое недовольство. Сами они оказались в затруднительном положении, а герой оставался удовлетворенным и успокоенным. Разве не пришло для него время, ворчали они, присоединиться к британской армаде в Средиземном море и разгромить врага в новой битве? А еще лучше вернуться в Неаполь и отбить у французов город и свергнуть марионеточный республиканский режим. Из-за чего он мешкает?

Разумеется, все прекрасно знали из-за чего.

Где бы жена Кавалера не исполняла избранные этюды из своего знаменитого репертуара исторических пластических поз — репертуара, которым до сих пор восхищались самые привередливые критики, — он всегда был там, восторженно глядел на нее, при этом правый рукав у него изредка подергивался, а на полных губах играла отрешенная, блаженная улыбка. «Боже мой, как великолепно! — восклицал герой. — Если бы только величайшие артисты Европы могли присутствовать на этом вечере, сколь многому они научились бы!»

Гости при этих похвалах лишь обменивались понимающими взглядами. Ну а она не просто представляла на сцене Клеопатру, а сама была Клеопатрой, обольстившей и заманившей в свои сети Антония; Дидоной, очаровавшей сурового, неподдающегося Энея; Армидой, околдовавшей Ринальдо, — все это знакомые эпизоды из древней истории и эпоса хорошо известны присутствующим: овеянный славой мужчина делает короткую остановку во время великой миссии и, поддавшись, остается с ней. Остается.