Кавалер до сих пор не знает, что его вазы затонули за несколько недель до того, как он бежал из Неаполя. «Вэнгард» доставил благополучно всех пассажиров до Палермо. Уцелев в том страшном шторме, Кавалер стал меньше терзаться по поводу того, что при поспешном бегстве ему не удалось прихватить вместе с картинами все самые ценные и дорогие для него антикварные вещи. Он старался не думать о раритетах, которые пришлось бросить в великолепно обставленных особняках; теперь они лежат там безо всякой охраны, дожидаясь грабителей. О своих лошадях, о семи роскошных каретах, о спинете Кэтрин, клавесине и пианино.
Разумеется, он и мысли не допускал, что больше никогда не увидит оставленное там имущество. Никогда не будет развлекать гостей на своей вилле у подножия Везувия. И не поскачет верхом на заре из своего охотничьего домика в Казерте на крики загонщиков и лай собак. Что больше не насладится купанием его красавицы в каменном бассейне в Позиллипо. Не будет стоять у окна в своей домашней обсерватории: восхищаясь великолепной гладью залива и видом любимой горы. Нет и нет! А вдруг да? Нет! Никогда! Кавалер с надеждой думал, что такая беда все же вряд ли произойдет, хотя прекрасно знал нрав Везувия, однако уповал на милость Божию.
И вот они на время (лишь на короткое время, как им казалось) вынуждены поселиться в Палермо — на юге самого что ни на есть юга.
В каждом человеческом обществе есть свои южане — люди, работающие вполсилы, предпочитающие танцевать, выпивать, горланить песни, шумно скандалить, убивать своих неверных жен или мужей. У них гораздо энергичнее жесты, более блестящие глаза и пестрее одежда, вычурнее украшены экипажи, сильнее обострено чувство ритма, но главное, им присущ шарм, шарм и еще раз шарм. Это легкомысленные, непритязательные, нет, не так — ленивые, невежественные, суеверные, несведущие люди, непунктуальные, заметно беднее северян (а как же может быть иначе, скажут северяне). Но все же, несмотря на бедность, даже нищету, жизни их можно позавидовать — они не такие трудоголики и сексуально более раскрепощены, чем северяне, да и управляют ими не такие коррумпированные власти. Мы лучше и выше их, утверждают северяне с чувством явного превосходства. Мы не увиливаем от своих обязанностей и не врем напропалую. Работаем много и упорно, исполнительны и аккуратны, на нас во всем можно положиться. Но веселятся южане лучше и больше нас.
Во всех странах, и в южных, в том числе, есть свой юг, а за экватором он поднимается к северу. У Ханоя — это Сайгон, у Сан-Паулу — Рио-де-Жанейро, у Дели — Калькутта, у Рима — Неаполь, а у Неаполя, который лежит уже на широте Северной Африки, есть Палермо — вторая столица Королевства обеих Сицилии, построенная еще крестоносцами. Там еще более жаркий климат, более броская и яркая природа, а жители еще суевернее, невежественнее и бесчестнее, чем неаполитанцы.
Дабы опровергнуть стереотип, сложившийся о юге, следовало бы сказать, что когда они сразу же после Рождества прибыли в Палермо, то на пальмах в городе… лежал снег. В течение первых недель января они втроем поселились на вилле в нескольких просторных, с минимумом мебели, комнатах, где не было даже каминов. Все южные города никогда не бывают готовы к неожиданным холодам.
Герой не вылезал из-за письменного стола, сочиняя главные донесения. Кавалер, закутавшись в стеганое одеяло, дрожа от холода, сидел в размышлении и стойко боролся со схватками поноса. Ну а его супруга, которая не выносила безделья, то и дело отлучалась из дому, главным образом к королеве, и помогала ей контролировать, как размещается и обустраивается ее многочисленное семейство по апартаментам королевского дворца. Домой она возвращалась поздно вечером и рассказывала Кавалеру и их общему другу о нерасторопности местных слуг, о мрачном настроении королевы (что вообще-то понятно) и о постоянных отлучках короля, веселящегося на маскарадах, знакомящегося с городскими театрами и посещающего другие развлекательные заведения своей второй столицы.
Несмотря на холодную погоду, Кавалер, его супруга и их друг ни на минуту не забывали, что город находится далеко на юге, следовательно, полон еще более ненадежным, эксцентричным и примитивным народом, плутами и лжецами похлеще. Из этого вытекало, что им следует быть осторожнее: не отлучаться надолго из дома, не опускаться до уровня… джунглей, улицы, кустов, болота, холмов, необжитых районов (довольствуясь своей культурой). Поскольку если начать танцевать на столах ради собственного развлечения, засыпать над открытой книгой, крутить любовь напропалую, когда только захочется, — в этом случае пеняйте на себя. Юг засосет вас.
В середине месяца заметно потеплело. Кавалер с неохотой согласился арендовать в долг за непомерно высокую плату дворец поблизости от бухты. Он принадлежал одному сицилийскому аристократическому роду, отличавшемуся крайним чудачеством, даже по местным меркам. Только вообразите себе князя, чей герб украшает сатир, держащий в руках зеркало, в которое смотрится женщина с головой лошади! Но дворец тем не менее был расположен очень удобно, богато обставлен мебелью, на стенах его красовались цветные шелковые гобелены и портреты угрюмых предков нынешних хозяев. Здесь легко было устроить британское посольство. К сожалению, история дворца оказалась слишком мрачной, чтобы Кавалер осмелился использовать помещения и как свою резиденцию, то есть разместить там музей коллекционных экспонатов. Уже прошло несколько недель, как они сюда въехали, а он все еще не распаковал бо́льшую часть багажа, вывезенного из Неаполя.
И вот здесь, в этом неожиданном и жутко дорогом месте изгнания, они сделались еще более сплоченной тройкой. Крупная женщина и среднего роста мужчина, преисполненные чувствами друг к другу, и высокий, изможденный старик, горячо любящий их обоих и радующийся, что находится в их компании. Хотя Кавалер и не возражал никогда, чтобы его супруга отлучалась куда-нибудь с адмиралом (их слишком оживленное поведение утомляло его), уже через несколько часов он с нетерпением ждал их возвращения. Вместе с тем ему не всегда хотелось, чтобы за его столом собиралось слишком много гостей. Однако каждый вечер к нему заглядывало на огонек немало англичан, эвакуировавшихся из Неаполя. Такие многолюдные, спонтанные застолья, на которых присутствовало двадцать, тридцать, сорок, а порой и пятьдесят человек, длились каждый раз до тех пор, пока Кавалерша не вставала из-за стола (иногда она делала это для того, чтобы без лишних уговоров, сразу начать показывать пластические позы) и не направлялась к пианино играть и петь. Она уже успела освоить несколько печальных, но грациозных песенок сицилийцев. С точки зрения Кавалера, вечера тянулись долго и нудно, но не принять своих соотечественников он не мог, никто из них не жил здесь в таких более или менее сносных условиях, как он. Во всем Палермо имелась всего одна подходящая (по меркам англичан) гостиница, да и та была битком набита постояльцами, а за аренду мало приспособленных для нормального проживания домов беженцам приходилось платить в два-три раза дороже, чем в Неаполе. У них вытягивали деньги как только могли. Терпя неудобства и дискомфорт, люди ожидали, что хотя бы у Кавалера найдут то, к чему привыкли. Приезжая к нему в наемных экипажах (за которые тоже здорово переплачивали) и попадая из жалких времянок в ярко освещенную резиденцию британского посланника, они думали: «Вот как мы должны жить. Вот на что мы имеем право. Эта роскошь, расточительство, изысканность, это изобилие всяких яств — все это делается, чтобы мы развлекались и делали друг другу приятное».
После обильного ужина и выступления супруги Кавалера обычно затевались ночные карточные игры, начинался обмен всякими слухами и сплетнями, переходящий в снисходительно осуждающую болтовню относительно распутства местного населения. Беженцы вспоминали разные старые истории, произошедшие с ними, и сетовали на жалкие условия, в которых им волей-неволей приходится прозябать. Но, казалось, ничто не могло ослабить их тягу к наслаждениям и удовольствиям, их удовольствиям. В письмах к родственникам и друзьям, оставшимся в Англии, они не жалели красок, живописуя свои бедствия. В этих посланиях сообщались и кое-какие новости, тоже красочно расписанные. Общество привыкло к избитой информации — предсказуемой, второстепенной, высказанной небрежно, так, между прочим, чтобы не всполошить слушателя (одни только варвары выбалтывают напропалую все, что взбредет в голову и что они испытывают). Здесь же формулировки отличались осторожностью: «Догадываюсь. Допускаю. Признаю». Письма не скоро доходили до адресата, а это давало получателю надежду, что за то время тучи над головой отправителя, должно быть, рассеялись.
